Законы отцов наших - Скотт Туроу

— Мы должны сделать университет местом, где мир улучшают, а не уничтожают. Нам не нужны исследования, которые позволят заживо изжарить наших врагов. Мы должны знать, как накормить обездоленных, и помочь им кормить самих себя. Мы должны положить конец такой практике, когда образование доступно лишь детям правящего класса, когда люди с черным, коричневым, красным и желтым цветом кожи появляются в наших аудиториях, чтобы убирать их, а не сидеть за столами в качестве студентов.

Подстегиваемая примером членов «Одной сотни цветов», которые все еще проталкивались в передние ряды, толпа начала издавать во время пауз, точно рассчитанных Эдгаром, крики «Верно!».

— Мы должны взять власть в свои руки, чтобы самим принимать решения, касающиеся наших жизней, вместо того чтобы подчиняться людям, которых волнует только их собственная жизнь! — с надрывом прокричал в мегафон Эдгар. — Мы должны поступать, как учит Мао: «Восстать и терпеть поражение, снова восстать и снова терпеть поражение, и так до тех пор, пока им не придет конец».

Внезапно в первых рядах раздался тревожный крик. Кричала женщина. Истошно, пронзительно. Ее крик тут же захлебнулся. Что-то было не так. Что-то явно назревало. Мы все это поняли.

— Пахнет бедой, — сказала Сонни и, схватив меня за руку, заставила подняться на ноги.

Люди, сидевшие вокруг нас, тоже забеспокоились и начали вставать.

Эдгар, который как раз сделал очередную паузу, прокричал в мегафон еще одну цитату:

— «Если на нас нападают враги, это очень хорошо, так как подтверждает, что мы провели четкую разграничительную линию между врагом и нами!»

И тогда я увидел в воздухе первый камень, который описывал длинную пологую дугу по направлению к окнам первого этажа. Закрытое пространство, охранники, облаченные в спецодежду и со спецсредствами для борьбы с беспорядками; мрачная, гнетущая атмосфера сродни той, что повисает над передним краем накануне боя. Все это вызвало во мне такое возбуждение, что какая-то частичка меня, выброшенная сердцем, будто взмыла в воздух, слившись в полете воедино с этим камнем.

Огромного окна не стало в одно мгновение. Водопад осколков рухнул на охранников. Позднее они утверждали, что последовали и другие хулиганские выходки со стороны толпы, однако я знаю, что именно тогда увидел строй дубинок, взметнувшихся в воздух. Наступило всеобщее замешательство, раздались душераздирающие вопли, и люди, толкая и давя друг друга, устремились в противоположную от охранников сторону.

Мы с Сонни находились сзади, как я уже упоминал, поэтому суматоха, возникшая близ импровизированной трибуны, достигла нас лишь через несколько секунд. На наших глазах толпа отхлынула назад на двадцать-тридцать рядов в глубину, когда фаланга копов двинулась на них и стала теснить щитами и охаживать дубинками. Затем внезапно волны этого движения оказались поблизости, а еще через секунду-две вокруг нас искаженные злобой и страхом лица, пронзительные голоса и растрепанные волосы. От топота бегущих ног содрогалась земля. Кое-кто из демонстрантов хватал на бегу камни и банки из-под пива и, оборачиваясь, бросал их в стражей порядка.

Мы с Сонни побежали. Когда я выбрался на дорогу, ведущую к воротам, то увидел перед собой молодую женщину, споткнувшуюся и упавшую на асфальт. Я помог ей встать. На лбу у нее зияла глубокая царапина, из которой стекала кровь. Волосы уже были перепачканы кровью, успевшей загустеть. Женщина осторожно потрогала их и, увидев свою руку, громко всхлипнула, а затем побежала дальше, явно опасаясь, что ее опять ударят. Толпа продолжала накатываться паническими волнами на ворота, и из этого можно было заключить, что копы по-прежнему наступают, по-прежнему молотят дубинками всех, кто попадается под руку.

На мгновение, когда все ринулись к воротам, паника, похоже, немного улеглась. В этом столпотворении мы с Сонни потеряли друг друга, и, стоя на дороге, я начал выкрикивать ее имя. Мне вторили криками еще с дюжину человек, которые, как и я, пытались отыскать тех, с кем были разъединены. Затем внезапно воздух опять заполнился истерической какофонией. Раздался вой гранат со слезоточивым газом. Когда они падали на землю, вверх поднимались небольшие струйки дыма, на расстоянии казавшиеся совершенно безобидными, тем более что затем они растворялись в воздухе. Однако студенты уже обладали достаточным опытом, чтобы отреагировать должным образом, и побежали еще быстрее. Спустившись к подножию холма, я увидел, как люди начали перелезать через железную ограду, цепляясь одеждой за острые копьеобразные наконечники. В воздухе принялись тревожно галдеть птицы, очевидно, отведавшие слезоточивого газа. Они метались как сумасшедшие, описывая беспорядочные круги.

У ворот произошла ужасная сцена. Женщину прижали головой к железобетонному столбу так, что она не могла пошевелиться. Затем она внезапно исчезла. Оказавшись за воротами, люди продолжали с воплями, изрыгая проклятия и угрозы в адрес копов, бежать дальше. Добежав до гравийной дороги, я остановился и стал всматриваться в лица пробегавших мимо меня людей, надеясь разглядеть Сонни. Я заметил, что у некоторых, очевидно, более смекалистых, носы и рты замотаны влажными тряпками, препятствовавшими проникновению слезоточивого газа в дыхательные пути. У трех или четырех человек в полувоенной форме прогрессивной Трудовой партии на головах были резиновые противогазы. Одно такое существо с зеленым лицом монстра приблизилось ко мне, остановилось и, сорвав маску, поцеловало меня. Это была Люси.

— Мы были с Кливлендом. Я не знаю, где теперь они с Хоби.

Она принялась шарить взглядом во всех направлениях.

— Кливленд Марш? — спросил я.

Товарищ Хоби по юридическому факультету. Я никак не ожидал от лидера «Пантер» появления на Марше мира. Да и Хоби, презиравшему классические методы борьбы, здесь тоже делать было нечего.

Люси запечатлела на моей щеке еще один поцелуй и, шагнув в сторону, опять слилась с течением людской массы.

Я подождал еще минут десять или около того, надеясь увидеть Сонни. Вскоре ветер подул в другую сторону, и у меня сильно защипало в глазах и запершило в горле. Закашлявшись, я побежал в сторону кампуса. Через несколько минут я был на том месте, где припарковал своего «жука», однако Сонни и там не оказалось. Постояв еще немного, я пошел дальше, подумав, что она могла поехать домой с кем-нибудь из знакомых. Позже выяснилось, что она была далеко впереди и оставила машину для меня.

Не зная этого, я брел по дороге и утешал себя мыслью, что с Сонни все в порядке. За яркими огнями Университетского бульвара на улицы, где находились оштукатуренные снаружи жилые здания, отбрасывавшие мягкие тени, опускался нежный тихий вечер. Теперь, когда я был вне суматохи и паники, я вдруг почувствовал, как сильно, упругими толчками ударяя в грудную клетку изнутри, бьется мое сердце. Почему-то побаливало плечо. Вечерняя прохлада воспринималась все острее. Вот-вот должен был появиться туман. Это ощущалось без труда: воздух становился густым, плотным, и его приходилось заглатывать вязкими кусками. Надышавшись газом, я теперь ощущал последствия: болело, даже жгло в животе, сильно слезились глаза. Я знал, что их нельзя растирать, и поэтому брел дальше, подставив лицо прохладному вечернему бризу с его приятной свежестью. Слезы, скатывавшиеся по щекам, я осторожно вытирал рукавом рубашки.

Когда я добрался до нашего дома, то услышал какой-то шорох: быстрые шаги, чей-то голос, нарочито приглушенный. Мне показалось, что в тени кто-то прячется, и даже не один. Я попятился, подняв руку, и громко спросил:

— Кто там?

Из-под наружной деревянной лестницы, предназначавшейся для эвакуации жильцов во время пожара, выступил Эдгар. Он остался в тени, перед полоской света, падавшего от фонаря, установленного над входом. Эдгар тяжело дышал. На висках поблескивали капельки пота. Выбираясь из охваченной паникой толпы, он лишился рубашки, и теперь на нем была лишь цветная безрукавка. Он выглядел еще более тонким и хлипким, чем мне казалось раньше. Эдгар откуда-то убежал. Из такого места, где ему не полагалось быть, подумал я. У меня мелькнула мысль, что он бежал, чтобы опередить полицию и заявить, что во время беспорядков находился дома. Наверное, пробирался сюда окольными путями, петляя по переулкам и задним дворам, опасаясь, что полиция, которой наверняка известны номера машин членов «Одной сотни цветов», может задержать его как зачинщика беспорядков. А может, он не хотел попасть в пробку на дороге в час пик и отправился пешком.

— Сет, — произнес Эдгар. Казалось, он целиком во власти переполнявших его чувств. — Все в порядке, — бросил он через плечо. Затем посмотрел на меня и повелительно кивнул в сторону лестницы.

Я медленно поднялся по ступенькам и остановился на площадке перед дверью нашей квартиры, однако не мог заставить себя войти. Какая-то неведомая сила удерживала меня. Я обернулся и посмотрел.