К-10 (сборник) - Олег Дивов

Павлов тихо застонал.

– Слушай, если ты на командной должности соскучился по настоящей работе, так делай что хочешь, кого угодно замучай, но я-то тут при чем?! – донеслось из-за сомкнутых пальцев. – Оставьте же меня наконец в покое, сволочи!

– Не оставим, не надейся. Ой, бли-ин!..

– Что еще такое?

– Надо взять несколько рыжих для контроля. Всех не получится, но парочку я точно могу спрятать. – Шаронов вытащил телефон. – Кого брать?

– Никого! – отрезал Павлов, тяжело поднялся на ноги и повернулся к двери. Лицо у бывшего завлаба оказалось красное и злое.

Шаронов пружинисто вскочил, заступая ему дорогу в дом.

– Им жить осталось – минуты, – сказал он. – А они еще ой как пригодятся. Решай, старина. И не вздумай себя хоронить. Из-под статьи ты вывернулся, остальное мелочи. За тебя есть кому заступиться, а министры и директора не вечные. И гражданская версия «Клинка» скоро понадобится. Спорим, ты вернешься в институт через полгода? Ну, через год.

– Не вернусь, – отрезал Павлов, легко отодвигая Шаронова в сторону.

– Еще как вернешься, уважаемый коллега. Сделаем!

– Ты не понял. Я. Сам. Не вернусь. Никогда. Пусти.

– Разве ты не хочешь вырастить новую Катьку? – почти взмолился Шаронов. – Понимаю, второй такой не получится, но что-то близкое по духу… Извини за патетику, это же дело твоей жизни, долг! А я тебе помогать буду!

– Господи, какой же ты дурак! – воскликнул Павлов и так пихнул коллегу, что тот едва не упал с крыльца.

Оглушительно хлопнула дверь.

* * *

Увидев, как приложили его хозяина, запертый в «Мерседесе» Бабай разразился лаем и моментально заплевал оконное стекло до совершенного помутнения. Шаронов псу успокаивающе махнул, потом выругался и зашагал к машине, на ходу тыча пальцем в кнопки телефона.

– Кто говорит? – крикнул он в трубку, едва на том конце ответили. – А я доктор Шаронов! Заместитель директора! Приказ: мясо – стоп!.. Нет, молодой человек, это именно моя компетенция… Слышь, ты, мутант, посмотри, чья подпись у тебя на протоколе!.. А-а, то-то… А мне насрать, что погрузили! Обратно вываливай! Э! Погоди! Уже, что ли?! Усыпили?.. Ах ты, блин горелый! Вот неудачно как… Чего? Кто еще живой?.. Да крикни там, чтобы остановились, мать-перемать! Суки, кошек убивают! Что за день такой сегодня?! Всех уволю! Ну?… Первый и второй… Отлично! Значит, обоих – на псарню. Вас будут ждать, я распоряжусь… Ты чего, сдурел? На пса-ар-ню!.. Да в шестой корпус, м-м-мать!!! С тыла заезжай, ясно? К пожарному выходу. И спокойно. Без паники. К тебе выйдет мой заместитель, ну, то есть и.о. завлаба, ну, то есть… Ой, какая разница, кто выйдет! Главное, он начальник и все тебе объяснит. А завтра я с тобой поговорю лично. Понял?.. Ерунда, недовеса не будет, получишь свои несчастные сто шестьдесят пять кило. В аккуратных пакетиках. Не боись. Поработаешь с мое и не такое еще увидишь. Действуй.

Он выпустил из машины Бабая – пес радостно затанцевал вокруг – и переключил телефон.

– Привет. Слушай и не задавай вопросов. У нас окно рядом с пожарным выходом по-прежнему открывается?.. Хорошо. Сейчас туда на труповозке подвезут двух кошек Павлова… Нет, представь себе, живых… Ну да, это те самые, рыжие… Угу, красивые. Два кобеля… А вот отбил!.. Я же говорю, вопросы потом. Значит, лично примешь – и в старый виварий их. Парню с труповозки бросишь взамен требухи фасованной полтора центнера. И сделаешь внушение, чтобы не нервничал из-за ерунды. Я его завтра сам обработаю, но ты превентивно капни на мозги… Ага. Потом звякни в «кошкин дом», найди павловского зама – только по мобиле, номер в общем институтском списке должен быть. Этот зам что надо мужик, чуть не загрыз меня сегодня, когда я с ликвидаторами пришел… Обрисуй ему ситуацию. Скажи, мол, сам обалдел. Я понимаю, что ты и вправду обалдел. Значит, пусть они нам как-нибудь скрытно перекинут рационы хотя бы на неделю и лаборанта откомандируют, которого рыжие помнят… Ну ладно, ладно, диктуй мне его мобильный… Угу… Ага. Главное – прими сейчас кошек и устрой. А дальше разберемся… Не скажу, не поверишь! Если я не ошибся, это сенсация… Вот не скажу! Завтра, все завтра. Удачи.

Пока хозяин разговаривал, Бабай успел обследовать близлежащие заборные столбы и понаставить меток.

– Давай на место, – скомандовал Шаронов, набирая очередной номер. – Здравствуйте, это вас доктор Шаронов беспокоит… А вы не вздыхайте так, лучше послушайте. Нужна ваша помощь. Мне удалось вывести из-под списания двух кошек Павлова. Образцы ка десять эр один и эр два. Если честно, я просто украл их!..

…Едва Павлов отгородился от мира дверью, из глаз у него потекли слезы. Не раздеваясь, тихонько всхлипывая, он поднялся на второй этаж, вошел в спальню и бухнулся поперек кровати. Подтянул к себе подушку, уткнулся носом и тут уже зарыдал в полную силу. Стонал, ругался, бил ногами, месил тяжелыми кулачищами постель.

В голове было совершенно пусто. Пусто до ужаса, до полного смятения. Раньше Павлов всегда о чем-нибудь думал. Постоянно. Искал решения задач, делал предварительные расчеты, ставил мысленные эксперименты.

Теперь думать было не о чем. Все рухнуло. Вместе с рыжиками канул в небытие смысл жизни. Внутреннее зрение, всегда такое яркое и красочное, показывало лишь черный квадрат потухшего экрана. Павлов ослеп умом.

Чернота вокруг стояла такая, что он испугался. Открыл глаза. Увидел мутную картинку. Его дом, его спальня… Нет, уже не его. Отсюда хотелось немедленно уехать. Исчезнуть. Удрать. Далеко-далеко.

Хорошо, можно сменить адрес. Но куда деваться от собственной профессии? Ей отдано столько лет, что она полностью срослась с человеком. Это будет все равно как убегать от себя: безнадежно и невыполнимо.

Он был и останется биотехом. Значит, обречен помнить свой провал до конца дней. Безработный, всеми позабытый – классический пример ученого-неудачника, – он-то ничего не сможет из памяти стереть.

Страшная участь.

Ах, если бы хоть малую толику уверенности в том, что стоял на верном пути! Пусть рыжиков не поняли, не приняли, но задумал-то он их хорошо, и сделал правильно! Увы, даже этой соломинки у утопающего Павлова не было. Скорее всего, он с рыжиками именно провалился. Серия оказалась тупиковой, а яркие перспективы существовали только в воображении завлаба.

Никаких больше кошек. Плевать, что не дадут. Он сам не позволит себе.

Он упустил все шансы и испортил все, к чему прикасался.

Таким беспомощным и никчемным Павлов не чувствовал себя никогда. А еще он впервые ощутил, как подкатывает к сердцу острое желание немедленно все прекратить, закончить, спрятаться от раздирающей душу муки то ли в безумие, то ли прямиком в смерть. «Все кончено. Нет больше смысла трепыхаться, потому что окончательно кончено все».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});