Академия - Анна Кондакова

побледневшего лица, а если и заметили, то наверняка, связали это с дракой.

Как только четвёрка Платона покинула гостиную, все оживились.

— Воу-воу! Вот это новости, господа! — объявил Тарас, подражая спортивному комментатору. Он сложил ладони рупором и проголосил: — Школьное Вещание сообщает! Новичок нокаутировал Егора-Глыбу! Счёт: один-ноль в пользу новичка!

К нему присоединился Яков.

Он тоже сложил ладони рупором и добавил:

— Предыдущий комментатор ошибся! Четыре-ноль в пользу новичка! Он нокаутировал ещё и Платона Саблина, самого сильного из слабых! И внимание! Лев спасён! Повторяю: Лев спасён! Ему не придётся сегодня больше рычать! Возможно только завтра, когда новичок отхватит ответный удар от Платона, а потом будет ползать у него в ногах! Не переключайте канал Школьного Вещания! Мы будем следить за развитием событий!

Этим двум комментаторам мне тоже захотелось врезать.

Да и вообще, я всё больше ненавидел группу, в которой мне предстояло учиться. Четверо отморозков, один мальчик для битья, двое шутов и четыре девчонки «ни рыба, ни мясо».

Но тут одна из них, что сидела с книжкой на диване, неказистая такая, с куцым хвостом волос мышиного цвета, внезапно заговорила. Чётко, громко, уверенно и по-учительски, а потому — противно:

— Тебя не должно здесь быть! Это неправильно!

Я повернул голову и глянул на неё.

— Что — неправильно?

— Ты ещё и Страж, да? Ты только что применил щит! — ещё резче и противнее произнесла девчонка.

Она поднялась с дивана и ткнула в мою сторону книжкой.

— Не сомневаюсь, что это про тебя ходили слухи ещё три дня назад, в приёмном корпусе, когда мы проходили комиссию Алхимиков. Говорили, что будет учиться мальчик из Янамара, владеющий всеми шестью Линиями магии. И это неправильно, что тебя приняли! Из-за тебя всё, что веками существовало в Академии, перестанет быть незыблемым!

Я поморщился.

«Перестанет быть незыблемым»?

Да она даже разговаривала, как учительница.

Остальные девчонки глянули на неё и тоже поморщились. Она явно не вызывала у них любви, но её это нисколько не смущало. Девчонка захлопнула книгу и вместе с ней проследовала к лестнице, ведущей к комнатам.

Затем остановилась и обратилась уже к коротышке, который всё никак не мог прийти в себя.

— А ты, Лёва, должен заниматься. Я же приносила тебе список книг для дополнительного изучения. Только так можно стать сильнее. Потому что можешь даже не надеяться, что этот выскочка будет тебя каждый раз спасать. Почитай «Поведение индивидуума в магическом обществе» и всё поймёшь. Некоторым не повезло. Особенно тем, кто не из Списка Почтенных.

Высказавшись, она развернулась и проследовала по ступеням наверх.

Коротышка перевёл дыхание и, дождавшись, когда «училка» наконец-то скроется, отлип от стены и тут же протянул мне руку.

— Лев Звел-лев. Л-лад познакомиться. Очень л-лад. Спасибо тебе. Ты меня спас! А на Исидол-лу не обращай внимания, она зубл-лила.

Он вцепился в мою руку и затряс, крепко пожимая и лыбясь от счастья.

Лев Зверев. Ну и ну. Его имя тоже будто издевалось над ним, если учесть, что он даже не мог его нормально произнести.

Я посмотрел на Тараса и Якова.

— А что за Список Почтенных?

— Ты не знаешь? — удивился Тарас. — Это список первых пятидесяти фамилий из трёхсот, которые представляют Дома-Династии Стокняжья. Ну, к примеру, Орловы, Греховы, Паули, Снеговы.

Услышав фамилию Снеговых, я невольно напрягся, представляя себе Акулу.

В отличие от Торгового Дома Маямото, Военный Дом Снегова входил ещё и в Список Почтенных. Кто бы сомневался.

— Вообще-то, кое-кому тут как раз повезло, — тихо сказал мне Яков, указав большим пальцем наверх, куда только что ушла девчонка. — Исидоре Гран, например. Вообще-то… — Он понизил голос до шёпота: — Вообще-то, Исидора — дочка варвара. У неё мать — варвар. И если бы за неё не поручилось одно почтенное семейство из Списка, то Исидору не приняли бы в Академию.

Значит, дети варваров тут всё же есть. Как минимум, одна точно: зубрила Исидора Гран.

Я нахмурился, опять подумав об Акулине Снеговой.

Она, как представитель почтенной фамилии, могла бы поручиться за Мидори Арадо, но при одной мысли о том, что придётся просить Акулу об услуге, во мне всё содрогалось.

Мало того, что она прицепилась ко мне со своей службой, так ещё и что-то мутила вместе со своим папашей на границе с Котлованами.

— А кого заселили в комнату сто восемьдесят, кроме меня? — спросил я у парней, надеясь только на одно: что на мой вопрос не отреагирует коротышка.

Но он отреагировал.

С большой, мать его, охотой.

— О, значит, нас вместе заселили! — Он показал на лестницу. — А то я всё думал, для кого там вещи пл-лиготовили. До этого я один там был, хотя кл-ловати тли. Но в этом году, говол-лят, совсем мало поступило слабаков.

Я стиснул кулак со сломанным наушником.

Чем дольше приходилось общаться с низко-слабой группой, тем сильнее меня раздражало это слово.

— Мы не слабаки, — бросил я и начал подниматься наверх.

Лёва заторопился за мной, а в гостиной снова заработало «школьное вещание».

— Внимание! Сенсация! Самый слабый новичок заявил, что мы не слабаки! — прогудел голос Тараса на весь зал. — Повторяю: он заявил, что мы не слабаки! Ему стоит лучше готовить свою предвыборную речь! Она может стоить ему карьеры!

Раздался дружный смех.

— Плидул-лки, — буркнул коротышка за моей спиной, — но л-лебята неплохие. Только не стоит пускать их в Дал-лдив, они там всех л-ласпугают.

Мы долго шли по коридору, застеленному толстым ковром. Встретили несколько парней из других групп, но те на нас даже не взглянули.

За время пути я узнал от Лёвы чуть ли не всю его подноготную.

О том, что он поступил сюда только с третьего раза; что у него сто двадцать единиц активного резерва, а пассивного — пять тысяч; что он любит пирожки с вишнёвым повидлом; что позавчера он подсыпал под дверь Платона Саблина пахучий порошок; что его старший брат работает здесь в Жреческой Канцелярии мелким секретарём; что они с братом — сироты и прибыли из восточного княжества Бригантия.

И вот наконец он заткнулся, потому что мы добрались до двери с табличкой «180».

— Наша кл-лепость, — с облегчением в голосе сказал Лёва, погладив дверную ручку.

Его любовь к своей комнате была понятна: для него каждый день здесь представлялся борьбой за жизнь, и только здесь он мог расслабиться.