РЕВОЛЮЦИОННОЕ БОГАТСТВО - Элвин Тоффлер

Это приводит нас к тому, что профессор Макс Анри Буазо из Высшей школы администрирования и управления Барселоны (ESADE) назвал парадоксом. «Стоимость физических товаров устанавливается в результате их сопоставления друг с другом». Так, при покупке машины покупатель пинает ботинком покрышки, заглядывает под капот, спрашивает совета у друзей, совершает тест-драйв на «тойоте», «форде» или «фольксвагене». И это не снижает цену машины.

Совсем другое дело случай с иском «Локхида». Допустим, какая-то другая аэрокосмическая компания, скажем, «Нортроп», захотела купить секретную информацию. Чтобы определить цену, «Нортроп» должна знать, что в ней содержится, но в ту минуту, как мы узнаем, что в ней содержится, она перестает быть совершенно секретной и, таким образом, по крайней мере отчасти теряет в цене.

По словам Буазо, «информация об информационных товарах… не может распространяться, не теряя своей уникальности», — ибо на ней основывается сама ее стоимость. Это все равно что заглянуть под капот автомобиля и подпортить систему зажигания.

В экономике, все более и более базирующейся на знании и инновациях, это создает острую проблему, причем не только Для экономистов, но и для самой экономики. Таким образом, пишет Буазо, «когда информация перестает играть только вспомогательную роль в экономических сделках, когда она становится вместо этого их центральным фокусом, логика, регулирующая производство и обмен физическими товарами, перестает действовать».

Усиление интенсивности знания — это вовсе не незначительный ухаб на дороге. Экономисты, надеявшиеся превратить экономику в науку, обладающую точностью и прогностическим эффектом ньютоновой физики, рисовали ее себе как сбалансированную, детерминистскую, машинообразную науку. Даже сегодня экономика, включающая в себя наследие Адама Смита, Рикардо, Маркса, Кейнса и Милтона Фридмана, все еще базируется, по крайней мере отчасти, на ньютоновой механике и картезианской логике.

Однако почти столетие назад квантовая теория, теория относительности и принцип неопределенности породили кризис физики, который привел сначала самих физиков, а потом и других ученых к более ясному пониманию границ такой механистической модели. Получается, что не все и не всегда во вселенной ведет себя с регулярностью, предсказуемостью и законопослушностью машины.

Говоря словами Буазо, «вывод… будет неутешительным для тех, кто считает, что экономика является или должна являться точной наукой: информационные товары неопределенны с точки зрения стоимости. И так же как открытие неопределенности в физических процессах повлекло за собой сдвиг в парадигме от классической физики к квантовой, так и неопределенность в информационных товарах требует отдельной политэкономии информации».

Если совместить теперь вопросы о знании, на которые не было получено ответа, с теми, которые поставлены одновременными масштабными изменениями в наших отношениях с временем и пространством, то мы начнем понимать, сколь мало мы знаем о том, что такое революционная система богатства, которая меняет Америку и распространяется на другие страны.

Для начала нужно спросить: а сколько вообще имеется знания?

Глава 16

ЗАВТРАШНЯЯ НЕФТЬ

Как ни удивительно, по прошествии полувека после начала экономики знания мы знаем поразительно мало о знании, которое лежит в ее основе.

Если, к примеру, знание — это нефть завтрашней экономики, как многие утверждают, сколько тогда этой нематериальной нефти у нас в запасе? Нефтяные компании, армии, трейдеры Уолл-стрит и шейхи Ближнего Востока тратят огромные деньги, пытаясь оценить реальные — а не объявленные — запасы нефти в мире. Но знает ли кто-нибудь, сколько мир знает? Или как меняется мировой запас знания? Или сколько из этих запасов вообще стоит того, чтобы быть знаемым? И сколько оно стоит?

Чтобы ответить на подобные вопросы, нам придется пройти необычными путями, рассмотрев странные верования обо всем, от Библии и Корана до науки, от поведения бобров до токсичных помидоров. Мы рассмотрим способ нашего мышления об экономике и затем обратимся к будущему самой истины.

Чем больше мы используем?.

Начнем с простого факта: знание — еще одна глубинная основа революционного богатства — стало одним из самых быстро меняющихся компонентов нашего экономического и социального окружения. Именно поэтому любое сравнение знания с нефтью обманчиво.

Способы хранения и транспортировки нефти за последние сто лет изменились очень мало — мы по-прежнему используем трубы, танкеры и цистерны. По контрасту с этим с распространением компьютеров, спутников, сотовых телефонов, Интернета и других цифровых технологий мы радикально изменили способы создания и хранения знания, скорость его распространения, способы его проверки, инструменты его получения, языки его выражения, степень его специализации и абстрактности выражения, аналогии, на которые опираемся, оцениваемый объем и средства распространения.

Более того, все эти параметры знания меняются одновременно, с невиданной в истории скоростью, открывая бесчисленные новые способы создания богатства.

Другим базовым отличием между нефтью и знанием является то, что чем больше нефти мы используем, тем меньше ее остается. По контрасту с этим, как уже говорилось, чем больше знаний мы используем, тем больше их создаем. Одно только это различие делает устаревшей значительную часть традиционной экономики. Экономика уже не может определяться, как это часто случалось, как наука, оценивающая наличие убывающих природных ресурсов. Знание неистощимо.

Эти изменения в том, как мы относимся к знанию, оказывают мощное воздействие на реальное мировое богатство — на то, кто и как его получает. Эти перемены заставляют юристов, бухгалтеров и законодателей переписывать существующие правила налогообложения, финансового учета, охраны частной жизни и интеллектуальной собственности. Они интенсифицируют конкуренцию и ускоряют инновации. Они делают устаревшими старые регламентации. Они стимулируют постоянное движение и перевороты в способах производства, маркетинге и менеджменте.

Они позволяют целым отраслям промышленности и секторам опережать массовое производство и массовое потребление за счет более персонализированных продуктов с повышенной прибавочной стоимостью, предлагая новые услуги и новые ощущения. И главное, эти изменения в знании требуют гораздо более быстрого и правильного принятия решений во все более усложняющихся, подчас хаотичных условиях.

Несмотря на появление тысяч аналитических исследований о возникающей экономике знания, его воздействие на создание богатства было и остается недооцененным.

Сталелитейные заводы и ботинки

Хотя США по-прежнему обладают мощной промышленностью, менее 20 процентов рабочей силы занято в этой сфере. Полных 56 процентов выполняют работу в области менеджмента, финансов, торговли, религии или в свободных профессиях. Быстрее всего растет численность специалистов, занятых в самых наукоемких отраслях.

Однако эти часто цитируемые цифры не отвечают новой реальности. На самом деле гораздо больше 56 процентов заняты в отраслях, связанных с наукой и знанием. Сегодня машинные операторы, в том числе на сталелитейных заводах Америки или фабриках ширпотреба в Южной Корее, по крайней мере часть рабочего времени проводят за компьютерами, как пилоты в кокпитах «Боинга-747». Полагаются на компьютеры водители-дальнобойщики. Их могут не относить к «работникам знания», но они тоже генерируют, развивают и транслируют знание или данные и информацию, которые лежат в его основе. В конечном итоге они являются частично «работниками знания», хотя такими и не считаются.

Но это еще не все, чего мы не учитываем. Знание, используемое всеми нами для создания богатства, включает в себя трудно измеримое скрытое знание, хранящееся в наших головах. «Знатоками» делает нас, например, повседневное понимание окружающих нас людей. Сюда входит знание о том, кому можно доверять, или о том, как прореагирует босс на дурные вести. Сюда входят трудовые навыки и поведение, которому мы обучились, просто наблюдая других людей. Сюда входит знание о нашем собственном теле и наших мозгах, о том, как они работают и когда позволяют нам сделать нашу работу наилучшим образом.

Кое-что в этом безмолвном знании банально, но кое-что чрезвычайно важно для повседневной жизни и продуктивной деятельности. А между тем это «периферийное» знание, от которого мы так во многом зависим, даже не осознается нами. Именно оттого что оно столь многообразно и находится на заднем плане, экономисты очень часто его игнорируют.