Дерзкая и желанная - Анна Бартон

По крайней мере, она делает все возможное, чтобы исправить положение. Если повезет, она будет у тетушки Юстас до того, как кто-нибудь из родных прознает о ее выходке. И хотя Оливия была рада, что никто из них не видел ее грехопадения – которое по иронии судьбы включало действительное падение, – ей ужасно не хватало Роуз, Аннабелл и Дафны. Она даже скучала по Оуэну, несмотря на то что он пришел бы в ярость, если б узнал, где она и что делает.

Ну что ж, сегодня с этим все равно уже ничего не поделаешь. Завтра, в крайнем случае послезавтра, они доберутся до тетушкиного дома.

И уже оказавшись там, Оливия постарается придумать, как ей жить дальше… без Джеймса.

Надеясь подремать до возвращения Хилди, Оливия закрыла глаза, но воспоминания о пылких поцелуях и возбуждающих прикосновениях Джеймса заполонили мозг. Страсть, которая вспыхнула между ними, была гораздо сильнее, чем девушка с ее ограниченным опытом могла себе представить.

А за все эти годы она представляла много всего. И хотя считала себя мастером в искусстве воображения, все ее мечты о них с Джеймсом поблекли в сравнении с захватывающей дух реальностью. Не было ни шелковых простыней, ни романтических свечей, но он заставил ее почувствовать себя принцессой – прекрасной, обожаемой и желанной. От его прикосновений тело ее звенело словно музыкальный инструмент, из которого извлекают прекрасную музыку.

Даже сейчас соски от воспоминаний напряглись. Остывающая вода плескалась о живот, и где-то внутри, в самой сердцевине, зарождалась сладкая, пульсирующая боль. Она скользнула ладонью между ног и легонько дотронулась до себя, затем резко втянула воздух от дрожи удовольствия, которая пробежала по телу.

Оливия ухватилась за края лохани и села прямо. Эти ощущения, новые и сильные, слишком тесно связаны с воспоминаниями о тех минутах с Джеймсом. Она не может исследовать их сейчас, когда рана от его отказа еще слишком свежа.

Ей захотелось выбраться из лохани, немедленно, но она обещала Хилди оставаться на месте, поэтому потянулась за полотенцем и начала не спеша вытирать волосы. Когда они немного подсохли, накинула полотенце на плечи и обхватила себя за ноги, подтянув колени к груди.

Казалось, что Хилди нет уже целую вечность, хотя на самом деле прошло не больше четверти часа. И все равно Оливия была уверена, что если проведет еще хотя бы пять минут в воде, ноги ее превратятся в хвост, а руки – в плавники.

Она просто выйдет из лохани, набросит халат и станет терпеливо дожидаться возвращения Хилди, сидя на стуле. Ну какой от этого может быть вред?

Она медленно поднялась, балансируя на здоровой ноге, но выпрыгнуть, конечно, не могла – хотя у нее и была такая мысль, но сразу же пришлось от нее отказаться, – поэтому решила, что придется, по крайней мере на какую-то долю секунды, перенести вес на больную ногу. Недолго думая, она подняла распухшую и теперь имевшую синюшный оттенок ногу над краем лохани и осторожно поставила на простыню, расстеленную под ней.

Закусив губу, Оливия сосчитала до трех и шагнула на больную стопу.

Адская боль свалила ее на пол; нога, которая все еще была в воде, зацепилась за край лохани, и та с грохотом опрокинулась. Теплая мыльная вода промочила простыню и растеклась по полу.

Проклятье!

Левое бедро, которое приняло на себя всю тяжесть тела, обожгло болью так, что она с трудом вдохнула и едва не заревела в голос. Боже милостивый, какая же она неуклюжая!

Из коридора донеслись быстрые шаги, затем послышался стук в дверь.

– Оливия! – Это, конечно, был Джеймс. Ну кто же еще. – С тобой все в порядке?

От озабоченности в его голосе сердце ее едва не выскочило из груди, и она солгала:

– Да, все хорошо.

– Я слышал какой-то грохот. Почему твой голос доносится откуда-то снизу, словно с пола?

– Я споткнулась. Ничего страшного. – На последнем слове голос ее сорвался.

– Я вхожу. – Он потряс дверную ручку, но дверь была заперта.

Входит? Оливия села, позабыв про ушибленное бедро. Где же полотенце?

– Не нужно. Хилди скоро вернется.

– Так ты одна? – ужаснулся он. – Отойди от двери.

«Бах!» Дверь сотряслась от удара, и дерево вокруг ручки затрещало. Оливия схватила мокрое полотенце и обернулась им как могла, но оно едва прикрывало зад.

– Джеймс! – в панике крикнула она. – Меня не надо спасать.

– А я думаю, что надо.

«Бах!» В этот раз дверь распахнулась, и Джеймс влетел в комнату словно выпущенный из катапульты, поскользнулся в мыльной луже и, секунду помахав руками в воздухе, шлепнулся рядом с ней. Сюртука на нем не было, а закатанные рукава обнажали мощные предплечья. В зеленых глазах застыло изумление.

Когда он медленно приподнялся, глаза его едва не выползли из орбит.

– Ты раздета?..

Кожа ее запылала – в резком контрасте с холодным мокрым полотенцем, прикрывавшим грудь. Но у нее же есть гордость, черт побери все на свете. Она задрала подбородок и, тряхнув мокрыми волосами, заявила:

– Если бы мне дали такую возможность, я сказала бы, что сегодня не принимаю.

* * *

Иисусе. Оливия лежала рядом с ним на полу, и полотенце, которым была обернута, мало что оставляло воображению. Он видел нежные вершины грудей и изящный изгиб попки, выделяющейся под мокрой тканью. Но главное – шелковистые обнаженные ноги. Сладкий запах лаванды, мыла и самой Оливии ударил ему в голову, и Джеймс едва не позабыл, из-за чего вышиб дверь. Мысленно встряхнувшись, он попытался оправдать свое столь необычное появление:

– Грохот, который я услышал из коридора, не походил на обычный вечерний гвалт в пивной, и я… забеспокоился.

И это еще мягко сказано. Он представил, что ее придавило тяжелое бюро или что она лежит в луже крови… и запаниковал. Приступ чистейшей паники и заставил его выбить дверь. Только теперь, убедившись, что Оливия цела, он снова мог нормально дышать. Кажется.

– Как ты очутилась на полу?

– Почти так же, как и ты: вот только стояла, потом раз… – Она взмахнула тонкой рукой.

Он обхватил ее щеку ладонью.

– Где-нибудь болит? Помимо ноги я имею в виду?

Она заколебалась, словно решая, стоит ли ему говорить.

– Бедро… немножко.

Она коснулась своего левого бедра, и его взгляд метнулся туда. Несмотря на соблазн отвернуть полотенце и осмотреть ушиб, он сдержался.

Ему от многого приходилось удерживаться, например от того, чтобы поцеловать эти сочные губы, провести ладонями по восхитительному телу, а потом подхватить ее на руки и отнести на кровать, которая находилась всего в нескольких шагах.

Но дверь в комнату была нараспашку, кое-как болталась на петлях, поэтому, погладив пальцем гладкую кожу щеки, Джеймс с сожалением отстранился и поднялся на ноги.