Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

— Не посчитает ли она жизнь младенца платой за твое благополучие?

Вот тут Алексей Михайлович вскинул голову, словно не веря своим ушам, но обрушиться на наглеца — ты в чем царевну упрекать вздумал, борода козлиная?! — не успел. Алексей Алексеевич расхохотался так, что светильники вздрогнули, а бояре, кто слышал — шарахнулись в разные стороны. Весело, заливисто, откинув назад голову… и словно сломал зловещие чары, наползающие на людей.

— Да ты в уме ли… астроолух? Чем мне меньшой братец соперником станет?! Ему еще вырасти надо, мне ж семнадцать лет! Не соперник он мне, а помощник, а случись что — так и преемник. И Софья лучше меня о том знает. Да и я… случись со мной что — лучшей сестры, чем Сонюшка, никому бы не пожелал. Она жизнь положит, а из мальчика государя вырастит! Или ты о своем предсказании? Дескать, великим государем чадо сие станет?

Судя по кислой мине на преподобном личике… Но Алексей видел и то, как проясняются глаза отца — и рванулся в атаку. Дальше, до конца растоптать негодяя! Чтобы не смел болтать своим языком поганым где попало и кому не надо!

— Да ежели и станет — или ты и государство ему предсказал? Глядишь, он в Швеции воссядет, или на троне османов, или вот Крым отвоюем у них… да мало ли что и как случиться может! Не-ет, ты либо из ума выжил такое говорить — либо на царевну зло умышляешь!

И все это уверенно, с натиском, звонко, громко… пусть все слышат, пусть знают…

— И то верно… — Алексей Михайлович встал рядом с сыном. — Детям своим я как себе верю, никогда меж ними раздора не бывало. А ты меня хочешь заставить в чаде своем усомниться? Не много ли на себя берешь, старец? Да и случись что не так во время родов — все в воле Божией! Ежели Любава пожелала, чтобы Сонюшка рядом была, — значит, доверяет она моей дочери. И та все сделает, чтобы доверие оправдать…

— Верно, отец…

Алексей Алексеевич положил руку на плечо отца. Поддерживая, показывая, что тот не один. И припечатал Симеона, вовсе уж добивая…

— Иди-ка ты отсюда, пока палками не погнали… пророк непризнанный. И там, за стенами Кремля, можешь молиться сколь угодно, чтобы царица мучилась, а царевна семью свою предавала. Да и обо мне помолиться не забудь, а то не дай бог, к братцу привяжусь, вместо того чтобы подушкой младенчика накрыть, — вдруг он угрожать мне вздумает. Младенцы-то, они и описать могут…

Симеон сгорбился.

Это был проигрыш. Вчистую. Нагнетать обстановку теперь не удастся, к царевичу его точно не подпустят, стоит только царице узнать о его предсказаниях, особенно о первой их части, а о второй и не вспомнят. Да и царь смотрит, как на что-то очень неприятное. Может, Симеона со двора и не погонят, но сейчас лучше уйти.

Не просто так.

В храм.

И молиться у всех напоказ.

— Прости ему, Господи, ибо не ведает…

— Бог тебя простит, — припечатал напоследок Алексей Алексеевич — и отвернулся, уводя за собой отца, усаживая и приказывая сменить чашу — отвар-де остыл, пока тут некоторые пытались на царицу беду накликать…

Симеон плюнул с досады, оттертый засуетившейся челядью и боярами — и ушел молиться в храм. Пусть! Вот через два дня они увидят, да еще как увидят!..

Не успели.

Два дня Ибрагиму не понадобилось. Снадобье действовало отлично. Любава чуть расслабилась под его действием, а мужчина осторожно повернул ребенка и принялся его вытягивать. Даже в полусонном состоянии тело царицы стремилось вытолкнуть из себя чадо.

— Тужься! Давай, девочка, сильнее! Ну!!! — подбадривала ее Софья.

Любава так цеплялась за руки девочки, что на следующий день на них кровавой синью налились следы ногтей. Но разве это было важно?

Самым важным было другое. Ибрагим правильно повернул ребенка — и вот показалась головка, плечики, выпачканные в чем-то слизисто-красном, а там и ручки…

И наконец Лейла подхватила на руки ребенка, который слабенько замяукал, словно котенок.

— Мальчик! Государыня, мальчик!

Софья улыбнулась, глядя на чадушко.

— А крупный…

— Володя, — сквозь полусон прошептала Любава, когда мальчика приложили к груди.

Софья смахнула слезинку. Так отозвалось в ней это имя, родное имя, имя ее мужа. Тогда, давно, триста лет тому вперед…

Володя…

Тебя еще нет, мой любимый, мой муж… А для меня и не будет никогда, не встретимся мы уже, родной мой. Да и не факт, что мне еще кто-то, кроме тебя, нужен… с кем я еще смогу вот так жить на двоих, дышать на двоих, просыпаться от того, что тебя во сне обняли и подгребли поближе… даже если просто сексом заниматься случалось — все равно на ночь ни с кем оставаться не хотелось.

Не те…

Эх, Володя, как же я тебя не уберегла…

Здесь я этой ошибки не допущу!

Костьми лягу, но с теми, кого люблю, — ничего не случится. И точка.

* * *

— Государь, сын у тебя, радость-то какая!

Алексей Михайлович пока еще смотрел на повитуху настороженно. А та продолжала разливаться соловьем.

— Государыня умаялась, спит теперь. Но здоровенькая, и ребеночек здоров! Хорошенький такой, богатырь настоящий…

И вот тут царь расцвел. Хлопнул сына по плечу, бросил повитухе перстень с крупным лалом, с руки стянутый.

— Что, сынок, посмотрим на братика?!

Алексей Алексеевич подмигнул отцу.

— Тятенька, я ж тебе говорил, что все будет хорошо! А ты не верил!

Поверил.

Когда увидел колыбельку с младенцем, когда вошел к Любаве, когда услышал от повитухи, как царица требовала к себе именно Софью, когда увидел руки дочери — с кровавыми синяками.

Именно тогда и рухнули окончательно в пропасть все утверждения старца Симеона. Ежели человек так помогает — не может он зло умышлять. То есть она.

Не враги его второму браку ни сын, ни дочери, глупости все это. Наветы и измыслы. И слушать их нечего. Порадоваться за ребенка — и крестить, как Любавушка попросила. Владимиром.

Не по святцам это, ну да ладно! Чай, царский сын, не абы чей… прогнутся церковники, ничего с ними не станется.

А старец Симеон… А что с ним? Со двора его государь, конечно, не согнал. Но и веры ему уже не было. И доверия тоже. И злись, не злись — ничего он сделать-то и не мог.

Или так только казалось?

Об этом никто не задумывался. Всем хотелось жить, строить что-то новое, любить, растить детей…

А через несколько дней пришло письмо из Речи Посполитой. И донесения посыпались — одно другого страшней да грозней.

Турецкое войско выступило в поход.

* * *

— Что мы имеем?

Алексей расхаживал перед картой, на которой сейчас были пририсованы несколько стрелок.

— Имеем мы турецкое войско в большом количестве. Тысяч так сто. Там и Селим Гирей, и турки, и казаки с Дорошенко во главе. Хотя последних меньше всего, тысяч пять-шесть, да и того много. И они сейчас движутся через Трансильванию на Каменец-Подольский. Чем им может ответить Михаил?

— Судя по письму Марфы — немногим, — пожала плечами Софья. — Есть, конечно, войска под командованием коронного Яна Собесского, но, во-первых, их намного меньше, во-вторых, поляки измучены войной с нами, а в-третьих, если Собесский отобьется — не исключено, что сейм выкрикнет его имя. Из победителей очень легко лепить правителей.

— А если не отобьется, все равно достанется Михайле. Царь — он же всегда крайний, — мрачно поддакнул Иван.

— А чем мы располагаем?

— Поставь, Алешенька, вопрос иначе. Что наш отец пожелает выделить для помощи зятю?

Алексей прищурился.

— Как насчет полка Гордона? Да и стрельцы зажрались — сидят себе на Москве, опять же, матвеевский полк мы хоть к рукам и прибрали, но слишком это народишко ненадежный, ни к чему их здесь оставлять, пусть на войну идут…

— А отец согласится?

— На это? Должен…

— А на что — не должен? — Софья уже отлично изучила своего братца и знала, когда он недоговаривает.

— Хотелось бы мне поехать повоевать…

Первой инициативой Софьи было воскликнуть: «Ох… офигел?!» Второй — промолчать, потому что первый вопрос, заданный мужчине, автоматически тянул за собой ответ «Сама дура».

Она подумала, покусала губы…

— Алешенька, тятенька никогда не согласится.

— Это еще почему?

— Ну-у… ты наследник…

— А он царем в походы ходил, это как?

Никак. На отца Софье было начхать, хоть бы его и ядром снесло. А вот на брата, в которого столько всего вложено, — нет. Но не говорить же это вслух?

— Алеша, надобно поговорить с отцом. А уж потом решать, кто, что и как…

— Но идти на помощь Михайле — надо.

— Обязательно.

— И сил надобно много…

— Воюют не числом, воюют умением и ловушками, — огрызнулась Софья. Где ты, Суворов Александр Васильевич?

Алексей прищурился.

— Сонь, а ты умением поделишься? Я ведь знаю, чем вы на полигоне занимаетесь.