Война крыш - Леонид Словин

— Триста тысяч.

— Шекелей?

— Долларов!

— Господи, по сто пятьдесят тысяч на брата… Где же он их прятал?

— В подушке…

Казенный конверт без марки Борьке принесли через день. Под вечер. Он был дома. Почтальон — тоненькая эфиопка с тысячью узеньких косичек в прическе — послала ему ослепительно белозубую улыбку.

Он вскрыл послание.

Месячные курсы электросварщиков, на которые он вместе с другими пацанами хотел поступить, теперь ждали его.

«Официальное приглашение…»

На сборы, увольнение с работы и улаживание всех прочих дел давалось трое суток.

Посылаемые на курсы должны были прибыть в среду на Иерусалимский желдорвокзал (таханат ракэвэт).

«Сбор у входа в 13 часов, старшая Элла…»

С собой следовало захватить только документы, смену белья. Купальные принадлежности…

«Отлично…»

Впереди у него было трое суток и «своя» квартира, где они с Ленкой могли уединиться.

После того, самого первого дня в чужом доме они теперь сразу, едва успев закрыть за собой дверь, начинали раздеваться. Майки, джинсы, трусы валялись на их коротком пути. В прихожей, на ступеньках лесенки, которая вела наверх. В коридоре…

Вечером третьего дня они собрали «у себя» гостей.

Пришли Гия, Виктория, она же Вика, Мали с Боазом, Арье, Дан…

Выставили пиво «Голд стар», кока-колу, «Спрайт»…

На вокзал Борьку провожала только хавера.

Всю дорогу они держались за руки.

Была самая жара.

Иерусалимский железнодорожный вокзал, а на самом деле — маленькая, по масштабам России, дачная станция, запираемая с вечера, с одной кассой, с вечно пустым зальчиком ожидания, не отгороженным от короткого перрона, с бельем, сушившимся рядом с путями, несколькими пригородными поездами в сутки…

Будущие однокашники по курсам — тоже пацаны из России и Украины, курили по одному и группками. Строили из себя крутых. Смачно и часто плевали.

Коренных израильтян на курсах не было.

Элла, старшая — черноволосая, с живыми глазами, была из прежних пионервожатых — деятельная, заботливая.

— Балабан Борис. — Она проверила по списку. — В вагоне ко мне подойдешь…

— Поеду, пожалуй… — сказала Ленка.

Других пацанов никто не провожал.

Они отошли в сторону.

— Я сразу тебе позвоню, как устроят.

— Может, тебе удастся приехать на Шаббат.

— Было бы здорово. Держи наши ключи…

— Борис! — Элла-пионервожатая уже махала ему рукой. — Поезд!

Наспех поцеловались.

— Давай…

Всей группой забрались в один вагон.

Борька еще не ездил здесь в поездах.

«Похоже на электропоезд, только двери закрываются не автоматически и сиденья мягкие…»

И еще в купе были столики. Окна не открывались. Мощные кондиционеры гнали сверху прохладу…

Курить не разрешалось нигде.

Борька вышел в тамбур. Там втихую уже покуривали двое пацанов. Его предупредили:

— Не все сразу!

— Ничего…

Он отчего-то разволновался.

В окне возникла знакомая арабская деревня Бейт-Сафафа с игрушечными резными минаретами. Дорога на Гило. Паб «Сицилийская мафия»… Знакомые места.

По другую сторону линии показалась и х аллея. Днем она выглядела короткой и пыльной. Казалось, солнце прокалило ее насквозь — ни клочка тени… И ни одного человека!

Ее проскочили за минуту. Дальше начинались Иерусалимские горы, неровные складки породы, высокие террасы вверху, долины…

— Балабан!

Старшая Элла вышла в тамбур.

— Ты поедешь с другой группой. На третьей остановке ты должен выйти. Группа собираете» на станции. Вы едете дальше автобусом…

Борька растерялся. Высокий, в клетчатой рубашке навыпуск, в джинсах, за минуту до этого крутой, независимый…

— А чего?

Парни в тамбуре бросили курить, внимательно слушали.

— Все в порядке…

— Вот твое направление… — Элла подала запечатанный серый конверт. — Тут все необходимые документы. Мне сказали, занятия проводятся где-то неподалеку…

Я приехал на Кутузовский с утра на следующий день.

Подъезд Марининого дома встретил уже знакомым запустением.

Никто из бомжей не ночевал этой ночью в подъезде — я мог бы в этом поклясться.

У бродяг дьявольское чутье на опасность.

Они обходят такие места…

Вчерашняя трагедия в доме не прибавила подъезду флера таинственности. Сколько таких мест, отмеченных злодейством, вокруг, о которых мы не догадываемся, поэтому спокойно проходим. Останавливаемся. Разговариваем.

Я нажал на кнопку домофона.

— Да. Входите… — Меня ждали.

Перед этим я позвонил соседке Марины из офиса. Она сразу меня узнала:

— В любое время. Только в тринадцать у меня будет врач. Он пробудет минут сорок…

— Понял.

Я поехал немедленно.

В лифте и на лестничной площадке неожиданностей не было.

Квартира Марины была опечатана сургучной печатью с бумажкой.

Я позвонил в дверь напротив.

— Пожалуйста…

Сердце екнуло.

Дверь уже открывали.

«Один… Два… Три запора! Порядок!» Милиция, будь она внутри, ограничилась бы минимумом задвижек.

— Серафима Александровна? Добрый день.

Полная пожилая женщина. Уложенные парикмахером

седые волосы. Маникюр. Аккуратный фартук поверх сарафана.

Генеральша!

— Здравствуйте, входите.

Квартира как и у Марины, но с явно выраженным уклоном в сторону Министерства обороны. Фотографии маршалов. Жуков, Сталин в форме генералиссимуса. Помпезные подарки коллективов ВПК: миниатюрные пушки, самолеты.

— Какая красота…

Я показал на игрушки.

— Нравится?

— Очень трогательно.

До моего прихода она сидела перед телевизором. Он и теперь продолжал беззвучно работать.

Генеральша оказалась ничуть не чопорной, какой я себе ее представил. Генерал, видимо, женился на ней еще старлеем. Вспомнив Марину, помолчали… Еще вспомнили прошлую жизнь.

— Жили красиво. Надеялись. Ходили на премьеры. Парады. Что-то менялось каждый год. Главное, никто не думал: «Вот прежде, десять лет назад, все было лучше!»

— Наверное, вы правы…

Я уже давно дал себе слово быть вне политики.

— Садитесь… — Она показала на громоздкие кожаные кресла вокруг журнального столика. — Что-то все-таки стояло тогда за этим. Согласны? — Она села в кресло и продолжила скорее по инерции: — Тяжело вспоминать. Если бы тогда знали, что так будет, — разве бы так надо было жить?! Какие возможности были! А мы даже дачи себе не оставили. Вообще ничего…

Основания для такого доверия вскоре выяснились:

— Марина перед тем, как позвонить, сказала, что звонит надежному и хорошему юноше…

«Юноша бледный, со взором горящим…»

Что могло лечь в основу такого портрета: тяжелая грация, перебитый давно, искривленный нос, впалые щеки, сплошь металлическая белая верхняя челюсть российского уголовника…

Когда я был начальником розыска, это выглядело довольно экзотично.

— Насчет юноши — конечно, очень точно.

Тем не менее было приятно это услышать. Марина не играла двойной игры. Оказалось, мы относились друг к другу одинаково хорошо.

— Не будем ее очень критиковать…

— Тем более после того, что случилось. У вас в доме ничего не говорят об этом? Может, кто-то что-то видел?

— В нашем доме ничего не узнать. Разве от милиции.

— С вами они не беседовали?

— И не будут! У них хватит помощников помоложе…

Она произнесла это весьма решительно.

— Я и не открою…

У нее сложились непростые отношения с участковым.

— Только с санкции прокурора! — Мысль ее работала четко. — А если я еще расскажу о звонке Марины и о нашем разговоре, они меня вообще затаскают…

Все сильно упрощалось само собой.

— Теперь вы расскажите! Что вы об этом обо всем думаете?

Я собрался с мыслями.

— Поскольку Марина звонила именно от вас, я могу быть с вами откровенен…

— Надеюсь.

Я обрисовал ей финансовую деятельность Марины.

— А ваша роль?

— Наша фирма занимается помощью в возврате долгов. Несколько человек в Москве были ей должны крупные суммы. Вы что-нибудь знали? Ей, наверное, не раз приходилось звонить от вас…

— Марина боялась, что ее телефон прослушивается… — Генеральша встала. — Как вы относитесь к чаю? Не возражаете?

— С удовольствием, спасибо.

— Я поставлю…

Душистый, крепкий чай был подан в фарфоровых фирменных чашках известного российского завода. За чаем мы продолжили разговор.

— Родители ее разошлись. Воспитывал отчим. Не сколько лет до совершеннолетия она жила за границей. В Израиле. Потом вернулась в Россию, восстановила гражданство. Купила квартиру…

Все это я уже знал.

— Друзья — все больше нынешние новые русские. Но были и иностранцы. Я как-то видела иностранную машину, в которой к ней приезжали. С красными номерами. Посольская. Я думаю, израильтяне. Слишком хорошо говорили по-русски, без всякого акцента…