Царская чаша. Книга I - Феликс Лиевский

ко Спасскому крестецу490! Устарел совсем.

– Не клепли на себя, батюшка свет, не ты один! – откликнулась, высунувшись из трясущегося по настилу возка, возле которого они степенно ехали верхами, Настасья Фёдоровна, и тут же, завидя сутолоку Китай-городскую, охая и за голову хватаясь, снова убралась и откинулась на подушках рядом с Анной Даниловной. – Не мудрено после вчерашнего запамятовать всё на свете! Чур боле меня во свахи не звать!

– И то! Не доставало только окочуриться посреди княжия стола, то-то молодым подарочек! – обе рассмеялись. – Послушай, голубушка, чесночищем от меня не слишком разит? Уж я жевала лаврушку, жевала…

– Не слишком. Да я сейчас не разберу – сама перцем ефиопским поутру спасалась.

– А ежели и пахнёт чуть, не страшно. Не обниматься же нам. Государыня Мария Темрюковна понятлива к такому, большая свадьба – дело известное! – отозвалась из глубины возка княгиня Евдокия Александровна, прихлёбывая из зелёного штофа огуречный рассол, и причмокивая от его крепости и удовольствия ярко накрашенными красным губами.– Она и сама, бывает, хмельного выпивает по праздникам. И пляшут все у ней до упаду, так пляшут…

– Ой, молчи, матушка моя, про пляски! И без того в голове враган… А как царице наши подарки покажутся, не бедно ли?

– Ну, скажешь тоже, сударыня! Тафтяной убрус золотом у Строгановых заказывали, а оне ныне развернулись знатно, и деловницы у Ольги не хуже, чем у Старицкой. А рубахи с сорочками – так чисто облаки воздушные белоснежные, с Ярославским льном тонкостью да шитьём царицына слобода, разве, и сравнится491. Так что не сомневайся.

– А слыхали, в Тихвинском стану Брейтово и Черкасово как раз к белой казне отошли492?

Слыхали, конечно, но не было охоты опальных ссыльных соседей касаться…

– А серьги золотые, не знаешь, где Басманов сторговал? На вид так прямо царские… – понизив голос, они далее обменялись предположениями, что воевода жить умеет, и, не самым богатым будучи, скажем, перед тем же Фёдоровым или Воротынским, или Шуйскими, а пользу себе всегда извлечёт. Ну, ещё бы – первый советник государя, ворочает опричниной всей, чего уж там. А власть сейчас и нужная «дружба» дороже богатства. Вывернули опять на Строганова, что тоже оборотист оказался и прыток, вовремя сам государю в опричнину сдался со всем Вычегодским хозяйством, покуда прочее купечество в затылках чешет и размышляет. И вот, поглядите, уж господин стал большой Аника, рукой не достанешь, и величать теперь его положено Аникием Фёдоровичем, глядишь, боярином пожалуют скоро, а сыны его сами прямо к царю челом бьют о делах; и от милости своей дозволил им государь по Каме, да по Чусовой, да на Орловском Наволоке соль варить, дичь бить и рыбу ловить двадцать лет беспошлинно, якобы, и городки там поставить с пушками и войска держать, и забрал их тоже в опричнину493. А ещё говорят, что поручил государь Строгановым сторговать по сходной цене весь оброчный хлеб, что собрали по Вычегодскому уезду, в казну. А сейчас хлеб торгуют в три, а то в четыре конца против прошлогодней цены, кто во что горазд, недородом пользуясь, и государева уговора не соблюдают, не уследишь за всеми (да и то сказать, кто от своей выгоды откажется добровольно?). Доверяет ему так государь, как Годуновым ныне доверять стал… Теперь и они себе мастерскую решили делать, не уступающую великокняжеской, а это не баран чихнул. Говорят, хозяйка, Агриппина, Дмитрия жена, сама мастерица великая.

– Ну, тут на хозяйке умелой всё держится, конечно…

– Да каким бы уменье не было, без сундука хозяйского такого не сладить. Почём нынче канитель, а трунцал, а каменья, иглы златошвейные? О-о, милые мои…

– Годунов ведь при всех государевых делах неотлучно, вроде Посольского дьяка, только больше, кажется. Он уж и дворцовым обиходом ведает, наравне с Салтыковым!

– И всё же, не постельничий, и не окольничий.

– Покамест нет. А Григорий Васильевич – тот дядькой при меньшом царевиче, как наш князь Василий – при старшем, куда уж выше! И Борьку-сироту в стряпчие, ко дворцу, пристроили.

– И во всё-то ты вникаешь, Евдокия Александровна!

– Да, грешна, любопытствую много, милые мои; а Никита мой Романыч, бывает, серчает от расспросов, ещё сболтнёшь что-нибудь не к месту, или поймут не так. А иной раз сам и разговорится.

– Да, всего-то в себе не удержишь. А кому ещё открываться, как не жене родной?

– Все вместе при дворце там крутятся. Да и тайны никакой в этом нет: государь, будто, открыто благоволит и Строгановым, и Годуновым, тем в пример их ставя… Больно деловые.

– Этого не отнять! Это ж надо – вторую каменную церковь у себя в имении, в монастыре, то есть, выстроили, а усыпальница их там родовая – что в Архангельском, право слово, роскошество такое, гробницы все покрыты шитыми покровами именными… Уж точно, без государева слова такое не возведёшь! И деньжищ стоит невесть сколько… Да чтобы там не абы кто, а сам Захария Чет упокоил кости свои, и прочих родичей его до сорока, один другого знатнее, и Феодора Сабура потомки, и Даниила Подольского, и Ивана Годуна. Я сама ещё не видала, Ксения Сабурова494 сказывала. Родством с Годуновыми похвалялась.

– Отчего же таким родством не похвалиться…

– Полно, голубушки, нам-то чего жаловаться. Покуда всё благополучно, хвала Богородице, над нами!

Все крестознаменовались усердно.

– А правда ли, что будто бы Сабурова-меньшого в Слободе убил кто-то? Из своих, опричных, будто бы? – не сдержалась княгиня Евдокия, молвив тихо и быстро.

– Которого? Ваську, что ли, из Иванычей?! Страсти какие…

– Не его, Егора… Из Сверчковых.

– На разбойных людей сказали, а как на самом деле, не известно.

– Чур-чур, Иисусе Христе! – обе собеседницы её замахали платочками, закачали головами, и княгиня Евдокия сама дальнейшее пресекла, вспомнивши вдруг, что свадьба пока длится, а слыхала она страсти эти не от кого иного, как от княгини Анны Романовны самой, прошлым годом ещё. И мелькнуло тогда там рядом имя Басмановых… Но теперь помин этот был вовсе неуместен, да и не могло это быть правдой, выдумки скверные. А княгиня Анна – известная любительница догадки самые страшные по слухам строить. И как бы тогда дошло до сватовства?

– Подъезжаем скоро… Столпотворение-то какое…

– Это что же, теперь все в опричнину подадутся? Лучше там, выходит?

– Может, и не все…

– Может, и подались бы, да государь не всякого привечает одинаково…

Умолкнув многозначительно, откинулись на подушках.

На крестце шла своя возня. Издали с пригорка казалось, что в разбросанной по берегам Алевизова рва пёстро-серой рванине и ветоши шевелятся во множестве блохи, сгущаясь к сужению моста. Всё закопошилось усиленно с приближением богатого боярского выезда. Промышляющий всяческой меной и торговлей люд убирался подалее с дороги, уволакивая свой скарб подальше от копыт и колёс, а