Леннар. Тетралогия - Антон Краснов

— Ну полноте, — возразил Элькан, — как говорят на одной прекрасной планете, хорошего человека должно быть много, а значит, и много имен иметь не возбраняется. Зови меня, как тебе удобнее. В свою очередь могу обещать тебе то же. Если, конечно, тебе не нравится прежнее твое имя — храмовое, омм-Валиир, брат Валиир.

— Что тебе от меня нужно?

— Помощь, — коротко ответил Элькан. — Потом я уйду так же тихо, как и пришел… Ты, как жрец-Цензор, имел доступ к архивным хранилищам Храма. Не исключаю, что у тебя и сейчас есть часть храмовых архивов. Не так уж и много места занимают иные ценные и порой очень древние вещи, в том числе книги, артефакты, храмовое имущество, предназначенное для отправления ритуалов. Кое-что из мной перечисленного может храниться ну вот, скажем, в этом замечательном сундуке, на который ты переселяешься с кровати во время бессонницы.

— Значит, тебе нужен…

— План подземелий Горна, — закончил Элькан. — Он нужен мне и моим спутникам.

— И ты думаешь, что этот план у меня есть?

— Я не исключаю этого.

— А не допускаешь ли ты, бывший брат Караал, что точно такие же сведения о подземельях Горна, равно как о тайных сооружениях в любых землях нашего мира и даже о ходах сообщения МЕЖДУ ними, могут храниться и у сардонаров?

В то время как профессор Крейцер на незнакомом языке беседовал с хозяином дома, четверо землян — капитан Епанчин, Хансен, Камара и Абу-Керим — вели свой разговор.

— С самого начала… с самого что ни на есть начала этот чертов проект не заладился, — нервно начала Элен Камара. — В самом деле, довериться русским в ряде фундаментальных, принципиальных вопросов! Допустить, чтобы безопасность работ глобального масштаба была вверена едва ли не КГБ!

— Мадемуазель Камара! Согласитесь, по меньшей мере нелепо, стоя здесь, в сотнях тысяч километров от Земли, видеть во всем руку Москвы и привычно возлагать вину за все мыслимые просчеты на российские спецслужбы, — спокойно произнес капитан Епанчин. — Никакие аналитические выкладки не могли верно предугадать, просчитать то, что нас ожидало тут, в Корабле. Кто мог указать итоги этого первого контакта, последствия, особенности? Между прочим, в расчетные массивы данных закладывалось и такое милое предположение, что нас уничтожат, не дав проникнуть вот сюда, внутрь.А мы проникли!.. Дошли. Увидели. Не могу, конечно, сказать, что увиденное мне нравится…

— У меня так и вовсе перед глазами бойня в транспортном шлюзе и этот проклятый туман, который спускался со свода, со стен, — тихо сказал Хансен.

— А мне нравится вот это жилище, — решительно заявил Абу-Керим. — Подобрано со вкусом… Лежаки вот эти… Merde! Напоминает мое лежбище в парижском предместье. Я там провел несколько лет, когда совсем уж было потерял интерес к жизни. А что жалуетесь вы? Ведь жизнь на Земле скучна. Пресное блюдо… А тут такой острый, пикантный соус! И вы еще недовольны, господа?

— Вот что, — вмешался Епанчин, — скажу я, как капитан экипажа базовой станции. Ты, Керим, давай не будешь про скучную жизнь, в России у нас сам знаешь… Теперь вот что. Главное. Этот полет с самого начала мыслился как АВАНТЮРА. И все мы проходили подготовку сообразно этой характеристике проекта. Я не оправдываю Абу-Керима, захват его людьми Координационного центра в Москве, и свое он получит не сейчас, так после! Но!.. Присутствие трех террористов на борту наших кораблей ничего не изменило. С самого начала мы существуем не в нашей системе координат, живем не в своей среде, играем не на наших условиях. Нечего соваться в чужой монастырь со своим уставом… Нам остается просто выжить, — добавил он последние две фразы по-русски и умолк, не намереваясь их переводить.

Тут к ним присоединился и Элькан. Он что-то быстро пробормотал в ответ на слова Епанчина касательно того, что им «остается просто выжить». Видимо, ему удалось договорить со своим бывшим собратом по Храму (тому, в Нижних землях). Он присел на сундук, обшитый металлом, и весело пробарабанил по нему длинную дробь полусогнутыми пальцами.

— Сойди, — сухо сказал ему тощий хозяин и, смахнув с крышки все, лязгнул замком и открыл сундук.

Поверх открывшихся пыльных книг лежал охранный знак Благолепия — выдавленное на металле изображение распяленной человеческой пятерни. Элькан удовлетворенно качнул головой и кивнул, указывая на частный архив:

— Я думаю, здесь у тебя найдутся координаты всех площадей Гнева в этом мире.

— Посмотрим, — проворчал бывший брат Валиир, наполовину погружая свое длинное, согбенное тело в пыльные внутренности старого сундука.

Глава третья. ВЕСЕЛАЯ КАЗНЬ, ВЕРСИЯ 2.0

1

В Верхних и Нижних землях, еще недавно всецело находящихся под властью Храма (за малым исключением), очень любят казни.

Казнь — яркое и запоминающееся действо. С шумом, с помпой, с большими толками в народе. Казни ждали как праздника, а в некоторых наречиях Верхних и Нижних земель понятия «казнь» и «праздник» даже обозначались одним и тем же словом. Казни давали пищу для обсуждений. Казни были самым желанным зрелищем для народа, лишенного почти всех жизненных благ. Влача существование серое и убогое, не видя удовольствия в жизни, эти милые люди находили удовольствие в смерти. Пусть в чужой, зато какой красивой, какой эффектной! Опять же пища не только для перетолков, но и для желудков… Но об этом пока не надо…

Еще в древности, в первые века Первосвященства, Храм наложил полный и категорический запрет на светское искусство, научные, в особенности медицинские, исследования и на словесное творчество. Те немногие из рожденных в Корабле, кто ощущал в себе неизбывный творческий зуд, страстную и ничем не унимаемую тягу к созданию нового или же углублению, совершенствованию уже известного, по этому закону приходили под руку Храма. После определенных испытаний либо становились посвященными и сопричастными ордену Ревнителей и занимались любимым делом в рамках дозволенного уже под эгидой Храма, либо подпадали под действие сурового запрета. За несколько абзацев самобытного текста — кара. За искусное врачевание хвори, доселе не поддававшейся излечению и выкашивавшей население, — пытка или казнь. За изящную статуэтку в честь одного из богов, вырезанную из дерева или из камня, — кара, суровая кара. За искусно выкованный меч, украшенный великолепно отделанной рукоятью с резьбой и именным тиснением, — застенок и пытка.

И только при подготовке к казни ремесленники и мастера могли пустить в ход все свои таланты и умения, и даже находились такие наивные и страстные, что проявляли себя в полную силу. Храм великодушно принимал шедевр и прощал того, кто его изготовил: все-таки закон есть закон. В землях, где были запрещены театр, скульптура, светская музыка, живопись, наложены запреты на эксперименты в архитектуре и большинстве ремесел, где сознательно душилось развитие медицины, только подготовка к Большому гликко, красочному аутодафе, позволяла людям творческим и знающим показать себя. В летописях Храма уцелели многословные описания эшафотов древних правителей, желающих перещеголять друг друга в том, кто же эффектнее, сценичнее, торжественнее, завлекательнее умертвит своих подданных. Остались великолепные оды природе, баллады прекрасным женщинам и гимны богам, приуроченные к эффектным обезглавливаниям, ловким расчленениям, милосердным повешениям и иным методам отнятия жизни по мере фантазии отправителей этих жутких действ. Казни проводились на центральных площадях стольных городов, и все места для публичных казней носили одно и то же название, пусть на разных наречиях: площадь Гнева. До дня казни площади могли носить любое другое и сколь угодно древнее название. Но в день торжества это название менялось на ритуальное. Собственно, так называемое Большое гликко Аньяна Красноглазого и родилось из неуемного желания обставить последнюю жизненную коллизию наилучшим образом… Что ж… похвально, весьма похвально.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});