Разные дни войны (Дневник писателя) - Константин Симонов

Финские позиции после штурма выглядят страшно. Доты разбиты и разрушены не все, но прямые попадания есть по каждому. Вся земля в воронках. Колючая проволока спутана с проводами связи и закатана в клубки. Порваны кругом все провода связи, даже глубоко зарытые в землю. Там, где были блиндажи, месиво из бревен, земли и досок.

Осматриваем укрепления. Гранитные надолбы. За ними глубокий, искусно эскарпированный овраг. За ним на высотах в скошенном снарядами лесу мелкие бетонированные точки и большие бетонные доты старой линии Маннергейма. Одни восстановлены после той войны, другие нет, но сами эти громады вывороченного из земли тогда, при их подрыве, бетона тоже входили в систему обороны, были кругом обведены проволокой и заминированы. Мин много. На наших глазах взрывается трактор. Некоторые мелкие доты совсем заподлицо с землей. Пулеметы на жестких установках с постоянными секторами обстрела, которые, пока все эти доты держались, обеспечивали многослойную систему пулеметного огня.

Захвачены 210-миллиметровые орудия; их захватили, когда они двигались к фронту. Очевидно, финны тащили их для дополнительной установки в больших дотах.

В некоторых дотах все новенькое. Возьмешься за дверь - даже лак прилипает. Разбита финская кавалерийская бригада. Кавалерийская только по названию: на самом деле - самокатчики. Велосипеды валяются целыми сотнями и, конечно, уже используются нашими бойцами.

...Мимо нас тащат артполк, чтобы огнем помочь протолкнуть вперед пехоту. До Выборга, если считать напрямую, отсюда всего 27 километров. По нас лупит тяжелая батарея финнов с Койвисто.

- Подавить! - командует начальник артиллерии. - Накрыть шкалой, чтобы ни одна сволочь там из-под бетона не вылезла!

Телефонные разговоры.

- Слушай, я - "Бор", слушай, я - "Бор"! Как, лучше или хуже слышишь меня? Я думаю, нам нельзя откладывать дела. Вам дается два часа на то, чтобы все артиллеристы заняли новые энпэ и смешали там впереди все с землей, а пехота поднялась и пошла!

Командир дивизии дает задание офицеру-разведчику точно определить по переднему краю, где залегла наша пехота и какая там дистанция до противника. Напутствует:

- Поймите, что от вас зависит не только точность обстрела, но и жизнь бойцов!

...По шоссе проходит полк самоходок.

Один из штабных офицеров наносит на карту финские батареи на острове Бьёрке для обработки их авиацией. Он сейчас пойдет к авиаторам.

- Только не фанерные им пометьте, а настоящие, настоящие! - говорит артиллерист.

Полковник Герасимов, командующий артиллерией, говорит, Что второй раз берет эту линию.

- И финны не те, и мы не те. А доты по-прежнему - трудный кусок. Их и не всякий тяжелый возьмет. Надо выбрать дистанцию, дальность, угол падения, знать окружность колпака...

...Бой идет непрерывно уже третьи сутки, и люди в полках спали за эти трое суток сегодня впервые.

Из окна маленького бревенчатого домика, где мы сидим, хорошо виден скалистый темный берег. На нем то и дело вспышки выстрелов финской тяжелой артиллерии. Потом наши разрывы, и снова их вспышки. Глушат их, но еще не заглушили.

Один из офицеров говорит, что финны не привыкли воевать летом. Начинается спор про финнов - те они или не те, какие были тогда. Один говорит, что совсем не те, что были, другой - тоже участник финской войны говорит, что те же самые, ничуть не хуже воюют, все дело не в них, а в нас. Наверно, правильно.

Около шоссе роют могилы. Попался под руки огромный рулон толстой финской, наверно, оберточной бумаги. Завертывают мертвых бойцов в эту финскую бумагу и кладут в братскую могилу.

...Генерал Лященко Николай Григорьевич вспоминает, как воевал под Гатчиной. Говорит про финнов, что вояки они как были, так и есть храбрые. Но в этих боях выяснилось, что они исключительно чувствительны к обходам. Как проткнул, вышел им в тыл - теряются!

Не спит третьи сутки, как и все. Говорит, что все-таки требуется часок поспать, и посмеивается над своим огромным ростом.

- Разве это для меня кровать? - показывает на стоящую в домике узкую финскую койку. - Найдите мне какую-нибудь получше, я же теперь - мэр этого населенного пункта! Или, в крайнем случае, хоть табуретку под ноги приставьте!

Он подписывает донесение и так тяжело опирает на карандаш свою огромную усталую руку, что карандаш скрипит.

...Приходит моряк, офицер связи, докладывает о взаимодействии. Корабли тралят мины, идут к Койвисто и с минуты на минуту уже начнут обстрел побережья в тылу у финнов...

Еще один блокнот заполнен показаниями пленных финнов, офицеров и солдат, с которыми я несколько раз на протяжений этих дней разговаривал. У каждого свои оттенки в ответах на мои вопросы и в то же время общее для всех чувство растерянности. Что когда-нибудь все это на Карельском перешейке начнется, знали и жили в напряженном ожидании этого и в то же время не представляли себе, что все это произойдет так стремительно. Ждали чего-то похожего на сороковой год и, успокаивая себя, мерили теми, прежними мерками. Отсюда отразившаяся в ответах на мои вопросы общая для всех и с каждым днем все большая ошеломленность происходящим.

Первые четыре или пять дней моей корреспондентской работы на Карельском перешейке со мною вместе, в одном "виллисе", ездил Александр Борисович Столпер, с моей помощью добившийся для этого редакционной командировки от "Красной звезды" и оказавшийся прекрасным фронтовым спутником. Он уже было уехал с киногруппой в Сталинград снимать среди сталинградских развалин "Дни и ночи", но, оставив всех остальных работать там, вернулся в Москву и потребовал от меня, чтобы я помог ему съездить куда-нибудь на фронт. Заявил, что он не может, не чувствует себя вправе снимать военную картину, хотя бы несколько дней перед этим не подышав воздухом фронта, не представив себе, что же все-таки это такое - ощущение человека, побывавшего под огнем.

Я сначала пробовал отшутиться и говорил ему, что у меня бывали поездки - и довольно длинные, - когда я так ни разу и не попадал под огонь. Взять хотя бы последнюю - на Второй Украинский фронт, ездил две недели, а под огнем не был. Но Столпер уперся и стоял на своем: пока не съезжу на фронт, не могу снимать картину!

Когда начались события на Карельском перешейке, его уже поджимали сроки работы, и он со своей, не без труда добытой командировкой от "Красной звезды" смог пробыть на Карельском перешейке, как я уже сказал, только четыре или пять первых дней.

Но в соответствии с заранее выраженным собственным желанием под огнем ему за эти четыре-пять дней побывать все-таки удалось. И несколько раз. Да и вообще там, на Карельском перешейке, было на что посмотреть, особенно человеку, впервые попавшему во фронтовую обстановку. Картины развороченной нашей артиллерией второй полосы финнов, до которой успел добраться Столпер, местами по масштабам разрушения были прямо-таки апокалипсическими.