История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I - Коллектив авторов

Казаки воевали тем неохотнее, чем дальше они были от своих станиц. Рабской психологии в них не было, но патриотизма оказалось тоже немного, скорее удаль, а то и разбойничий посвист. Кубанцы до последнего не хотели подчиняться ВСЮР, утверждая свое собственное государство – казачье, самостийное. И после рейда генерала Мамантова по Красным тылам повернули казаки не на Москву, а на Дон, разбирать добычу.

Политические партии состояли из образованных и ответственных людей, но как часто смотрели они не далее своих партийных доктрин. Крайне правые монархисты во главе с депутатом Думы Марковым, стремившиеся к реставрации самодержавия, не желали ничего общего иметь с Белыми, видя в них «февралистов», тщетно пытались создать собственные отряды и кончили безумной «Бермонтиадой», походом на Ригу, погубившим наступление Юденича. Главные «февралисты», эсеры, видя в Белых генералах только «реакцию» и «диктатуру», выдвинули гибельный лозунг «Ни Ленин, ни Колчак». Меньшевики, считавшие себя рабочей партией, стали на сторону большевиков, когда те подавляли восстание рабочих в Ижевске. Коммерсанты наживались в условиях свободы торговли, но не спешили делиться с армией, которая им эту свободу дала. Добровольцы недоедали, а в Белом тылу как грибы росли миллионные состояния. Свидетельница событий Марианна Колосова писала:

…И солнца не видит незрячий, / И песни не слышит глухой.Победу и боль неудачи / Разделим мы между собой.Но будет кровавой расплата / Для тех, кто Россию забыл.Торгуй, пока можешь, проклятый / Глухой обывательский тыл!

За Россию, за ее честь и славу пошли умирать очень немногие, и очень немногие обнаружили желание помогать этой борьбе своим имуществом, своим интеллектом, своим бескорыстным трудом. Как в Мировую войну, русские сдавались в плен во много раз чаще, чем англичане или немцы, так и в Гражданскую они шли сражаться за родину совсем не столь единодушно, как финны или поляки. И потому не смогли отстоять своей свободы, своего отечества, не смогли достойно ответить на вызов Красного интернационала.

Слыша политическую разноголосицу в стране, генерал Деникин полагал, что для сохранения единства армии она должна стоять вне политики: «насилию и анархии черни» надо противопоставить «сильную, патриотическую и дисциплинированную армию». Большевиков надо победить военной силой, а потом уже свободно избранное законодательное собрание будет решать политические вопросы. Но даже офицеры неохотно шли в Белую армию. На каждого добровольца приходились десять, если не пятьдесят офицеров, которые всеми правдами и неправдами стремились остаться в тылу, уклониться от борьбы. Они отнюдь не были большевиками, более того – все они были потенциальными жертвами ЧК и знали это. Они были, в отличие от солдат и крестьян, достаточно образованы, чтобы понимать общенациональные интересы, но в них не было привычки к ответственной самоорганизации. Они ждали приказа, а приказывать больше было некому. Их бывшие командиры могли только призывать на борьбу – но на призыв откликаются добровольно, а к добровольчеству привычка исчезла за два века абсолютной монархии.

Гражданскую войну начали Красные, совершив Октябрьский переворот, и они победили, подавив сопротивление горстки патриотической молодежи в Петрограде, Москве и других городах от Калуги до Иркутска, изгнав Добровольческую армию в кубанские степи. Победили под лозунгами «долой войну» и «землю крестьянам», ложь которых большинству наших соотечественников не была очевидна. В кубанские степи ушло 4 тысячи – и это со всей России! – а в одном Ростове-на-Дону осталось 20 тыс. офицеров, не пожелавших идти в поход.

Свидетельство очевидца

Подпольный представитель Добровольческой армии в Москве, член КДП, присяжный поверенный К. рассказывал полковнику Гопперу, что в декабре 1917 – феврале 1918 г. им были выданы субсидии на проезд в Донскую область к генералу Алексееву более чем тысяче офицерам. На самом же деле выехало туда не более ста человек. «Остальные, получивши возможность некоторое время прожить, на этом успокоились». – К. Гоппер. Четыре катастрофы. – С. 9.

«Разве мы в те же самые дни (лета 1918 г.) много думали о Белой армии и вообще о междоусобной братской борьбе? Где-то там кто-то дерется далеко, нас это не задевает, ну и ладно…» – вспоминал через много лет митрополит Вениамин (Федченков), которому вскоре предстояло встать во главе духовенства Белой армии. – На рубеже двух эпох. – С. 182.

На Белый призыв охотней всего откликнулись дети, учащаяся молодежь – юнкера, кадеты, гимназисты, реалисты, студенты, семинаристы. В Белом движении их было непропорционально много. Они были той новой сознательной Россией, которая приходила после 1906 г., новым, будущим гражданским русским обществом. Их отцы, почти все, еще были в прошлом. Как это ни парадоксально, Белое движение стало движением будущего, нарождавшейся свободной, религиозно сознательной и культурной России, России инициативного хозяина и ответственного гражданина. А большевицкая власть черпала свою силу в отживавшем прошлом, в вековом озлоблении крепостных, в неграмотности мужиков, в той лени и пьянстве, суеверии и безнравственности, которая была унаследована от умершей уже абсолютистской России. Потому-то в более развитых странах – Финляндии, Венгрии, Германии, Польше большевизм не прошел, а в России прошлое, «проклятое прошлое», если пользоваться словом наших народников, задушило будущее, раздавило его или изгнало из страны. И с неизбежностью в Россию вернулся и абсолютизм, и крепостное право, и бесплодная коммунистическая вера, а новая Россия продолжала жить только в изгнании…

Свидетельство очевидца

«Я сложил крестом на груди совершенно детские руки, холодные и в каплях дождя, – вспоминал генерал Туркул убитого под Яссами гимназиста из нового пополнения, его клеенчатую залитую кровью тетрадь с переписанными стихами Пушкина и Лермонтова, погнутый серебряный нательный крестик. – Тогда, как и теперь мы все почитали русский народ великим, великодушным, смелым и справедливым. Но какая же справедливость и какое великодушие в том, что вот русский мальчик убит русской же пулей и лежит на колее в поле? И убит он за то, что хотел защитить свободу и душу русского народа, величие, справедливость, достоинство России.

Сколько сотен тысяч взрослых, больших, должны были бы пойти в огонь за свое отечество, за свой народ, за самих себя вместо того мальчугана. Тогда ребенок не ходил бы с нами в атаки. Но сотни тысяч взрослых, здоровых, больших людей не отозвались, не тронулись, не пошли. Они пресмыкались по тылам, страшась только за свою в те времена еще упитанную человеческую шкуру.

А русский мальчуган пошел в огонь за всех. Он чуял, что у нас – правда и честь, что с нами русская святыня. Вся будущая Россия пришла к нам, потому что именно они, добровольцы – эти школьники, гимназисты, кадеты, реалисты – должны были стать творящей Россией, следующей за нами. Вся будущая Россия защищалась под нашими знаменами: она поняла, что советские насильники готовят ей смертельный удар.

Бедняки-офицеры, романтические штабс-капитаны и поручики, и эти мальчики-добровольцы, хотел бы я знать, каких таких „помещиков и фабрикантов“ они защищали? Они защищали Россию, свободного человека в России и человеческое русское будущее. Потому-то честная русская юность, все русское будущее – все было с нами». – Генерал А. Туркул. За Святую Русь! М., 1997. – С. 74–75.

Винят Белых и в отсутствии «идеологии». Но идея Белого движения была выражена очень просто и доступно уже в Корниловском марше 1917 г.: «За Россию, за свободу», и ее можно назвать национально-демократической. Позже ее развивали П. Б. Струве, Г. К. Гинс, И. А. Ильин, П. И. Новгородцев, отец Сергий Булгаков, Николай Лосский, Питирим Сорокин и многие другие, еще в России и уже в изгнании. Ничего подобного по интеллектуальной силе у большевиков и в помине не было. Но на войне не это было решающим. У эсеров была детальная идеология, а их Народная армия не привлекла и десятой доли тех добровольцев, что пошли к Белым. К Белым шли те, кто любил Россию больше себя и ценил свободу выше имущественного достатка. Трагедия России в том, что таких оказалось слишком мало.

Когда в 1921–1922 гг. по всей России прокатились крестьянские антибольшевицкие восстания, лозунгом их было не «за поруганную родину», а «за советы без коммунистов». Советская власть народу, ушедшему с фронта и забравшему землю с ее позволения в 1917 г., оставалась ближе власти национальной, которую представляли Белые и за которую они призывали идти в бой. Красные называли Белых представителями свергнутых классов, помещиков и капиталистов, которых среди них было немного. Народ в них, скорее, видел другое – представителей правопорядка, которому он, народ, изменил бегством с фронта и дележом чужих имений.