Воспоминания о прошлом Земли. Трилогия - Лю Цысинь

Этот факт казался неопровержимым доказательством того, что трисоляриане приняли земную культуру. В то же время планета Трисолярис оставалась окутанной завесой тайны; о ней не сообщали практически ничего. Трисоляриане объясняли это тем, что их культура примитивна и пока недостойна взора человека. С учетом значительных различий между мирами в биологии и природной среде она может нарушить установившееся взаимопонимание.

Человечество не могло нарадоваться, что события развиваются в благоприятном направлении. Наконец-то их уголок темного леса озарил солнечный луч.

Эра Устрашения, год 61-й

Держатель меча

В тот же день, когда Чэн Синь окончательно выписали из больницы, АА сообщила, что с Чэн хочет встретиться Софон, или, как было принято ее звать на японский манер, Томоко[145].

Чэн Синь понимала, что АА говорила, конечно, о женщине-биороботе, созданной при помощи последних достижений земной науки и техники. Ею управляли софоны, и она выступала в роли посла Трисоляриса на Земле. Общаться с существом, выглядящим как человек, все же удобнее, чем с развернувшимся в нижних измерениях софоном.

Томоко жила на одном из гигантских деревьев на окраине города. Из окна летающего автомобиля казалось, что для ее дерева настала поздняя осень – так мало там было листьев. Изящный бамбуковый домик Томоко одиноким листком висел на самом верху. В этот ясный день домик окружало белое облачко, очевидно, создаваемое искусственно.

Чэн Синь и АА дошли до самого конца ветви по тропинке, вымощенной гладкими камешками и окруженной зелеными лужайками. Затем они спустились по винтовой лестнице к дверям дома; там их уже дожидалась Томоко. Великолепное японское кимоно на ее тонкой фигурке казалось морем цветов, но когда Чэн Синь увидела ее лицо, цветы на кимоно поблекли в сравнении. Чэн Синь не могла даже представить себе такой безупречной красоты и такой одухотворенности. Томоко улыбнулась, и словно весенний ветерок пробежал по воде, разделив солнечный луч на тысячи переливчатых отражений. Томоко медленно поклонилась гостям; Чэн Синь пришло в голову, что фигура хозяйки подобна иероглифу 柔– «роу», «мягкий» – и по начертанию, и по смыслу.

– Добро пожаловать, добро пожаловать! У меня было намерение самой посетить вас в ваших досточтимых жилищах, но тогда я не имела бы возможности как подобает развлечь вас чайной церемонией. Будьте добры принять мои нижайшие извинения. Я так счастлива видеть вас! – Томоко снова поклонилась. У нее был нежный и мягкий голос, идеально подходящий ее гибкой фигуре; она говорила чуть слышно, но проникновенно, словно все другие звуки умолкали перед ней.

Гостьи последовали за Томоко в глубину двора. Крошечные белые цветы, вплетенные в прическу хозяйки, подрагивали, а сама она время от времени оборачивалась и улыбалась. Чэн Синь совершенно забыла, что перед ней чужак-завоеватель, машина, которой управляют всесильные существа с планеты, удаленной на четыре световых года. Она не видела ничего, кроме прелестного существа, чарующего своей женственностью.

По обеим сторонам тропинки неспешно колыхались заросли бамбука, доходящие до пояса и укрытые белым туманом. Томоко провела посетителей по дощатому мостику над говорливым ручейком, отступила в сторону, поклонилась и пригласила в чайный домик. Это был павильон в восточном стиле, с широкими окнами во всех четырех стенах, залитый ярким солнечным светом. В окна виднелись голубое небо и создаваемые домом облака, тонкими струйками таявшие в синеве. На стене висела небольшая японская гравюра укиё-э, рядом с ней – веер с пейзажем в китайском стиле. От чайного домика веяло простотой и элегантностью.

Томоко подождала, пока Чэн Синь и АА усядутся, поджав под себя ноги, на татами, потом аккуратно села сама и стала методично раскладывать перед собой чайную утварь.

– Тебе придется набраться терпения, – прошептала АА подруге на ухо. – Раньше чем через два часа никакого чая не будет.

Томоко достала из кимоно безукоризненно белое полотенце и начала протирать столь же безукоризненно чистую посуду. Сначала она медленно и аккуратно протерла каждую чайную ложечку, тонкую и хрупкую, с длинной ручкой, целиком вырезанную из ствола бамбука. Затем она вытерла все белые фарфоровые чашки и желтый медный чайник. С помощью бамбукового половника Томоко налила в чайник чистейшей ключевой воды из большого керамического кувшина и поставила кипятиться на искусно выделанную жаровню. Дальше она ложечкой перенесла мелко истолченный чай из чайницы в чашки и легкими круговыми движениями стала размешивать порошок бамбуковым венчиком…[146]

Каждое действие Томоко выполняла нарочито медленно, какие-то даже повторяя. Двадцать минут ушло лишь на протирку посуды. Несомненно, эти действия имели не столько утилитарный, сколько церемониальный смысл.

Но Чэн Синь не скучала. Ее завораживали изящные, плавные движения Томоко. Время от времени в комнату залетал ветерок; тогда чудилось, будто белые руки хозяйки более не послушны сами себе, а парят по воле бриза. Казалось, что гладкие, словно нефрит, ладони ласкают не чайную посуду, а что-то более нежное, легкое, воздушное… как время. Да, Томоко поглаживала само время, ставшее текучим и неторопливо ползущее вперед, словно туман, просачивающийся сквозь заросли бамбука. Иное время. Оно не знало крови и пламени прошлого, а сегодняшние заботы ушли куда-то далеко. Остались только облака в небе, бамбуковая роща и душистый чай. Воцарились четыре принципа Пути Чая: гармония, уважение, чистота и покой.

Через какое-то время чай был готов. После очередной серии сложных церемониальных действий Томоко наконец передала Чэн Синь и АА чашки с чаем. Чэн Синь пригубила сочный зеленый напиток. Приятный запах и горьковатый вкус освежили тело и разум.

– Мир прекрасен, когда мы, женщины, вместе. – Томоко говорила неторопливо и тихо, еле слышно. – Но наш мир такой хрупкий! Мы обязаны защищать его как можем. – Затем она низко поклонилась и заговорила воодушевленно: – Заранее благодарю вас за заботу! Спасибо!

Чэн Синь отлично поняла недоговоренные Томоко слова, как и подлинный смысл визита.

* * *

Следующая встреча вернула Чэн Синь обратно к непростой реальности окружающей ее жизни.

На следующий день после поездки к Томоко к Чэн Синь пришли шестеро мужчин Общей Эры – кандидаты на пост Держателя Меча, пока занимаемый Ло Цзи. Они были разного возраста: от тридцати четырех до шестидесяти восьми лет. По сравнению с началом Эры Устрашения сейчас пробуждалось меньше людей Общей Эры, но они, так же как и раньше, стояли особняком. Все они с трудом вписывались в современное общество. Большинство – иногда преднамеренно, иногда подсознательно – старалось приспособиться к женоподобному миру, меняя манеру поведения и внешность. Но все шестеро мужчин, стоящих перед Чэн Синь, упрямо держались за устаревшие понятия о мужской наружности и характере. Если бы Чэн Синь встретилась с