А. Смолин, ведьмак. Цикл (СИ) - Васильев Андрей Александрович

— Лови, — бросил он мне его. — Если что — попотчуй его этой землицей, лучше всего в лицо цель. Поверь, ему не понравится.

— Почему? — я немедленно убрал неожиданно тяжелый мешочек в карман.

— Для него кладбищенская земля, как солнце для упырей, — пояснил умрун. — Боится он ее. Кстати, если совсем припечет, можешь немного у меня здесь пожить, склепы свободные есть. Куда-куда, а в мои владения он не сунется. У ворот мяться будет, а внутрь — ни-ни. Нет ему сюда ходу.

— Все равно непонятно.

— Я и говорю — глуповат ты. — Умрун взмахнул рукой. — Это — кладбище. Тут люди последний покой находят, но только те, что таковыми до конца оставались. Добрыми ли, злыми, честными, подлыми — неважно. Главное — они умерли так, как положено. Как заповедано богами, старыми и новыми. А «пиявец» — он уже не человек. И посмертие свое он на силу променял. Сразу все — и душевное, и телесное. Потому земля его не примет, как бы он ни старался, она его из себя извергать станет, попробуй кто его кости зарыть. А кладбищенская земля — сильней вдвойне, у нее предназначение иное, не такое как у пахоты или дна речного. Она живо своих от чужих отличит. «Пиявец» ей чужой.

— А еще раньше самоубийц за оградой хоронили, — вспомнил я.

— Верно, — похвалил меня Костяной Царь. — Сейчас, правда, люди про этот обычай забыли, а зря. Не люб кладбищу тот, что сам себя величайшего дара небес лишил. Потому и не могут часто родные найти дорогу к могилке самоубийцы. Ходят, ходят кругами, а выйти к нужному месту не могут, даже несмотря на указатели. А вот похорони они его за оградой — все бы сладилось. И им к могилке подойти можно, и у того, кто в ней лежит, шанс появился бы на искупление. Э-э-эх, люди, люди…

А ведь он их жалеет. Или не их, а нас всех?

— Скажите, а на того колдуна… — Я махнул рукой в сторону входа. — Ну что прошлой осенью тут почудачил, эта земля тоже подействует?

Если да — я два мешка отсюда вывезу. Или три!

— Куда там! — захохотал умрун. — Он — человек, душу свою ни на что не менял. Наоборот, бережет ее как зеницу ока, чтобы она случайно после смерти в лихие руки не попала. Как раз потому он тебя так невзлюбил сразу. Или ты думаешь, ведьмак, этот лиходей не почуял, кто ты есть на самом деле? Таким как он, ты, Ходящий близ Смерти, первый враг, потому что можешь заставить их ответ за все сделанное держать. Не при жизни, а после, когда час расплаты наступит, и он к Кромке вплотную подберется. Сейчас — что? Кандалы на него наденут? Так он их сбросит. В камень засунут? Он его расколет да выйдет наружу. А вот посмертие — это его страх. Как сбежать от бесконечности? Никак.

Вопрос. Чего ты раньше молчал, если все с самого начала знал? Не скажу, что данная информация сильно меняет сложившуюся ситуацию, но хоть ясность появилась. Меня как-то изначально смущала незначительность причины нашей с Кощеевым потомком размолвки. Слишком она мелкая. Была охота такому орлу мелкую муху вроде меня ловить.

А теперь — ясно. Я для него потенциально опасен.

И еще — вот почему мне кажется, что Нифонтов также про это знал? Знал — и молчал, гад такой. Женька — не факт, а вот он — точно. Только-только подумал о нем хорошо, и вот снова добрые чувства к чрезмерно хитроумному оперативнику растворились, как утренний туман солнечным утром.

— Веселая нынче ночка выдалась, — выдохнул я. — Вернее — полезная. Информативная.

— Кто предупрежден — тот вооружен. — Хозяин Кладбища провел когтями по краю плиты, от нее в разные стороны брызнули снопики искр. — Главное — почаще за спину поглядывай. Знаешь, как оно бывает — сегодня кто-то тебе друг, а завтра глядь — уже враг. Ты не ждешь, а он в спину ударил. Всякое случается на свете, ведьмак.

Так и дураком стать недолго. Почему я теперь в каждом его слове ищу второй смысл, а? Ведь банальная истина прозвучала, но мне кажется, что мрачное порождение Ночи опять строит загадочные намеки. Мол — я кое-что знаю, а ты нет. Но вот тебе маячок.

— И такое случается, — подтвердил я. — Хотя сейчас все станет проще. Круг знакомств стремительно сужается, скоро совсем на «нет» сойдет.

Ничего на это мне Хозяин Кладбища не ответил, только рукой махнул — мол, все, аудиенция закончена. Вали отсюда.

И слава Богу. Хватит мне на сегодня впечатлений. Вон уже светает во всю, поеду завтракать, а после — на работу. Заявление на отпуск напишу, причем прямо с завтрашнего дня. А потом — в Лозовку. В тишину и покой.

Что приятно — как задумал, так и случилось. Ни в этот день, ни в следующую за ним ночь никаких неожиданностей на мою многострадальную голову не свалилось. Заявление Волконский подмахнул не глядя, что, впрочем, совершенно не удивительно. Все равно от меня проку никакого в банке теперь нет. Что я хожу на работу, что не хожу — никакой разницы. Как мне показалось, он даже обрадовался такому моему решению.

Правда, меня немного удивило то, что Ряжская вскоре после этого не объявилась. Ни лично, ни при посредстве телефонной связи. Врать не стану — ждал ее звонка, будучи уверенным в том, что Дмитрий Борисович непременно сигнализирует о моих устремлениях. Но то ли он забегался и забыл о своем священном долге, то ли Ольге Михайловне с ее тендерами не до меня в настоящий момент было… Короче — и тут обошлось.

А теперь мне не дозвонишься. Как только полупустая в этот ранний час электричка тронулась с места и покатилась по рельсам в сторону города воинской славы Можайска, я снял крышку со смартфона, извлек из него аккумулятор и выцарапал из гнезда сим-карту. Все, ребята и девчата, меня ни для кого более нет, аж до самого конца майских. То есть — на полмесяца. Тем более что из тех, кто мне может позвонить, я никого слышать не желаю. Что до родителей — они предупреждены о том, что я отбыл в солнечную Турцию с подругой. Мама, разумеется, сразу сообщила мне о том, что подруги эти — сплошное зло, и лучше бы я попробовал восстановить отношения со Светочкой, которую она в те выходные видела на даче, но наткнувшись на мое ледяное непонимание, решила затаиться до поры, до времени.

И правильно сделала. Не надо о Светке. Мне достаточно того, что один мохнатый негодяй контрабандой протащил в рюкзак ее фото. Как, когда и, самое главное, зачем — не понимаю, но факт есть факт. Я так удивился этой случайной находке в одном из отделений рюкзака, в которое как раз и хотел засунуть разобранный на запчасти телефон, что, плюнув на возможные удивленные взгляды пассажиров, сидящих на других полированных вагонных лавках, даже спросил у этого паразита, не фетишист ли он.

Родька сначала меня не понял, поскольку слово «фетишист» ему известно не было. Когда же я ему растолковал значение данного термина, этот поганец сначала долго с отвращением плевался, пару раз попав и в меня, а после заявил, что хозяин ему, понятное дело, я, но вот кого он изберет своей хозяйкой, решать станет только он сам.

Определенная доля абсурдности в данном заявлении имелась, но продолжать беседу на эту тему я не стал. Зато теперь мне точно известно, кто землю под картошку копать станет. Не факт, что я ее стану сажать, но пяток соток он у меня все одно вспашет. Носом. Без лопаты.

Кстати, телефон я чуть позже, где-то в районе Кубинки, все-таки снова собрал. Совсем вылетело из головы одно незаконченное дело, которое следовало довести до ума.

Виктория ответила на звонок сразу, словно ждала его. Мало того, даже узнала мой голос, что приятно. Нет-нет, ничего такого у меня и в мыслях не имелось. Я всегда четко вижу берега и могу сообразить, когда шапка по Сеньке, а когда нет.

В данном случае — нет. Она для такого как я слишком… Даже не знаю… Она как королева. На нее можно смотреть, но надеяться на что-то глупо. Просто потому, что сказки кончились в детстве.

— Спасибо вам, Саша, — поблагодарила она меня после того, как я в деталях описал, что к чему в подаренной коробочке. — Не уверена, что каждое из этих зелий я пущу в ход, с учетом того, что некоторые из них очень специфичны, но ваше внимание в любом случае мне приятно.