Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Александр Солженицын

Ну, эти сейчас — жилы помотают. На каком языке с ними разговаривать? Доставайте буквари.

Ба! Ба! Да всё знакомые лица! Да тут — интеллигентные товарищи!

165' (как собирали крестьянский съезд)

В 1904-05 годах Николай Дмитриевич Авксентьев гремел в Петербурге, сперва на банкетах, потом на митингах, под фамилией „Солнцев”, а кличку ему присвоили „Жорес” — за его выдающееся красноречие. Устное слово было его лучшей формой существования, он преображался перед аудиторией, становился на время речи как бы другим человеком (а вот потом записывать, статьи писать — не умел). Были у эсеров и другие выдающиеся ораторы, Фондаминский („Непобедимый”, „Лассаль”), — но среди всех выделялся Авксентьев ещё и какой наружностью — барственно-львиной, при высоком росте, откинутая назад русая шевелюра, благородный лоб, прямые черты удлинённого лица, подведенного обкладной бородкой, — и звучный уверенный баритональный бас. А в эмиграции потом тоже не терял времени — получил доктора философии в Галле, любил цитировать Канта и Ницше.

Авксентьев был один из основателей партии эсеров, и представлял её в первом петербургском Совете рабочих депутатов, и публично выражал взгляды и программу партии, но её практического крестьянского приложения в те годы не коснулся. А между тем тогда — на помощь крестьянам, бессильным создать объединение, и с целью делать же из крестьян сознательных граждан — был создан интеллигентами Всероссийский Крестьянский Союз, запрещённый властями в 1906. Как только же произошла нынешняя революция (Авксентьев был в Париже), так в Москве, на Петровских линиях, собрался кружок интеллигентов, среди них присяжный поверенный Стааль, только что вернувшийся из Парижа, и решили, в помощь крестьянству, теперь восстановить Всероссийский Крестьянский Союз по образцу 1905 г., и напечатали обращение „Ко всему российскому крестьянству” (не теряя ни минуты, гражданам крестьянам объединяться в Союз, выбирать и присылать уполномоченных). Но в те же недели марта их усилиям возникла помеха от других параллельных инициатив. В Москве же кооперативный съезд постановил создавать не Крестьянский Союз, а наиболее приемлемые в данный момент Советы Крестьянских Депутатов, — и создавать их через кооперативные союзы, это упростит дело. И в той же Москве как-то быстро созвали губернский якобы крестьянский съезд, этот съезд объявил представителей Союза далёкими от крестьянства, и тоже поддержал идею Совета крестьянских депутатов, а не Союза: именно Советы внесут организацию и успокоение в несознательные крестьянские массы, создадут коренные условия свободной жизни в деревне. Тут же поспешил возникнуть в Петрограде ещё какой-то новый „Крестьянский Республиканский Союз” („мы свергли идолов, и пусть правят нами не милостью Божьей, а народной волей!”), но он не имел успеха и не собрал ни сторонников, ни участников из деревни. Спор окончательно перешёл в Таврический дворец, и 12 апреля, сразу после возвращения Авксентьева в Россию, но и тут ещё он не успел вникнуть и коснуться, — собрались в Таврическом представители обоих спорящих направлений, и тут постановлено было слить их, прекратить раздор и впредь собирать крестьянский съезд как Совет Крестьянских Депутатов — так отчётливо висел над всеми образ Совета Рабочих Депутатов. Тут и Стааль, главная пружина Крестьянского Союза, ушёл с крестьянской работы в секретари московской судебной палаты, и дело переходило снова к народным социалистам, а затем к более энергичным эсерам — и так постепенно катило на Авксентьева и Фондаминского.

Всё их начальное совещание в Таврическом было 15 человек —Временный организационный комитет, а надо было привести в движение 150 миллионов крестьянства, пропорция в десять миллионов, — и сроки революции не ждали: чтобы голос крестьянства прозвучал — надо было управиться собрать крестьянский съезд за 3 недели, к 1 мая. Возможно ли это при российских пространствах? Но и другого выхода не было.

А в те же недели во многих губерниях уже проходили губернские съезды и испытывали те же трудности российских пространств, бездорожья и деревенской темноты, например в Самарской губернии крестьянский съезд был составлен наполовину из городских жителей. Все эти съезды охотно принимали резолюции, подготовленные социалистами тех губернских городов, где происходили.

Земля не ждала, время не ждало, всероссийский съезд крестьянства должен был срочно состояться! — но как же собрать его и при всей эсеровской энергии?

Предполагали выбирать (с 18-летнего возраста, оба пола, и всеобщие равные тайные выборы) одного депутата на 150 тысяч крестьянского населения, и так 1000 депутатов представят всё 150-миллионное крестьянство, волости выбирают выборщиков на уездные съезды, а на губернских съездах избираются сами депутаты, причём, конечно, допустить, что выбраны могут быть не обязательно крестьяне — а также и посторонние, но способные защищать интересы крестьянства и заслуживающие доверия его. Однако именно эту процедуру и невозможно было выдержать: выборов по всему российскому крестьянству не провести и за год, пропустишь всю революцию. Стали искать более коротких путей. Во-первых, взять депутатов от крестьян, проживающих в столицах. Например, в петроградском гарнизоне уже создались свои батальонные и даже ротные „советы крестьянских депутатов” — так пригласить депутатов от них. Затем — пригласить крестьянских депутатов от Действующей армии. А вот известный эсер Пьяных (прежде приговорённый к каторге за причастность к убийству священника), освобождённый революцией из Шлиссельбурга, — успел съездить на родину и вернулся как депутат Щигрского уезда. Или, вот, явился некий Мазуренко из волости и настаивает на своих правах защищать интересы всей Донской области. Хотя и смахивает на самозванство, но приходится принимать и таких. Из тех депутатов, которые уже приезжают в Петроград, пусть образуется Совет пока временный, а позже он будет заменён постоянным. Пусть организация Совета Крестьянских Депутатов будет пока несовершенна. Да в состав Совета войдут с решающим голосом и члены Организационного бюро, и все 15 докладчиков, а может быть и другие приглашённые лица.

Но даже и такой способ созыва съезда был медленен. Не хватало интеллигентных сил. Надо было создать, посчитали, 12 подготовительных комиссий, из кого их составлять? А — средства? На какие деньги собирать съезд? Временное правительство не финансирует, значит — самообложение всего организованного крестьянства через волостные и сельские сходы? — на это тоже год. Через кооперацию? через земства? сбором пожертвований через объявления в газетах? Но ходатайствовать по крайней мере о бесплатности почтовых и телеграфных сношений оргбюро, типографий, железнодорожных проездов и освобождения сотрудников от воинской повинности.

Всякое дело, проворачиваемое в реальном государстве, удивительно быстро обрастает вот такими неисчислимыми осложнительными мелочами, — это, правда, намного-намного трудней, чем произнести хорошую зажигательную речь. И тем не менее, черезо все немыслимые трудности творится великое дело: вот собирается первый свободный крестьянский парламент!

Сам Авксентьев тоже был эти недели перегружен множеством партийных вопросов, а вот — партия поручила ему быть председателем крестьянского съезда и сделать доклад об отношении к коалиции. И Авксентьев отработал стержень аргументации: стали множиться угрожающие признаки, впечатление распада российского государства, и демократия должна вступить в управление государством. Чернов трунил, что никаких признаков распада в России не видно,— но Авксентьев не думал так, его посещала и тревога.

Тем временем организационное бюро съезда уже начинало собираться в Народном доме на Кронверкском, еле подлеченном после пребывания пулемётного полка, и теперь отданном под крестьянский съезд. Доклады уже распределили между собой: Чернов — о судьбе земли, Фондаминский — отношение к войне, Гоц — отношение к Совету рабочих депутатов, Питирим Сорокин — к Учредительному Собранию, Мякотин — к демократической республике и федерализму. А социал-демократы совсем не имели тут веса, даже не пытались встревать и тягаться с народниками.

Первый Крестьянский съезд! — какое величественное событие для России! Сколько б мы ни выдвигали трудовое крестьянство в наших декларациях, — оно всё ещё, всё ещё не стоит перед нами во плоти и крови, вот только сейчас явится! Мы невольно ослеплены городом от нашей городской жизни, мы ещё не опускали своего испытующего мерила в глубины деревенского моря. А ведь твёрдо знаем, что именно крестьянство, тяжёлая пехота деревни, закончит дело, начатое лёгкой конницей города. Но мы этого мерного грозного шага до сих пор не научились слышать.

И как повести съезд, чтобы ему не переболевать заново петроградскими проблемами марта и апреля, и чтобы пафос неисчерпанных народных мук от войны не заслонил крестьянству светлого политического пути в будущее?