Посёлок - Кир Булычев

— Рассказывай, трубарь, — сказал он. — Где был, что видел?

— Я не трубарь. Не называй меня так, — ответил Крони.

В общем, ему было все равно, как его называют. Быть трубарем никак не хуже, чем стражником. По крайней мере, честный кусок каши. Но Спела надо было поставить на место. Он никогда не будет доверять Крони, но пойдет за ним, если почувствует силу. Об этом говорили еще вчера, на совещании в палатке.

— Не сердись, — дружески улыбнулся Спел.

— Тогда слушай, — сказал Крони. — Я был наверху.

Крони был краток. Ему помогают те, кто наверху. Он выведет людей наверх, к солнцу, но он хочет сделать это так, чтобы не было ненужного страха. Нельзя гнать людей наверх как перепуганное стадо. Нужно объяснить людям, нужно обезвредить Мокрицу и тех, кто хочет удержать людей в своей власти.

— А тебе никто не поверит. Я тоже не верю, — сказал Спел.

— Поверишь, — ответил Крони. — Где инженер Рази?

Археологи наверху, сгрудившись под тентом, замерли перед экраном. Дождь молотил по тенту. Станчо прикрыл экскаватор пластиковым чехлом, и тот казался синим неуклюжим зверем, подстерегающим кого-то над черной дырой.

— Мы его поймаем сегодня, — сказал Спел.

— А старик? — спросил Крони.

— Помер.

— Сам?

Спел удивился.

— У Мокрицы сами не умирают. Он этого не любит.

— Это был хороший старик, — сказал Крони. — Он имел убеждения. И не отрекался от них.

— Ага, — согласился Спел равнодушно. — Мы его потом опознали. А Мокрица не поверил, что ты стражника задушил. И сейчас не верит.

— Он прав, — сказал Крони.

— Кто тебя знает? Каждый человек может убить другого. Если нужно. Мокрица думал, что я украл опознавательный знак Леменя. Но я все свалил на тебя. Ты не в обиде?

— Чего же обижаться? Если бы ты не заметил знака, мне бы от Мокрицы не уйти.

Спел подумал, что это справедливо и выгодно ему.

— Ты мне жизнью обязан, — сказал он. — Я твой спаситель.

— Ты обо мне тогда не думал. О себе думал и о сестре. Не хотел, чтобы у Мокрицы оказался в руках человек, который знаком с Леменем.

Гера ходила по комнате, как будто не догадываясь сесть. Она почувствовала возбуждение и бодрость, чего с ней не было давно, и ей хотелось перемен, которые разрушат ее темную нору.

— Ушел твой Рази и, видно, добрался до оружия. Нам одноглазый рассказал.

— Кто?

— У Мокрицы везде есть люди.

— Как зовут одноглазого?

— Откуда мне знать? Мокрица устроил большую облаву в городе. Поднял всю стражу. Всех квартальных.

— И чем кончилась облава?

— Ничем. Мы окружили дом. Все шло по плану. Крысоловка захлопнулась. А в ней пусто. Ни души. Кто-то их предупредил.

Спел находился в странном положении, хотя сам этого не сознавал. Борьба с бандитами, чтецами, бунтовщиками была, на его взгляд, справедлива. Жалости к бунтовщикам он не испытывал. Того же, кто руководил этой борьбой, он ненавидел. А рассказывал об этом Крони, который был врагом не только Мокрице, но и Порядку, а значит, и Спелу.

— Дальше, — сказал Крони, как человек, который имеет право спрашивать.

— Мокрица догадался, что ты успел передать инженеру Рази план города Предков. И инженер с его людьми спрятался там. Сегодня мы идем к ним. И Рази от нас не уйдет.

— Ты хочешь, — сказала Гера, становясь перед братом и глядя ему прямо в глаза, — и дальше быть на побегушках у Мокрицы, пока он не решит от тебя отделаться?

— Мне у него неплохо, — буркнул Спел. — Не тронет он меня.

— Как пойдет облава? — спросил Крони.

— С двух сторон. Один отряд спускается через служебные туннели. Второй идет от рудников. Над теплостанцией будет засада, в которую они попадут, когда будут бежать. Больше я ничего не знаю.

— Уже кое-что, — сказал Крони. — И на том спасибо.

— Я должен идти, — сказал Спел. — Вы же не хотите, чтобы Мокрица что-то почуял? И не советую тебе, Крони, идти вниз. Ты их не спасешь. А сам попадешь в ловушку.

— Когда начало облавы?

— Через три часа… теперь уже меньше.

— Счастливого пути, Спел. Не суйся под пули.

— Какие пули?

— Ты забыл, что в городе Предков есть оружие?

— Оружие… Да они и стрелять не умеют.

Спел не хотел показывать, что обеспокоен. Он погладил сестру по плечу и сказал: «Не болей».

Этот жест вызвал у Крони нечто вроде симпатии к стражнику.

— Что ты будешь делать? — спросила Гера, когда за Спелом хлопнула дверь. — Пойдешь вниз? Даже если я скажу тебе остаться, ты все равно пойдешь вниз?

— Да, — сказал Крони.

— Я бы не хотела, — сказала Гера.

У нее была привычка смотреть людям в глаза, будто она могла читать, что в них написано.

— Я бы хотел, чтобы так смотрели на меня, — сказал Станчо.

— Просто у нее такая манера, — сказала Анита Соломко, которая разливала кофе из термоса по чашкам. — Она, наверно, очень близорукая, но не догадывается. У них же нет очков.

— Ты не хочешь, чтобы я уходил? — спросил Крони.

— Да. Люди уходят от меня и никогда не возвращаются. Их съедает тьма.

— Я вернусь, — сказал Крони.

Гера остановила его жестом.

— У тебя друзья, — сказала она. — Они сильные. Пусть идут они.

— И что тебе за дело до трубаря? — Крони был не совсем искренен. Ему хотелось, чтобы Гера возразила.

— Не в тебе дело, Крони, — ответила она серьезно. — Ты живой. А вокруг все мертвые. И Лемень был живой. Мертвые остаются и существуют вокруг. А живые умирают и не возвращаются. Когда тебя не было, я привыкла к тому, что и меня скоро не будет. Но ты вернулся и изменил мою жизнь. Мне не хочется умирать и не хочется, чтобы ты исчез в Бездне. Наверно, дело не в тебе, а во мне самой.

— Я вернусь, — повторил Крони.

И они услышали шаги. Твердые, уверенные шаги, которые уже приближались к спальне.

Гера замерла, оцепенела. Прошептала: «Отец».

Крони быстро отступил к двери, нырнул за портьеру и прижался к простенку со стороны прихожей.

— У тебя кто-то был, Гера? — услышал он низкий, уверенный в себе голос директора.

— Доброе утро, отец. Брат заходил ко мне.

— Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше?

— Да, отец. Спасибо.

— Странно, что брат приходил к тебе, — сказал господин Спел. — Он не должен был приходить.

— Я его звала.

Отец Геры мерно шагал по ковру, и Крони считал шаги.

— Ты хорошо выглядишь.

Крони непонятно было, осуждает он ее за это или радуется, что дочери лучше. Скорее всего, он просто отмечал этот факт, как отмечал перегоревшую лампу или сломанный лифт. Равнодушно, хоть и с некоторым раздражением, которому не позволял вылиться наружу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});