Весь Роберт Маккаммон в одном томе - Роберт Рик МакКаммон

и видели нечеловеческие бойни под Смоленском. Мы пробивали себе путь из окружения центральной армии с большими потерями. Нас отправили на Западный фронт после вторжения, а утерянных членов нашей дивизии заменили желторотыми новичками. Совсем недавно, это было в декабре. Мы держали северный сектор под Арденнами, герр Риттенкретт, — с вызовом сказал он. — Я ценю вес и силу вашего знака Гестапо, но я видел, как людей потрошат, обезглавливают, режут пополам или четвертуют, пока они молят о смерти. Видел, как танки превращают людей в живое месиво, которое и человеком-то трудно назвать. Я видел, как бойцов разносят на куски минами, сжигают заживо огнеметами, видел, как они насмерть замерзают в сугробах, погибают в несчастных случаях, ревут над телами своих товарищей, тонут в пересекаемых реках, потому что они слишком горды, чтобы рассказать своим сержантам, что так и не научились плавать. Я видел, как юнец за несколько минут превращается в старца. Видел красивую гордость любящей матери, которой суждено потерять своего единственного сына, а еще видел, как посмертная маска этого самого сына становится пищей для мух. Так что, герр Риттенкретт, — сказал Майкл, подумав о том, что слишком многие детали его красочного рассказа встречались ему на самом деле, особенно в Северной Африке. Разве что, речь шла о британских солдатах, прошедших через эту агонию, а не о немецких. — Я уважаю вашу должность и поздравляю вас с днем рождения. Но после того, через что я прошел в 25-й армии, сэр, во славу Третьего Рейха, я считаю себя в праве проходить через любую дверь и брать любой напиток, который пожелаю, потому что, герр Риттенкретт, я иду пить в компании многих сотен призраков, и мы заслужили небольшую привилегию. Даже от Гестапо.

И хотя герр Риттенкретт не сдвинулся ни на дюйм, Майкл ощутил, как тело его подалось назад.

Музыка все играла и играла. На потолке лица умерших правителей тоскливо взирали на праздник живых.

Риттенкретт медленно высвободил из легких воздух.

— У меня есть к вам всего один вопрос, майор, — сказал он. — Ответьте на него предельно честно.

— Задавайте, сэр.

Заснеженная голова Риттенкретта кивнула. Одна рука медленно протянулась к локтю Майкла, голубые глаза сверкнули.

— Вы хотите мороженное и торт?

— Да, — улыбнулся Майкл, не позволив себе выдохнуть с облегчением. — Не отказался бы.

— Росс, иди, принеси ему угощения, — распорядился Риттенкретт. Его приказ отправился в воздух и был подхвачен одним из его спутников — тем, чья наружность казалась бандитской. — Думаю, нет нужды расспрашивать, с каким двойным или даже тройным рвением вы давали отпор противнику, как и о том, что вы с товарищами пережили. Никакого ответа не нужно — он написан на вашем лице. В противном случае я бы вряд ли вам поверил, верно? — он усмехнулся. — Франциска! Почему твой новый друг еще не в звании полковника?

— Я собиралась задать ему тот же вопрос, — она плавным движением обвила рукой талию Майкла.

— Уже достаточно талантливых и способных полковников, — ответил волк из своей клетки. — Я предпочитаю быть ближе к действию.

— Ах! — воскликнул Риттенкретт. — Слова человека, который поистине достоин быть полковником. А ваш акцент… это…

— Вестфальский, — ответил Майкл. — Я родился в Дортмунде, сэр.

— Мне приходилось бывать в больнице Хадамар там. Ужасно, что ваш славный город так пострадал от бомбардировок. Но очень скоро все восстановят, за это могу ручаться. Полагаю, вы были здесь прошлой ночью? Во время воздушного налета?

— Был, да, — было около одиннадцати часов, когда завопили сирены, и Майкл пребывал в постели, приходя в себя после долгой дороги. Он спустился в подвал с другими гостями — там было, быть может, семьдесят человек или около того. Огни мерцали, по стенам и полу разливалась неприятная вибрация, ощущались угрожающие толчки. Некоторые из женщин начали рыдать, держа на руках детей, однако обошлось без жертв: бомбардировщики оставили кратеры от бомб и выжженные пожарища в другой части города.

— Готовьтесь к худшему, — предостерег Риттенкретт, больше не улыбаясь. — Но не бойтесь. Наши мужественные офицеры люфтваффе оказывают должный отпор налетчикам. Я знаю, что у них еще есть козыри в рукаве, в этом можно не сомневаться.

— Я не боюсь, — ответил Майкл. Козыри в рукаве? Ему не понравилось, как это звучало. — У меня максимальная степень доверия к военной авиации, и я знаю, что в конечном итоге она уничтожит наших врагов, — он решил добавить. — Если фюрер говорит, что это произойдет… так оно и будет.

— Верно, — Риттенкретт подался вперед к нему и вполголоса предостерег снова. — Но все же, майор, убедитесь, что ваша задница будет находиться в убежище, когда снова зазвучат сирены, — затем он рассмеялся, подмигнул Майклу и тяжело похлопал его по плечу. Самозваный немецкий майор сумел выдавить из себя улыбку и кивок.

Бандит вернулся с тарелкой торта и мороженного, держа во второй руке вилку и ложку с выгравированной на них символикой отеля. Когда Майкл принял угощение, он подумал, что от такого количества сладкого у него запросто может разболеться желудок. В это время мужчина, напоминавший ему взволнованного бухгалтера, прошептал что-то Риттенкретту на ухо, и краснощекое лицо старшего следователя раскраснелось сильнее.

— Что ж, Зигмунд напоминает мне, что у меня есть дела, которые не оставляют меня даже в ночь моей вечеринки. Франциска, я думаю, сыграть роль хозяйки вечера в мое отсутствие будет твоей стихией. О! — последнее восклицание будто бы переводило настроение разговора с непринужденного на более деловой. Аксель Риттенкретт повернулся к своему спутнику, и глаза его снова показались острыми. Он вновь обратился к даме.

— Наш проект требует твоего особого энтузиазма, — сказал ей Риттенкретт. — Твоих бесценных навыков общения. В нашем списке появилось несколько новых клиентов. Мы можем поговорить об этом завтра утром? Например, в девять часов?

— Безусловно, — ответила она.

— Бальзам мне на сердце, — улыбнулся Риттенкретт, снова повернувшись к