Шестая организация - Татьяна Талова

   Кажется, я понимаю, почему Эш и большинство сотрудников их ненавидит. Они отнимают у нас возможность приобщиться к чему-либо выдающемуся, великому. Странно, я ведь всегда считал, что роль исполнителя подходит мне лучше всего... Может, и вправду книги виноваты?..

   Тот тип, пришедший за Тамарой, был угрюм и важен, рослый, светловолосый, с квадратной челюстью и небольшим арсеналом холодного оружия. Удивляюсь, как он не звякал при каждом шаге. Я смотрел за ней по-прежнему, через камеры, и в какой-то момент показалось, что она об этом догадалась - взглянула прямо, серьезно и с чуть заметной обидой. Она не спрашивала о людях, доставивших ее из вампирского квартала.

   Ее не должны судить. Не станут.

   Вместо этого - займутся проблемами перехода. Когда мы попросим выделить Шестерке некроманта, придется объяснить, зачем он нужен. И тогда, вполне вероятно, мы навсегда распрощаемся с этим делом. Потому как они и сами смогут все выяснить. С нашей подачи, но об этом никто не вспомнит.

   Я вот смотрю на Тамару и говорю снова. Возможно, чувствую родство, не знаю. Она ведь тоже умерла, что бы ни говорила Лин. Можно сказать, девочка мертва наполовину - в другом мире. Так что мы похожи. И все равно я не покажусь ей на глаза, не хочу напугать.

   ...А вот к деду стоит сходить. Он не испугается. Давно заметил, что к родным мы обращаемся чаще тогда, когда что-то внутри нас рушится.

   Конец записи.   

3. Некромант

     Лиос, похоже, возненавидел всю нашу самодеятельность. Его можно понять, конечно, и уважение к нему не убавилось нисколько, но, отпрашиваясь на день, я был близок к тому, чтобы послать почтенного начальника к демонам. Помогло честное признание в том, что я позорно долго не навещал деда.

   Я доехал почти до центра, мимо голых чахлых деревьев, высаженных лет пять назад в рамках программы озеленения столицы, оставил машину во дворе и дальше пошел пешком. Дед не любил, когда я приезжал на машине. На старости лет он хотел видеть вокруг себя только "естественные", как он говорил, вещи... И при этом жил недалеко от центра города, в квартале, наполовину принадлежавшем предприятиям социальной опеки. Соседство с домом престарелых его не угнетало, скорее наоборот - ежедневно копаясь в своих грядках, часто (часто без надобности) подстригая кусты вокруг маленького домика, он ощущал некоторое превосходство над соседями.

   Те самые предприятия социальной опеки поначалу тащили ему в подарок то телевизор, то холодильник, то кухонный комбайн и то и дело звонили нам с отцом - стыдить тем, что у дедушки в доме удобств меньше, чем на какой-нибудь заброшенной ферме. Подарки Мартин Маррей любил - любил величаво махнуть рукой и уйти, заперев дверь изнутри и оставив работников в недоумении, вместе с камерами, газетчиками, телевизорами и конфетти. Потом приезжал я или отец, и объяснял, что у деда к старости появилась блажь - никакой техники, по крайней мере, дома. Имеет право, в конце концов.

   Единственное, что он признавал, так это газовую плиту, и то, потому что опасался пожара во время готовки на очаге и вообще не любил возиться с огнем, и обогреватель зимой - по нашему с отцом настоянию. Еще, после смерти отца, мне удалось подарить ему мобильный телефон, в память которого был забит только один номер - мой, чтобы дед мог звонить в любое время. Больше всего меня испугало тогда, что дед не сопротивлялся подарку, правда, и не пользовался им ни разу. Сейчас я благодарен ему за то, что мне приходилось больше волноваться за него в то время, чем думать о смерти родителя.

   Каас дрожал в холодах и порывах ледяного ветра, несущего колючий снег. Второй или третий, он уже не таял, а милосердно скрывал от глаз подмерзшую осеннюю грязь. Жители бодрились, но не у всех получалось скрыть досаду - поздней осенью столица становилась похожа на огромную свалку при стройке, здания смотрелись кусками арматуры и расколотыми камнями, а парки - метлой дворника, похороненной в завалах щебня и битом кирпиче. Мне было вполне неплохо - успел отвыкнуть от города, а в шапке и с натянутым на нос шарфом, якобы от ветра, я вообще не привлекал внимания. Как будто и не случилось ничего.

   Добравшись до нужного дома, я привычно миновал калитку и первым делом взобрался по лестнице, прислоненной к стене, на чердак - дед наверняка еще не достал обогреватель, зато в кровати четыре резиновых грелки и по всем комнатам раскиданы пледы.

   - Стоять! - гаркнул знакомый голос. С трудом удерживаясь на перекладине, с обогревателем подмышкой, я обернулся.

   - А ну, ворюга, поставил грелку обратно!

   Прямо на меня глядели большие синие глаза и дула двуствольной винтовки. Опять он вышел на улицу в одном свитере.

   - Дед, это я.

   - Кто это - я? - подозрительно спросил Маррей-старший.

   - Сколько раз я говорил, что стоит закрывать ход на чердак?

   - Отвечай на вопрос!

   - Я - это я, Грэд, твой внук.

   - Вре-е-ешь, - протянул Мартин. - Мой внук навещает меня каждую неделю и приносит печенье!

   - А я принес... - Мартин заинтересованно приподнял бровь. - Дед, ну извини, у меня правда было много дел. На новую работу перевели.

   - Спускайся уже... - недовольно проворчал дедушка, отставил винтовку и приветственно распахнул объятия.

   У деда в его девяносто сил на четверых хватит, я едва успел поставить на порог обогреватель.

   - А ты вроде как покрепче стал, да? - радостно улыбнулся он и привычно вгляделся в мое лицо. Без очков, которые дедушка надевает только чтобы разгадать кроссворд в еженедельной газете, такое разглядывание меня не страшило.

   - Бледный какой-то, - припечатал дед. - Выбрался бы, что ли, в отпуск, а то все с работы на работу... Куда направили-то?

   - Шестая организация, - я прошел за ним в дом, занес обогреватель и винтовку.

   - Да ну? - удивился дедушка.

   - Работа неплохая, платят нормально...

   - И не смей снова оставлять деньги на тумбочке! - прокричал дедушка уже из кухни, пока я стаскивал пальто.

   - Хорошо! - деньги я уже положил на полку в прихожей, придавив старой вазочкой. - А ты не забывай про куртку, когда выходишь на улицу!

   - Да еще лето... - дед уже появился, протягивая мне стакан чая. Полстакана успел вылить в горшок с цветком, пока он отвернулся.

   Мартину даже в голову не пришло требовать, чтобы я снял шапку - он вообще, в отличие от отца и бабушки, довольно наплевательски относился к моему внешнему виду, а манеры и этикет искренне считал никому ненужной шелухой. Это с ним я ходил к татуировщику в пятнадцать лет, кстати говоря, и он единственный назвал меня пижоном, когда я впервые завязал галстук.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});