Leadership: Six Studies in World Strategy - Henry Kissinger

Голль воспринимал прошедшие четыре года как многоточие в истории Франции. В своих мемуарах он напишет: «Ничего не было, кроме государства. Моим долгом было восстановить его».

Чтобы символизировать непрерывность французской истории, следующей остановкой де Голля стал отель де Виль (резиденция городского правительства Парижа), поскольку там были провозглашены Вторая и Третья республики. Многие ожидали, что он провозгласит Четвертую республику, положив конец Третьей, проигравшей войну. Но это было бы противоположно его замыслу. Когда Жорж Бидо, титулярный глава Сопротивления, спросил, провозгласит ли де Голль республику во время своего визита в Париж, он ответил отрывисто: «Республика никогда не прекращала своего существования.... Почему я должен ее провозглашать?» - намерением было создать новую политическую реальность для французского народа, прежде чем провозглашать ее природу.

Де Голль был встречен в гостинице "Отель де Виль" эмоциональными речами Бидо и Жоржа Маррана, вице-президента парижского Комитета освобождения и высокопоставленного члена Коммунистической партии. Он ответил трогательным заявлением о значении этого дня:

Как можно скрыть эмоции, охватившие всех нас, кто находится здесь, у нас, в Париже, который встал на защиту и который сделал это сам. Нет! Мы не будем скрывать это священное и глубокое чувство. Есть моменты, которые выходят за рамки каждой из наших бедных жизней. Париж! Париж возмущен! Париж сломлен! Париж замучен! - Но Париж освобожден! Освобожденный сам, освобожденный своим народом при помощи армий Франции, при помощи и содействии всей Франции, той Франции, которая сражается, единственной Франции, истинной Франции, вечной Франции.

Необычайная метафизическая возвышенность ораторского искусства де Голля выражала его веру в уникальность своей страны. Армии союзников у ворот Парижа, которые милостиво отступили, чтобы позволить свободным французам войти перед ними, не были упомянуты. Не упоминались также Великобритания и Соединенные Штаты, хотя они вели войну с огромными потерями и жертвами. Освобождение Парижа рассматривалось как чисто французское достижение. Провозглашая его таковым, он убеждал своих слушателей, что так оно и есть: создание политической реальности силой воли.

Это кажущееся отсутствие благодарности к освободителям и навязчивый акцент на предполагаемой роли Франции отражали другую цель. Де Голль прекрасно понимал, что большая часть населения Франции свыклась с оккупацией. Подчеркивание этого периода выявило бы слишком много двойственных настроений, а подчеркивание роли американских и британских войск помешало бы его конечной цели - восстановлению веры Франции в себя.

Парад по Елисейским полям, беспрецедентный по масштабам и, возможно, никогда не имевший аналогов в истории Франции по своему пылу, закрепил легитимность де Голля. Он предоставил парижанам первую возможность увидеть физическое воплощение того, что ранее было лишь голосом на Би-би-си. Толпа, восторженная и эмоциональная, наблюдала за необычно высоким офицером, который шел по длинному маршруту от Триумфальной арки до площади Согласия. С делегатом от Парижа справа и Бидо слева, де Голль шел на полшага впереди, явно тронутый, хотя редко улыбался, изредка пожимая несколько рук. На площади Согласия толпа была настолько плотной, что его пришлось везти до Нотр-Дам. В обоих местах раздавались выстрелы снайперов. Как и во время последующих покушений - и как ранее во время войны - де Голль не сделал ни одного движения, чтобы защитить себя, и отказался от комментариев. Непоколебимое физическое мужество, проявленное им в те дни, способствовало укреплению его лидерства во Франции.

Сопротивление было быстро включено в состав нового временного правительства. В частной беседе на следующей неделе после освобождения Парижа де Голль резко оборвал одного бывшего участника Сопротивления, который предварял свой комментарий словами "Сопротивление...", ответив: «Мы вышли за рамки Сопротивления. С Сопротивлением покончено. Теперь Сопротивление должно быть интегрировано в нацию».

Двумя годами ранее, выступая в лондонском Королевском Альберт-холле в 1942 году, когда он еще только утверждался, де Голль процитировал афориста XVIII века Николя Шамфора: "Разумные выжили. Страстные живут" (то есть реализовали себя). Затем он заявил, что свободные французы победят, потому что они несут в себе два французских качества - разум и страсть. В его собственном случае разум был ответственен за бездушие, с которым он игнорировал некоторых из тех, кто сражался на его стороне. Страсть преобладала в параде на Елисейских полях и в мессе в Нотр-Даме.

К 9 сентября де Голль сформировал новый кабинет министров под своей властью президента временного правительства. Давних соратников по Свободной Франции, опытных политиков Третьей республики, не запятнанных службой в Виши, коммунистов, христианских демократов, бывших лидеров Сопротивления и технократов убедили войти в это правительство национального единства. Суровая манера, в которой де Голль открыл первое заседание кабинета - "Правительство Республики, измененное в своем составе, продолжается" - отражала его убежденность в том, что без государства будет только хаос. Убежденный в том, что разделение Франции привело к ее упадку, де Голль был полон решимости, чтобы его страна начала послевоенный период с единства, достойного ее исторического величия.

 

Визит в Москву

События 26 августа, по сути, ознаменовали коронацию республиканского монарха. Отвергнув любую форму оккупационной власти союзников во Франции, временное правительство де Голля установило порядок с поразительной быстротой. Он сбалансировал народные и судебные репрессии против лидеров Виши и сторонников нацизма с либеральным использованием права помилования. Если раньше он стремился к укреплению политических компонентов Сопротивления, то теперь он настаивал на создании сильной президентской системы, которая преодолела бы раскол между партиями поздней Третьей республики.

Установив свою власть во Франции, де Голль отправился в Москву 24 ноября, всего через три месяца после освобождения Парижа. Будем надеяться, что революции не будет", - полушутя-полусерьезно сказал он при отъезде. Немецкие войска все еще занимали Эльзас и Лотарингию. Война все еще бушевала на французской земле; задачи по восстановлению были грандиозными. Новое немецкое вторжение - Арденнское наступление - было неизбежным, хотя и не было замечено генералами союзников.

Де Голль рассматривал возвращение Франции в международную дипломатию как жизненно важный шаг к укреплению своей внутренней власти, а также к моральному возрождению нации. Поражение Франции в 1940 году отбросило ее на обочину международной дипломатии. Она была исключена из Тегеранской конференции в 1943 году, когда Черчилль, Рузвельт и Сталин определяли стратегию войны. Она также не будет участвовать в Ялтинской и Потсдамской конференциях в 1945 году, которые определили структуру послевоенной Европы. Де Голль не смог бы восстановить влияние Франции, если бы вел себя как поданный, добивающийся допуска на международные конференции; он должен был продемонстрировать Великобритании и США, что Франция является самостоятельным актором с независимым выбором, за чью добрую волю важно бороться. Если бы Франция хотела вернуться в первый эшелон международной дипломатии, она должна была бы создать свои собственные возможности