Скопин-Шуйский - Федор Зарин-Несвицкий

И с этими словами он двинул вперед своего коня. Марина и Ануся тронулись за ним. Уверенный тон князя, по-видимому, произвел на Татищева впечатление. Он колебался.

Вышанский воспользовался этим минутным колебанием и двинулся вперед. Марина поспешила за ним и нервно дернула за повод своего коня. Горячий конь вздыбился. Окружающие расступились. Царица была искусной наездницей, и ее маленькая рука как стальная держала повода. Она втиснула коню в бока концы своих золотых шпор и ударила шелковой плетью. Непривычный к этому конь сделал прыжок вперед, царица едва усидела в седле, но от сильного толчка упала ее высокая шапка и роскошные волны ее белокурых волос до самого седла окутали стан царицы. Ануся громко вскрикнула. Вышанский быстро повернулся к царице.

— О Матерь Божия! — со стоном вырвалось у Марины. Она зашаталась в седле и выпустила поводья. Князь едва успел поддержать ее.

— Мария Юрьевна! — закричал ошеломленный Татищев. — Добро, добро, второй раз не удалось улететь!

Плотным кольцом окружили стрельцы беглецов. Марина уже пришла в себя. Горделивым жестом она подобрала и уложила короной свои волосы. Губы ее были крепко сжаты. Она не проронила ни звука.

Несмотря на свою наглость, Татищев не прибавил ни слова и, обратясь к стрельцам, приказал вести беглецов в их дом. Он не потребовал у них даже оружия, совершенно справедливо думая, что сопротивление с их стороны было бы безумием.

Вышанский ехал рядом с Мариной. Он был совсем убит и считал себя опозоренным, что не мог спасти своей царицы, что он не был ни достаточно осторожен, ни достаточно предусмотрителен, а поступил как ребенок, когда ему было вверено такое сокровище. Деятельный ум Марины усиленно работал.

— Рыцарь, — тихо по-французски обратилась она к князю, и в ее голосе послышалась неукротимая воля, — наши друзья довольно могущественны, чтобы сделать новую попытку спасти меня, но для этого должны спастись вы… Сейчас… — медленно закончила она.

Князь на одно мгновение остановился, низко склонился к гриве коня, как бы делая прощальный поклон царице, потом разом выпрямился и, круто повернув коня, рванулся на ничего не ожидавших стрельцов. Прежде чем они могли опомниться, он ударом сабли сбросил с седла передового, смял конем следующего и прорвался через кольцо.

— Держи! Держи! — раздались крики опомнившихся стрельцов.

— Лови его, лови! — в исступлении кричал Татищев, выхватывая пистолет. Он выстрелил в князя. Марине показалось, что князь слегка покачнулся в седле, но сейчас же он обернулся и погрозил саблей.

Человек десять стрельцов бросились за ним. Но князь скрылся уже за поворотом к реке, и скоро замер стук копыт… Ануся тихо плакала, Марина шептала про себя молитвы…

XIII

Последствия взрыва были ужасны. До сорока домов и лавок были обращены в развалины. Свыше ста человек погибло под этими развалинами. На возбужденный народ успокаивающе подействовало то участие, которое проявили княжна Буйносова и боярышня Головина. Они открыли свои дома для всех обездоленных этим несчастием и щедрой рукой помогали разоренным.

Пожертвовал под влиянием невесты и сам царь значительные суммы, даром велел отпустить материалы для постройки новых домов и лавок и произвел строгий сыск. Но сыск не обнаружил виновных. Находя опасным пребывание в Москве бывшей царицы, царь приказал ее и отца со всей свитой сослать в Ярославль.

Сияющий и радостный ходил Скопин. Словно крылья вырастали у него. Вера в победу, вера в свою родину так и горела в каждом слове его. И это чувство, чувство гордой непобедимости, передавалось всем окружающим и зажигало народные массы. С той минуты, как он от имени царя объявил поход и сказал, что сам поведет рать, появление его на улицах и площадях Москвы приветствовалось восторженными кликами.

— Жив Бог земли русской, — говорил Скопин, — горе врагам ее.

Анастасия Васильевна и Марья Ефимовна благословили его на великое земское дело.

В заботах предстоящего похода князь едва заметил Ваню. Он коротко спросил его, исполнил ли тот его приказания и что с Ощерой.

Ощера тяжело больной лежал в Калуге, где оставил его Калузин, а княжие отряды стекались к Москве. Объявление похода подняло на ноги все московское дворянство, стольников, стряпчих, жильцов. Шли люди из Серпухова и Коломны, из Твери и частью Рязани. Это все сделали грамоты и гонцы Скопина.

Ваня Калузин ходил как помешанный. Его Ануся уехала в Ярославль. Он почти утратил веру в правоту своего дела, и трудно ему было думать о том, что он должен идти войной на царя Димитрия, которому он присягал.

Князь Скопин ходил как грозовая туча, и не только Ваня, но и сам царь и его окружающие, даже Голицын, и Татищев, и вечно злобствующий Димитрий, робели перед ним. Со сказочной быстротой формировал князь Михаил войска. Словно из земли вырастали стройные полки, приветствовавшие его восторженными кликами. Главным воеводой назначили князя Федора Ивановича Мстиславского, а с передовым полком бросился вперед князь Скопин.

Великий царский гетман Болотников не шел, а летел к Москве. Сила его росла не по дням, а по часам. У Рязани к нему присоединились полки Прокопия Петровича Ляпунова и «черная хоругвь» князя Вышанского, которую привел Стас. Князь Вышанский спасся от преследования в немецкой слободе у Фидлера. Князь был ранен, но не хотел и думать об отдыхе. При помощи Фидлера ему удалось на другое же утро выехать из Москвы.

Болотников дошел почти до Коломны. С неудержимой смелостью «черная хоругвь» князя Вышанского атаковала Коломну.

«Черная хоругвь»! Ее назвали так из-за вороных коней и за особенную жестокость.

Коломна не сдавалась. Не давая опомниться ее защитникам, князь Вышанский под градом ядер повел на бешеный приступ свою «черную хоругвь»… Как огромный костер пылала Коломна, когда подъезжал великий гетман. Князь в сопровождении избранных выехал ему навстречу.

— Коломна отдалась царю Димитрию, — произнес он, встретив гетмана. Гетман, уже предупрежденный гонцом князя Шаховского о князе Вышанском и его «черной хоругви», с искренней благодарностью и достоинством встретил князя.

— От имени великого государя благодарю доблестного рыцаря, — ответил он.

Среди пылающих развалин вступил гетман в Коломну. Страшные картины разрушения и неистового грабежа встретили его. Рядом с ним ехали Пашков и Ляпунов. Болотников тотчас же нарядил людей гасить пожары и отправил дозоры, под страхом смертной казни приказав останавливать грабежи. Обращенная в развалины Коломна лежала у ног победоносного гетмана. Москва недалеко!

На самом краю города, в уцелевшем каменном доме боярина Стрешнева остановился гетман и его свита. Здесь великий гетман принимал гонцов и обдумывал план дальнейшего наступления. Здесь же он узнал, что на него с двух сторон двигаются царские войска под началом Мстиславского и Скопина.

Разбив свои войска на два отряда, гетман один из них под началом Пашкова и Заруцкого направил к речке Пахре на Скопина, а сам с главными силами устремился на пятидесятитысячное войско князя Мстиславского.

Последние дни Ваня ходил как во сне.

Угрюмый и мрачный, выехал он с князем в поход, без веры в то дело, на которое шел, с сомнением в душе и тоскою в сердце.

— Что, Ваня, с тобою? — спросил его как-то Скопин.

— Недужится, — тихо ответил Ваня.

— Так останься в Москве…

Ваня весь вспыхнул.

— Ништо! Где помрешь, там и ладно, — угрюмо произнес Ваня.

— Погоди, Ванюша, дело великое будет у нас, всю хворь с тебя снимет, — радостно проговорил Михаил Васильевич.

Он ехал светлый и радостный на своем белом коне, сверкая коваными серебряными латами. За ним шел пятитысячный отряд, преданный и верный, при отряде были две пушки.

Расставаясь с князем Мстиславским, Скопин Христом-Богом молил его не принимать сражения до вестей от него и лучше отступать хоть до самой Москвы. Старый воин после долгих переговоров согласился с юным князем.

Истома и Заруцкий, уверенные в своей непобедимости, двигались навстречу Скопину с войском около шестнадцати тысяч конных и пеших. Лихо заломив шапку, с веселой улыбкой на красивом смелом лице ехал Иван Мартыныч впереди своих запорожцев. Истома был бледен и сосредоточен. Чем ближе присматривался он к окружающему, тем тяжелее становилось у него на сердце. «Холопов хочет поставить над нами царский гетман, — думал он. — Почто кровь служилых проливает? Не таков был царь Димитрий! И простых жалел и род уважал. Не то что-то ныне пошло». Он восстал на царя Василия, чтобы избавить Русь от боярского произвола, а не для того, чтобы потопить в крови боярство, а на его место поставить холопов. «И что за полчища теперь у царского гетмана! Тати, разбойники, беглые холопы… Ужели им отдать Русь? Ну, да еще посмотрим, как придем на Москву. Пожалуй что и без гетмана обойдемся».