Пойманные под стеклом - Сара Кроссан

— Но он убежал. Мы же сами видели. И тогда они открыли огонь. Почему ты врешь мне?

— Ох, Квинн очень быстрый. Он, вероятно, уже проделал полпути до Рощи Мятежников.

— Но он же не знает дороги. Как он доберется туда?

— Он найдет ее. Он так сильно переживает за тебя и потому сделает все, чтобы добраться туда.

— Нет. Он не станет. И, кроме того, он хочет кое-что от тебя, а не от меня. Он будет беспокоиться о тебе. Но ты, наверное, и сама это заметила, или? — Беа смотрит на меня, изучая, и я вижу, как она желает, чтобы я ей возразила.

Что я скажу: Нет, бред, я ничего не заметила. И почему он должен быть влюбленный в меня, такая глупость.

— Он вообще не знает меня, Беа, — говорю я вместо этого. Что тоже верно. Воспоминания об Абеле проносится в моей голове: его широкие плечи, губы готовые к улыбке, если он поддразнивал меня. Если Квинн еще жив, я скажу ему, что он сразу должен прекратить таращиться на меня. Но я очень хочу, чтобы кто-то снова также смотрел на меня.

— Во всяком случае, здесь мы не пройдем, — повторяю я и показываю на груды развалин.

Если бы Квинн вернулся сразу после того, как помочился, я бы сделала так, как будто я тоже ненадолго исчезла, чтобы помочиться, на самом деле я хотела сбежать.

И даже после того как танк обстрелял нас, я все еще думаю сбежать в противоположном направлении от Беа и Мод.

Это было бы лучше, чем объяснять Петре, почему я притащила совершенных чужаков. Но не получилось, так как Мод висела на буксире. А теперь выглядит так, как будто они обе висят у меня на шее.

— Бессмысленно оставаться здесь, — повторяю я.

Беа все еще поднимает камни с земли и бросает их туда-сюда. И тогда внезапно она со всей силы бьет по старому кассовому аппарату.

— Если Квинн не выживет, это твоя вина, — говорит она.

И нравится мне или нет, я должна принять это: Кровь Квинна Каффри на моих руках.

Мне понадобилось много времени, чтобы прийти в себя. Тогда я внезапно понимаю, что погребен под кучей кирпичей. Мой рот полон грязи и пыли.

Они как-то проникли под мою дыхательную маску. Я так хочу пить, что выпил бы что угодно, лишь бы оно было жидким.

К счастью, я могу дышать. Мой кислородный баллон не лопнул во время взрывов. Однако, ничего не видно. Я моргаю. Не помогает. Вокруг меня беспросветная тьма.

Как-то я умудряюсь откинуть слой гальки с лица и пытаюсь сдвинуться на пару миллиметров, хотя, каждая часть тела неистово болит.

И в самом дела пространство увеличивается. Вообще-то ощущения такие, будто огромная бетонная плита лежит на мне.

Я снова переворачиваюсь на спину и пытаюсь, поднять плиту. Но она не сдвигается.

Хотя она спасла меня от того, чтобы меня полностью засыпало, но поймала меня в ловушку.

Из-за того что так темно я даже не могу понять как глубоко нахожусь под обломками.

Я сгибаю и разгибаю ноги, чтобы знать наверняка, что вообще их чувствую. Хотя: может быть их правда не существуют.

В фильме я видел, как солдат во время войны потерял ноги и даже не почувствовал боли, от нанесенного увечья.

Вместо этого он начал говорить о женщине или о чем-то в этом роде. Чем более спокойным и расслабленным он был тем более невероятным было для него, что он потерял ноги, или голову или другую часть своего тела. Или был мертв.

Возможно, я тоже мертв. Раньше я никогда не думал о смерти, но если бы меня заставили описать ее, я бы представил ее именно такой: узкая, одинокая темнота.

Я надеюсь, что Беа ускользнула от них. Все-таки я видел, как она убегала вместе с Алиной и Мод. И надеюсь, Алине тоже это удалось.

Я пытаюсь позвать Беа, но мой голос только поднимает пыль, и я начинаю кашлять. Но если я кашляю, я жив. Или?

Я не хочу любить Квинна. Почему я не могу любить кого-то, кто ответит мне взаимности? Почему моя жизнь не может быть размеренной и счастливой? Не хочу сутками тосковать по Квинну!

И сейчас, когда он исчез, скучаю еще больше так, что сжимается грудь. Так сильно, что все тело болит. Как будто оно отравлено.

Я люблю Квинна не так, как любят родителей: сладкой, но очень спокойной, не волнительной манерой. Я люблю его так, что чувствую каждый нерв в моем теле, если мы вместе.

Если он прикасается ко мне, если по недоразумению задевает мою руку, то я чувствую боль всюду: в животе, в затылке, между ног. Такую сильную, что вздрагиваю и прикусываю губы, чтобы не закричать.

Но он никогда не узнает об этом, так как я слишком труслива, чтобы рассказать ему. Я боюсь его реакции, которую он определенно сыграет, если не сможет ответить мне взаимностью.

Поэтому я лучше буду ежедневно бегать с ним рядом в надежде, что он, возможно, однажды заинтересуется мной. Это в тысячи раз лучше, чем услышать отказ.

Разочаровано я пытаюсь отбросить мысли, что он, вероятно, именно сейчас умирает.

И разочарованно я пытаюсь стереть мысль, что, если он умирает, то думает в это время об Алине, в то время как я думаю о нем.

Как долго я уже так лежу? Трудно следить за временем, если нет ощущения пространства и вокруг полная темнота. Пф, только теперь боль начинает проявляться в спине и ногах.

Я кашляю все время пока лежу и уверен, что танк давно покинул территорию. Если Беа, Алина и Мод искали бы меня, они бы уже давно нашли меня, или?

Услышали бы они мой кашель? Вероятно, он не долетает до них, так как я покрыт десятками тысяч кирпичей и цементными плитами. Все же, как может быть так темно?

Вполне возможно, что я просто сгнию в этой куче мусора. Что ж, если обломки когда-нибудь разгребут, они найдут лишь кучу костей. Я пытаюсь кричать.

— Беа! — звучит скорее как шепот. — Беа! — пытаюсь я еще раз, но мой голос также обессилен как и остальные части моего тела. Я снова кашляю и на это раз кашель вызывает достаточно много шума, так как мои легкие, очевидно, пытаются избавиться от пыли.

Я кашляю и кашляю, переходя в паническое пыхтение. Я умру здесь. Мой кислородный баллон закончится, в любом случае так лучше, чем очень медленно умирать от голода и жажды.

— Беа! — кричу я. — Беа! — она должна была спрятаться, когда начались выстрелы. И теперь она либо погребена как и я, или ищет меня. Или же она мертва. Однако, она вряд ли уйдет, не найдя меня. Или?

— Беа? — я задыхаюсь и кашляю.

— Беа?

Снова и снова я вынуждена убеждать себя, что голоса, которые слышу, только эхо наших собственных, которые отражаются от стен в тоннеле.

То, что бормотание вокруг нас, наше собственное. И, когда слышу крики Квинна о помощи, я вынуждена напомнить себе, что мы в тридцати метрах под землей, и мы не смогли бы услышать его, даже если бы он кричал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});