Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер - Василий Звягинцев

Познакомились. Один Эдуард, другой Григорий. Уважительно пожали новой партнёрше руку. Ни малейшего «мужского» отклика она в их глазах не увидела. Скорее – сочувствие: «ну, не дал бог внешности, другим возьмёшь». Людмила мысленно поблагодарила Дайяну. Красавице превратиться в чучело – пара пустяков. Наоборот – намного сложнее.

– Вы, товарищи, к войсковой разведке отношение имели? – спросила Вяземская.

«Товарищи» посмотрели на консьержа.

– Имели, имели, – успокоил он Людмилу. – Эдуард – командир разведбата, Григорий – ЗНШ[31] десантно-штурмового полка по той же теме.

Бывшие они или действующие, Вяземская уточнять не стала.

– Тогда, друзья, ведите себя сообразно. Городские топтуны к нашему стилю не приучены, просто ничего не поймут…

Без лишних разговоров сели в машину, Людмила впереди, Григорий на заднее сиденье. Она ещё раз повторила им свою схему.

– Даже если на ваших глазах меня с моим связником будут убивать – не вмешиваться. За одним исключением – если в поле досягаемости увидите снайпера, способного меня достать из укрытия. Тогда постарайтесь его хотя бы отвлечь на несколько секунд.

Командир разведбата едва заметно улыбнулся.

– Мы по-всякому умеем. Машина чужая, зацепок от неё на нас – никаких. Бросим её – не хуже, чем в тайге потеряемся.

– Оружие?

– «Стечкины» с глушителями и много всякой восточной экзотики.

– Это лучше. Чем в городе стрельбу затевать – вернее сюрикеном или отравленной иглой из духовой трубки.

– Вы – очень серьёзная женщина, – уважительно сказал Григорий из-за спины. – Мы с вами нигде не могли пересекаться?

– Едва ли. Я на совсем других ТВД свои способности реализовывала.

Ребята, отчаянно-нагло пробившись через пробки центра (пешком вышло бы быстрее и спокойнее), высадили Вяземскую на подъезде с Дегтярного переулка к Тверской. Место было такое, что никто и не заметил, как Людмила выскочила среди тщетно ищущих парковки машин и тупо пытающихся протолкнуться на метр дальше, в ещё больший затор.

Выбралась на тротуар, осмотрелась. Да, совсем неинтересная здесь жизнь. Глупая. Что стоит местному градоначальнику просто запретить проезд через центр города, кроме как по нескольким радиусам, а за остановку на любой другой улице или в переулке брать штраф в размере суточного заработка (именно так, а не фиксированную сумму). В её Москве такая схема работала великолепно.

Журналиста она увидела издалека, он стоял прямо перед основанием памятника, с букетом крупных ромашек. Вполне нейтральный вариант – со стороны смотреть, мужчина явно женщину ждёт. Так ведь и на самом деле… То, что они не знакомы, не имеет значения, всё равно ведь не откажется, а в то же время и не розы, те уже к чему-то обязывают. Тем более – голос «посланницы» ему чрезвычайно понравился. Обертоны – сплошное очарование и именины сердца.

Она окликнула его со спины, он обернулся, и лицо его выразило откровенное разочарование. Плохо умел человек мимикой владеть. Да ему по профессии и не требовалось.

Цветы он ей, однако, вручил со всей любезностью, представился, только от целования ручки воздержался.

– Куда бы нам отойти, присесть? – спросила Людмила. – Разговор будет не очень долгий, но не посередине же толпы?

– Да вон, в начале переулка какие-то зонтики стоят, уж наверняка хоть пиво, хоть мороженое найдётся.

По внешности Вяземской лучше бы пиво, оно ей стилистически подходило больше мороженого, как и «Кэмел» вместо каких-нибудь дамских сигарет. Кроме того, массивные стеклянные кружки с тяжёлым дном больше годились на роль ударного и метательного оружия, чем пластиковая вазочка с такой же ложечкой. До того, как придётся использовать более серьёзные средства защиты и нападения.

Людмила осмотрелась и своих сопровождающих не увидела. Значит, схема маскировки на улицах у них другая, отличающаяся от ей привычной.

Анатолий бегло прочёл письмо Мятлева, что называется, «по диагонали», потом второй раз, уже вдумчиво.

Сама Вяземская записку генерала читать не стала, как в её кругах принято было, раз тот сам не предложил. Об этом она сейчас пожалела – работа ведь, а не подиум для демонстрации благородства и воспитанности. Неизвестно, как будет коррелироваться информация, полученная Журналистом от Контрразведчика с тем, что ей поручил сказать Фёст. Она уже привыкла называть Ляхова-первого Вадимом только наедине, а так и в общении с людьми своего круга, да и в мыслях, если не личные – Фёст и Фёст. Удобнее.

– Что ж, Людмила, мне всё понятно. Я провёл в вашем мире полчаса, Леонид третьи сутки «изучает обстановку» на местности. Счастливчик. Я его столько знаю, что прямо вижу – он пишет записку, подпрыгивая от нетерпения ринуться в изучение никем до него не изученного. Не Меллоун, не Рокстон, натуральный Челленджер[32]! Правда, намного красивее. В юности после девятого класса и до окончания института Леонид всё соображал – под кого ему «косить» – от Гриценко в «Хождении по мукам» до Олега Даля в «Операции «Омега».

– Вам разнос слишком большим не кажется? – осторожно спросила Людмила. Тут она вступила на тонкий лёд. Как может девушка, всего год живущая в человеческом, причём совсем другом мире, поддерживать умную беседу о вещах, известных ей крайне поверхностно? Хорошо, благодаря Фёсту, Воронцову, Наталье Андреевне она посмотрела и почитала достаточно, чтобы понять, о чем вообще сейчас речь ведёт Журналист, и ответить как минимум «в тему».

Но Анатолия реакция антипатичной ему женщины волновала очень мало. Он «токовал» о своём.

– Леонид счастлив, а вы мне поверьте – этот человек, несмотря на профессию, умеет радоваться жизни во всех её проявлениях. С юных лет – всему. От уведённой со студенческого вечера «царицы бала» до купленной за трояк у алкоголика книжки, которая у знающего букиниста нормально стоит не одну сотню. Я даже название той книги помню, хоть было это, скорее всего, до вашего рождения.

Мы с Генрихом (это он так Писателя назвал, полным именем, немедленно это пояснив) с самого начала были на вашей стороне и, если б от нас зависело, идею самого тесного союза с той Россией, вплоть до конфедерации, приняли бы безоговорочно. По поводу Мятлева были самые серьёзные сомнения. Мы не успели обсудить проблему в «узком кругу», договориться о совместной позиции, но считали, что комплот Президента, Мятлева и других товарищей, владеющих «конкретными» профессиями, нам вдвоём не разрушить.

– А почему вы сказали – «конфедерация»? Отчего сразу не «Федерация»? Или просто – «двуединая монархия» вроде бывшей Австро-Венгрии. Нераздельно и неслиянно. Каждая из Россий будет считаться по отношению к другой «заморской территорией», с равными правами «суверенных правителей» и общим, объединяющим всех подданных «высшим законом».

Людмила слегка увлеклась. Подобных деклараций ей Фёст произносить не поручал. Но ей нравилось мыслить геополитически гораздо больше, чем любой из подруг. У Фёста, наверное, нахваталась, а скорее – у Секонда. С виду (не сейчас) – типичная «блондинка», а в душе не то Екатерина Великая, не то Маргарет Тэтчер.

Она не сразу заметила, что Анатолий смотрит на неё как-то слишком пристально. Ни её словами не мог быть вызван такой взгляд умудрённого двадцатью годами репортёрской деятельности и жизнью в «серпентариях», именуемых «редакциями», человека, ни нынешней внешностью.

– Зачем форсировать события? – мягко спросил он. – Мы не дошли даже до нормального союзнического договора. Всему своё время. Будем делать всё от нас зависящее в рамках возможного. Но я сейчас хотел спросить о другом, если вы не сочтёте это нескромностью. Наш друг Леонид, когда писал записку, был слегка «подшофе»[33]?

– Не знаю ваших градаций, но три больших рюмки коньяка за завтраком он выпил.

– Для него это и есть «подшофе». Не пьян, но в слегка приподнятом состоянии мыслей. Иначе он не написал бы следующей, непосредственно к делу не относящейся фразы, позвольте я процитирую: «Остерегайся чар Л, с которой ты сейчас общаешься. Она, как и её подруга, – настоящие Цирцеи[34]. Это приятно, но отвлекает от работы».

Людмила засмеялась. Анатолий печально вздохнул.

– Мне бы хотелось увидеть вас в истинном облике. Ваш грим безупречен, но нельзя на него полагаться, сидя полчаса на расстоянии вытянутой руки от такого прожжённого журналюги, как я. Моя профессия – видеть людей насквозь и при нужде выворачивать наизнанку. До самой души, если она есть. Ваша маскировка годится на улице, в метро, в обществе поглощённых только собственными интересами и заботами людей. Я не хвалюсь, но я – проницательный человек. Что тут первично, профессия или генотип, рассуждать не будем. Вы сумели «держать маску» ровно семь минут…

Анатолий снова взглянул на часы. Это у него было вроде нервного тика или профессиональная привычка – контролировать текущее мимо него время с точностью плюс-минус пять минут. Мало ли зачем пригодится.