Слон императора - Тим Северин

Аврам упомянул слона, и, конечно же, я тут же спросил Алкуина о том, в каком состоянии пребывает тур, поимка которого стоила жизни несчастному Вульфарду.

– Его отправили из Ахена уже несколько дней тому назад, как только стало известно о твоем возвращении, – рассказал сановник. – Было решено собрать всех твоих зверей в Дорестаде и довезти их водой как можно дальше, чтобы облегчить путешествие.

Негромко зазвучал ослабленный толстыми кирпичными стенами канцелярии звон колокола, призывавшего к третьему часу.

– Пора идти в капеллу, – сказал Алкуин и протянул мне обвязанный шнурком с печатью свиток пергамента, лежавший у него на столе среди других документов. – Это письмо к моему римскому другу. Его зовут Павел. Он служит номенклатором при папе Адриане.

– Номенклатором? – повторил я очередное незнакомое мне слово.

– Так называется чиновник, который занимается приемом прошений, адресованных папе. – Алкуин поднялся со своего места. – Будем надеяться, что тебе не придется обращаться к нему по его непосредственным обязанностям.

Он вышел в коридор, и мы с Аврамом последовали за ним.

– Зигвульф, канцелярия скоро сделает все документы, которые понадобятся тебе в путешествии. Карл объявил тебя своим личным послом. Он считает твое посольство большим успехом, – добавил сановник.

Потом последовала неловкая пауза, будто Алкуин не знал, что делать дальше. Справа, от базилики, доносился звон колокола, а слева находились помещения канцелярии. Я сообразил, что сановник дает мне возможность присоединиться к нему на церковной службе. Увидев, что я не шевелюсь, он закрыл за нами дверь, резко повернулся на месте и зашагал к выходу, шаркая сандалиями по каменному полу. Мне пришла в голову неприятная мысль, что я разочаровал его: он, безусловно, предпочел бы, чтобы дары Карла вез халифу убежденный христианин. Но Аврам был иудеем, а Озрик родился в Испании. Если белые звери доберутся до Багдада, их представят халифу еврей, сарацин и еще некто, никогда не посещавший церковь без прямого приказа.

Глава 7

Почти весь следующий день я провел в спорах с главным казначеем и попытках уговорить его не скупиться на оплату моих расходов в предстоящем путешествии. Он настойчиво требовал от меня полного и подробного отчета о расходовании тех денег, которые мне дали для поездки в Каупанг. Когда же выяснилось, что я не в силах сделать этого, его неудовольствие выразилось в том, что он урезал количество серебра, отведенного на мое новое задание. Вместо денег казначей выдал мне документ, согласно которому я мог получать любые припасы из королевских складов, буде они попадутся мне на пути. Я подумал, не пойти ли прямо к Карлу, чтобы он прекратил эти бюрократические издевательства, но все же решил не показываться лишний раз в королевских покоях – слишком велика была опасность попасться на глаза принцессе Берте. Так что на следующий день, рано утром, я незаметно покинул Ахен, радуясь, что избежал встречи с нею. Я торопился присоединиться к Озрику и прочим попутчикам. Как мы и договорились, Аврам поджидал меня на расстоянии часа езды рысью по теперь уже хорошо знакомой дороге. Его сопровождали трое слуг, ехавших верхом, а рядом стояло еще полдюжины вьючных лошадей. Все трое внимательно, но без проявлений нетерпения, как и подобает закаленным странникам, смотрели на дорогу, из чего я заключил, что они являлись постоянными спутниками Аврама.

– Надеюсь, денег нам хватит, – сказал я своему проводнику, рассказав ему о моем поединке со скрягой из казначейства.

– Если понадобится, я смогу достать денег по пути, – ответил он.

– И даже в Багдаде?

Аврам непринужденно улыбнулся:

– Где угодно.

Солнце разогнало утренний туман. День обещал быть очень жарким. Лошадь, которую мне выделили из королевских конюшен, успела вспотеть, и мы выждали еще несколько минут, чтобы дать ей отдохнуть. Драгоман воспользовался передышкой и представил мне своих спутников. Один из них оказался поваром, прекрасно умевшим готовить в дороге вкусную еду, второй – мастером по быстрой починке шатров и всего прочего, что было нагружено на лошадей. А насчет третьего можно было даже ничего не спрашивать. У него при седле висел видавший виды меч, и он не мог быть никем иным, кроме как телохранителем. Никогда еще я не ощущал себя столь хорошо готовым к путешествию.

– Твой повар будет готовить для тебя отдельную еду? – спросил я, когда наши лошади спокойной иноходью двинулись вперед. Это был лишь первый из множества вопросов – мне хотелось побыстрее узнать о моем спутнике как можно больше. Я предполагал, что его сопровождающие принадлежат к той же вере, что и он сам, но Аврам ничего не сказал на этот счет.

– Я везде стараюсь следовать установлениям моей веры, – объяснил он мне. – К счастью, раданиты, которые проводят почти всю жизнь в скитаниях, имеют много разных послаблений в обрядах.

Повернувшись в седле, он окинул взглядом наш маленький караван, а я украдкой еще раз посмотрел на него. Этот человек прекрасно сидел в седле и со спокойным вниманием глядел на встречных путников и на тех, кого мы обгоняли.

– Алкуин сказал мне, что вы постоянно странствуете, но это почти все, что ему известно о вашем народе, – продолжил я беседу.

Драгоман не выказал ни малейшего недовольства моим любопытством:

– Многие считают, что мы ведем свой род из Месопотамии. А кое-кто думает, что из Персии.

– А ты сам к какому мнению склоняешься?

– Если исходить из нынешних обстоятельств, то к Персии. В языке этой страны «ра» означает «путь», а «дан» – «знающий». Так что получается: раданит – это человек, знающий путь.

– И персидский входит в ту дюжину языков, на которых, по словам Алкуина, ты говоришь?

Мой спутник пожал плечами – видимо, таким жестом он отвечал на похвалу:

– Когда владеешь шестью-семью языками, другие даются легче.

– Я уже почти достиг этого уровня.

– Значит, франкский – не твой родной язык? – спросил Аврам, с вежливым интересом взглянув мне в лицо.

Я покачал головой:

– Нет. От рождения я говорил на саксонском. В детстве выучил латынь, а потом франкский и арабский.

– Получается, что ты скиталец, как и я.

– Не по своей воле, – признался я и, не успев сообразить, что делаю, рассказал, как Оффа изгнал меня с родной земли.

Мой проводник слушал меня с искренней симпатией на лице. Я же, закончив рассказ, осознал, что имел намерение побольше узнать об Авраме, но пока получается наоборот.

– Нет ли в нашем задании чего-то такого, что тревожило бы тебя? – спросил я, рассчитывая вернуть разговор в нужное мне русло.

– Меня волнует, как переправить животных через Альпы до первого зимнего снегопада, – ответил раданит, ловко направляя лошадь в объезд глубокой рытвины посреди дороги.

– Ну, медведи только порадуются снегу! – бодро заметил я. Сейчас я чувствовал себя легко и беззаботно и радовался тому, что у меня есть драгоман, который всегда подскажет мне, как правильно рассчитать длину дневного перехода, где остановиться на ночлег и где найти пищу.

– Тебе хорошо бы подумать о другом маршруте, который прошел бы вообще мимо гор, – немного нерешительно предложил мой собеседник.

– В королевской канцелярии решили, что нам следует подняться на барке вверх по Рейну, насколько удастся. А там перегрузить животных на повозки и перевезти их через горные перевалы.

Аврам вздохнул:

– У арабов есть пословица: только безумец или христианин пытается плыть против ветра. Получается, что христиане любят еще и плавать против течения!

– А есть у нас какой-то выбор?

– Можно перейти к реке Роне… и течение будет нам помогать.

Я прежде всего задумался, не вызвано ли это предложение желанием Аврама оказаться поблизости от своих сородичей. Алкуин сказал мне, что раданиты во Франкии сосредоточены как раз вдоль Роны.

– Давай сначала посмотрим, далеко ли Озрик и Вало успели увезти зверей по Рейну, а потом уже подумаем, стоит ли менять планы, – осторожно ответил я.

* * *

Через три дня я встрепенулся от знакомого шума – лая и визга. Доносился он со стороны невысокой гряды холмов, тянувшейся параллельно дороге, за полем. Мы свернули на звук и, поднявшись по склону, обнаружили, что стоим на вершине насыпи, защищающей окрестные поля от разливов. Перед нами лежала широкая река, а внизу, на расстоянии нескольких ярдов от нас, стояла крепко застрявшая на мели барка. На одном ее конце сидели в клетке два белых медведя. Тур занимал большую, очень крепкую на вид клетку на другом конце, а посередине бесновались привязанные крепкими веревками собаки. Они прыгали, цапались между собой, грызли привязь и не обращали никакого внимания на гневные крики Озрика. Вало видно не было. Еще ближе на илистой отмели стояла кучка людей: я решил, что это команда барки. Вид у них был чрезвычайно недовольный.