Семья Карновских - Исроэл-Иешуа Зингер

Георг стремительно отодвинулся, будто получил неожиданный удар.

— У тебя кто-то есть? — резко спросил он, глядя ей в глаза.

— Милый, с чего ты взял? — обиделась Эльза.

Георг ничего не понимал:

— Так в чем же дело? Почему нет?

— У меня есть партия, — твердо сказала девушка. — Я вся принадлежу ей. Вся, понимаешь?

Таких глупостей Георг даже слышать не хотел. Ерунда, женские капризы. Он уже не студент, чтобы она водила его за нос. После того как они были близки, она принадлежит ему, он имеет на нее право. И нечего голову морочить. Большое дело, партия. Они поженятся, как все приличные люди, будут вместе работать, вести хозяйство, ездить за город по воскресеньям, как раньше. А когда немного подкопят, придется ей на время оставить медицину, чтобы родить ребенка.

Он обнял ее крепко, со всей нежностью, накопившейся за годы разлуки. Эльза была прекрасна. Щеки горели румянцем, сверкали огромные карие глаза. Стройное тело совершенно не изменилось, осталось таким же гибким и женственным. Георга охватило желание.

— Ты будешь моей, — шептал он, — только моей. Никому тебя не отдам… Слышишь? Никому…

Он крепко прижал ее к себе. Она затихла в его объятиях. Но вдруг вырвалась с неожиданной силой.

— Нет! — сказала она властно.

Георг окаменел под ее насмешливым взглядом.

— Эльза, я тебя не узнаю, — сказал он с горечью. — Помнишь тот день, когда я уезжал?

— Помню, Георг, — мягко ответила Эльза. — Все помню и ни о чем не жалею. Но это не значит, что я должна стать твоей женой, рожать детей и вести хозяйство, как ты требуешь.

— В ту ночь ты говорила другое. Неужели у тебя ничего ко мне не осталось?

Взгляд Эльзы стал еще теплее. Конечно, она его любит. Любит с того дня, когда они познакомились. Она тоже тосковала по нему, сильно тосковала. Но пустая жизнь жены и матери — не для нее. Предстоит большая работа, в стране начинается новая жизнь. Партийные руководители дают ей ответственные задания, которые редко доверяют женщинам. Ее даже выдвинули в депутаты! Она не может отказаться от партийной работы ради личного счастья.

Увидев, что напором он ничего не добьется, Георг пошел другим путем. Он заговорил о своей любви, о том, как на войне тосковал по Эльзе. Хорошо, он согласен принять ее капризы. Да, он считает, что политика — это глупость, которая годится только какой-нибудь старой деве. Он уверен, что женское счастье — быть матерью и женой. Но он не будет мешать ей делать то, что она считает нужным. Она сама возьмется за ум. Он дает слово, что не станет ограничивать ее свободу, лишь бы они были вместе.

Но Эльза не собиралась сдаваться. Знает она мужчин с их стремлением властвовать над женщиной. А лучше всех она знает его, Георга. Ему нужна жена, которая будет на сто процентов женой, матерью его детей и его собственностью. И многие девушки были бы этому рады, но только не она. Вот поэтому она никогда не выйдет замуж. Он должен ее понять. Ей нелегко это говорить, ведь она его любит, очень любит. Георг не стал слушать.

— Ложь! — перебил он. — Ты вообще не знаешь, что такое любовь. Раньше ты любила микробов, теперь любишь партийные собрания.

Эльза приняла кокетливый тон. Она прижалась к Георгу, поцеловала его, ласково дернула за чуб.

— Милый, смешной, сердитый мальчишка, — заговорила она, как с ребенком. — Ну, не вешай нос, малыш.

Георг грубо оттолкнул ее:

— Я не мальчишка и не желаю слушать всякую чушь!

Как в студенческие годы, он почувствовал себя жалким и ничтожным рядом с этой красивой рыжеволосой женщиной, которая играет с ним, как хочет. Его мужская гордость страдала. Ведь это он всегда решал, с кем ему быть, женщины просили его любви и подчинялись ему. А теперь все наоборот, и это так унизительно!

— Смотри, пожалеешь, да поздно будет, товарищ депутат, — сказал он в сердцах и бросился вон из комнаты.

На пороге он столкнулся с доктором. Тот вернулся с прогулки. Георг попытался объяснить свой стремительный уход. Доктор Ландау понимающе улыбнулся в бороду.

— Обычное дело, друг мой, — сказал он. — Не надо так страдать. Приободритесь, молодой человек!

Георг заставил себя улыбнуться.

— Так-то лучше. И вот что, послушайтесь-ка моего совета и займитесь акушерством. Не все женщины с ума посходили, многие хотят иметь семью и детей.

Эльза поняла отцовский намек и попыталась спорить, но доктор махнул рукой.

— Быстро спать, глупая гусыня! — приказал он. Потом подошел к Георгу, приобнял его за талию. — Карновский, если хотите, я дам вам письмо к профессору Галеви, чтобы он взял вас к себе в клинику.

Громкое имя произвело на Георга впечатление.

— К самому профессору Галеви?

— Он мой старый друг. И очень хороший врач, хоть и специалист. И человек прекрасный. Редкость среди специалистов…

16

В военные годы женщины мало рожали, но теперь клиника профессора Галеви снова полна. Несмотря на тяжелые времена, инфляцию и безработицу, много свадеб, а женатые возвращаются к семейной жизни. Клиника основана давно, и сам профессор Галеви уже стар. Он носит бакенбарды, редкость по теперешним временам, и пышные, совершенно белые, будто сделанные из ваты, усы. На крючковатом, как орлиный клюв, носу проступают темно-красные и синие прожилки. Но черные, глубоко посаженные глаза смотрят молодо, кажутся чужими на старом, морщинистом лице. И руки профессора еще не утратили сил, он сам проводит сложнейшие операции. Его пациентки — женщины из аристократических семей, зачастую профессор принимает роды уже у третьего поколения. Многие известные люди, ученые, банкиры, чиновники, военные и даже государственные мужи — «его» дети, это он помог им появиться на свет.

В просторном кабинете окнами в сад висят многочисленные фотографии. Вот профессор в молодости, когда он только начинал практиковать, здесь — в зрелые годы, на медицинских конгрессах, в окружении других светил. Среди фотографий самого профессора висят портреты его родственников: деды и прадеды, бородатые, в ермолках, отец, раввин из прирейнского города, а вот молодой человек в очках и форме капрала, которая совсем не идет благородному, умному лицу. Это последняя фотография младшего сына, погибшего на фронте. На раме — лента из черного крепа.

Уже три года, как медсестра Гильда повязала на раму траурную ленту, но у профессора до сих пор начинает щемить сердце, стоит только посмотреть на фотографию. Вот и сейчас он изучает рентгеновские снимки, но нет-нет да и бросит взгляд на портрет. Услышав, как фройляйн Гильда легонько постучала в дверь, профессор Галеви быстро отвел глаза, словно его застали за чем-то постыдным.

— Господин профессор, к вам доктор Карновский, — говорит Гильда, подойдя справа: она знает, что профессор не слышит левым ухом.

— Доктор Карновский? Кто это?

— Господин профессор назначил ему встречу, — улыбается Гильда. — У него письмо от доктора Фрица Ландау.

— От Фрица Ландау, — припоминает профессор Галеви. — Конечно. Пусть войдет.

Карновский по армейской привычке щелкнул каблуками, но, сообразив, что такое приветствие тут неуместно, аж два раза поклонился старому ученому.

— Я доктор Карновский, господин профессор, — сказал он тихо, — Георг Карновский.

— Говорите в правое ухо, коллега, — ответил старик. — На левое я глуховат.

От слова «коллега» Карновский покраснел, как от насмешки, и, подойдя справа, повторил свои слова. Профессор Галеви кивнул головой:

— Как поживает Фриц? Все сидит в Новом Кельне и воюет со всем миром?

Карновский почувствовал себя уверенней, ведь он дружен с доктором Ландау, который прислал его сюда. Он рассказывает, и профессор Галеви смеется от души, смеются даже бакенбарды и прожилки на орлином носу.

— Фриц — прекрасный врач, — замечает он, — очень хороший, только слегка сумасшедший. Воюет с целым светом.

Когда Карновский рассказывает о войне, профессор невольно бросает взгляды на портрет с черной лентой. Опять знакомая боль: они вернулись, а его сын — нет. Но профессор понимает, что этот молодой человек ни в чем не виноват. Он внимательно смотрит на него глубоко посаженными черными глазами.

— И почему же вы решили пойти в гинекологию? — спрашивает он. — Потому что это ваше призвание или потому что доктор Ландау мог дать вам рекомендацию?

Карновский с улыбкой вспоминает слова доктора Ландау: сеять после жатвы. Профессор Галеви опять смеется:

— Молодец Фриц! Это он хорошо сказал, сеять после жатвы… Это верно…

Карновский рассказывает о работе в госпиталях. Старик кивает:

— Да, да. Но я не люблю массовой продукции, молодой человек. У меня надо работать тщательно… Что ж, приходите завтра утром. Я сделаю распоряжение.

Карновский не может поверить собственным ушам: его берут в клинику профессора Галеви, о которой мечтают лучшие врачи. Он горячо благодарит профессора. Тот подает руку, неожиданно сильную для его лет.