Конторщица 4 (СИ) - А. Фонд

были, как у стрекозы.

— Нет. Я к вам, — ответила я и представилась. — Я от товарища Быкова. Горшкова. Лидия Степановна. Мне нужно передать вам пакет с документами.

— Положите документы на тот столик, — кивнула узким подбородком секретарша, не отрываясь от машинки.

Мой план по «наведению мостов» рушился прямо на глазах.

Я послушно подошла к «тому» столику и положила пакет. В голове лихорадочно роились заготовки для общения, но, по всей видимости, эта дамочка относится к категории таких, к которым «на хромой козе не подъедешь».

И что же мне делать?

Мысленно распрощавшись с результатом, я уже приготовилась уходить, как взгляд наткнулся на фотографию, вырезанную из какого-то журнала и любовно вставленную самодельную рамочку из открыток. Но фото улыбался с видом кролика-переростка…. Велимир!

Барышня изволит вздыхать по Офелию Велимирову?

Бинго!

— О! Вам тоже нравится творчество Офелия Велимирова? — хищно раздувая ноздри спросила я, разворачиваясь к секретарше.

— А что? — подозрительно уставилась на меня «стрекоза».

— Друг нашей семьи, почти как родственник, — поделилась я и сразу нарисовала себе железное «алиби», чтобы не восприниматься, как конкурентка, — мой муж ведь тоже пианист. Кстати, Офелий Велимиров — это же псевдоним у него. А звать его просто Велимир. Так вот Велимир и мой Валерий учились вместе, ходили на занятия по сольфеджио к одной учительнице.

— Да вы что! — затрепетала секретарша. — он такой талантливый! Он — гений!

— Да, гений, — со сдержанным достоинством улыбнулась я и прибавила, — а хотите я вас познакомлю?

— Да вы что! — затрепетала секретарша.

— Одну минуту! — воскликнула я, лихорадочно соображая, где можно позвонить, — Ждите меня здесь, я уточню, когда он свободен.

— Можно позвонить? — спросила я вахтёра, упитанного старичка-боровичка, сидевшего за стойкой с таким самодовольным видом, словно он генерал.

— Не положено! — высокомерно поджал губы тот и демонстративно отвернулся.

— Мне очень надо! — взмолилась я, а в моих пальцах магическим образом появилась пятёрка. — Я быстро!

— Ну если быстро, — деланно вздохнул румяненький старичок и пять рублей исчезли в его лапах со скоростью падения рубля в лихие годы.

«Хоть бы он был дома», — взмолилась про себя я, набирая заветный номер:

— Аллё! Велимир?

— Слушаю, — донёсся знакомый баритон и я возликовала.

— Это Лида! Лида Горшкова!

— Что случилось Лида?

— Я в Москве.

— О! Ну это же замечательно! Если хочешь, мы можем сходить в ресторан или в кино. Или на ВДНХ завтра. Но на ВДНХ я могу только до обеда. Потом у меня репетиция.

— Нет, Велимир, мне очень нужна твоя помощь, — взмолилась я, — если я приглашу тебя на квартиру к подруге, ты сможешь прийти? Сегодня? Очень надо! Вся надежда на тебя, Велимир!

— Всё так серьёзно? — переспросил он.

— Дело жизни и смерти! — воскликнула я, и старичок-вахтёр вздрогнул и укоризненно взглянул на меня.

— Куда идти и во сколько? — тон Велимира стал деловым.

— Я перезвоню тебе в течение часа и уточню, — сообщила я и положила трубку.

Многословно поблагодарив хитрого старичка, я бросилась обратно в приёмную.

— А знаете! — сказала я, — у меня для вас сюрприз.

Секретарша заволновалась и оторвалась от машинки.

— Представляете⁈ Офелий Велимиров сегодня вечером абсолютно свободен, — сообщила я с радостно-заговорщицким видом. — Я рассказала ему про вас. И он согласился встретиться. Так что я могу вас познакомить. Если хотите, конечно же.

Лицо секретарши пошло пятнами. Глаза мечтательно вспыхнули.

— Вот только я не москвичка, поселили меня в гостиницу «Волна», а она ведомственная. И я не уверена, что стоит приглашать человека такого уровня туда.Да и могут не пустить. А к нему домой напрашиваться неудобно. Он холостяк, живёт один. Нет женской руки. В доме может быть не убрано. Ну, вы же понимаете…

— Да-да, вы правы, — занервничала секретарша, хлопая глазами. — Но мы можем сходить в ресторан.

— Увы, — загрустила я, — Офелий Велимиров — человек публичный и ему нельзя появляться в таких местах без согласования со своим руководством. Вряд ли он пойдёт в ресторан. Даже не знаю, что и делать. Он только сегодня вечером свободен, а потом у него премьера.

— Премьера у него уже была! — всплеснула руками секретарша, — позавчера.

— Тем более, — поддакнула я (ну, а что я сделаю, если я плаваю во всём этом, как дохлый крокодил в Амазонке).

Секретарша задумалась, не замечая, как в волнении мнёт и комкает свежеотпечатанные листы.

«Ну же! Думай правильно! Думай!» — послала мысленную команду ей я.

— О! А ведь мы же можем посидеть у меня, — немного подумав, сказала секретарша.

— Отлично! — просияла я, — диктуйте адрес. Во сколько подъехать?

В девять вечера мы с Велимиром стояли у подъезда типичной двухэтажной «хрущёвки» желтого кирпича в одном из спальных районов.

— Второй этаж, пятая квартира, — сказала я, заглянув в листочек, когда Велимир рассчитался и отпустил такси.

— Во что ты меня втягиваешь, — вздохнул Вилимир и стал похож на большого свирепого кролика.

— Мне нужно, чтобы ты весь вечер отвлекал её, — в тысячный раз повторила я, — уболтай её, целуйся там, что хочешь делай. Да хоть трахни, без разницы. Но вы не должны выходить из кухни.

— Это так отвратительно, — опять начал ныть Велимир.

— Ну, я же тебе помогала, — привела убойный аргумент я, — представляешь, если бы Лилиана Михайловна проведала, с кем действительно ты проводишь время?

— Спасибо тебе, — надулся Вилимир и не удержался от подколки, — ты очень великодушна, Лидия.

— Спасибо будет, когда ты мне поможешь, — безапелляционным тоном сообщила Велимиру я, и потянула его в подъезд, проигнорировав шпильку, — пошли уже. Время.

Инна Станиславовна (а именно так звали секретаршу) подготовилась к нашему визиту с размахом. Очевидно поэтому она назначила его в столь позднее время. Хотела блеснуть и пустить пыль в глаза (а нам с Велимиром, блин, пришлось больше часа сидеть в парке на лавочке и ждать).

Ужин протекал уныло и шаблонно. Пока я, тихо позвякивая столовыми приборами, с аппетитом поглощала греческий салат и котлеты, Инна Станиславовна, приодетая в ядовито-лиловое платье с большим, вязанным крючком, кружевным жабо, приговаривала, поминутно заглядывая в глаза Велимиру:

— Как прекрасно вы исполняете прелюдию ми минор номер четыре! Я в восхищении! Готова слушать её и слушать!

Я скосила глаза и заметила, как Велимир подавил страдальческий вздох и укоризненно посмотрел на меня.

— А канон ре мажор! Это божественно!

Ужин был накрыт в большой комнате, которую Инна Станиславовна называла «зал». На зал эта комнатушка была мало похожа, но москвичам виднее.

Документ, который мне нужно было заменить, находился, по сведениям «опиюса», в кабинете. Как понять где у неё кабинет, если в квартире всего две комнаты? Одна из которых — зал. Логично, что вторая — спальня. Но, может быть, Инна Станиславовна спит в кабинете?

Как бы там ни было, нужно было действовать.

— Такое чудесное вино, — вклинилась я, протягивая свой бокал Велимиру, — долейте нам с Инной Станиславовной вина, пожалуйста. У меня есть тост.

Инна Станиславовна, которую я перебила на описании её восхищения от фуги Франка с вариацией си минор, недовольно нахмурилась. Велимир так вообще готов был заплакать. Мне их обоих было по-человечески жаль. Но задание есть задание и его надо было выполнять. Иначе не видать мне таких денег, как нарисовал на салфетке «опиюс».

Поэтому я протянула бокал и провозгласила:

— Предлагаю выпить за то, чтобы в глазах наших любимых была только радость и любовь! — признаюсь, текст тоста я сплагиатила у бедного Эдички, но других тостов, подходящих к событию, я не знала. — За любовь положено пить до дна!

Я внимательно проследила, чтобы голубки выпили вино до дна, а сама, незаметно отставив полный бокал в сторону, сказала:

— А давайте потанцуем?

Инна Станиславовна и Велимир уставились на меня с таким осуждением, что мне аж стало больно. А я что? Я — ничего:

— Вы потанцуйте. А я схожу, носик припудрю.

И проявила благородство, оставив два любящих сердца вместе. А сама вышла искать документ.

Всё оказалось не так уж и страшно — Инна Станиславовна действительно спала в некоем подобии спальни-кабинета. Все стены были заняты стеллажами с книгами и бумагами. Книг было не просто много, а очень много. Книги стояли на полках и стеллажах в два ряда, громоздились стопками на полу и подоконнике, пылились под креслом и на кушетке. А посередине комнаты сиротливо красовалось узкое монашеское ложе, достойное Фомы Аквинского (после того, как он нагулялся и заявил, что бабы — зло, если только я опять не путаю).

Капец! И как я в этом бедламе найду нужный документ⁈

Могучим усилием воли подавив зарождающуюся истерику, я принялась судорожно осматривать чёртовы полки!

Здесь?

Вроде нет, только книги?

А здесь?

Здесь?

Или здесь⁈

Мои руки затряслись от напряжения. На лбу выступили капли пота.