Посланник - Борис Мешарин

— Мой выбор? — Повторил последнюю фразу Сабонис. — Мой выбор… Ты же не дурак, генерал, значит, считаешь, что я не шлепну тебя и что-то приготовил про запас, ес-ли начнется исполнение. Выкладывай.

— Но ты не остановил видеозапись и не уничтожил пленку, Юрий, вернее Юргис.

— Ничего, за это не переживай, генерал, пленку я всегда успею забрать.

— Есть такая поговорка у русских: каждому овощу — свое время. Потом тебе при-дется уничтожить не только пленку, но и людей, наблюдающих за нами сейчас. Это кон-сульство и сделать тебе это не удастся. Ты станешь не нужен ни полякам, ни своим. Без-действием ты подписываешь смертный приговор себе, Юргис. Поляки — это нация, кото-рая ненавидит русских. Давно, еще со времен Минина и Пожарского, вернее, гораздо раньше. Ты думаешь — они любят американцев? В каждом стаде любят своих и подчиня-ются силе. Союз развалился вопреки воле народа. Сила сейчас на вашей стороне.

— Да, сила на моей стороне, — перебил его Юргис, — и бред твой, генерал, я слушать более не намерен. Я привезу тебя в Штаты, хочешь ты того или нет, но привезу. Выполню свою работу качественно, а там пусть шефы решают — нужен ты им или нет. Моя миссия станет законченной.

— Законченной…

Взгляд и ледяной голос заставили Сабониса выхватить пистолет, но Михайлов перехватил его руку, резко дернул к себе, одновременно поворачивая в сторону. В мгно-вение ока Юргис оказался прижатым спиной к Михайлову, горло сдавливала согнутая в локте рука, а висок ощущал прохладную сталь оружия.

Генерал, продолжая удерживать Сабониса, убрал пистолет в карман, нащупал его сотовый и позвонил Суманееву.

ХХ глава

Николай вышел из здания Консульства и как-то посмотрел на мир по-особому, словно сделал глоток свободы. Город представился ему более контрастно и обыкновенные детали, не замечаемые до этого, прорисовывались ясно и четко. Конец зимы в самом разгаре, морозы держались крепко, а солнце уже светило по новому, по-весеннему. Сугробы на улицах совсем почернели от накопленной сажи и других, невидимо оседающих выбросов в атмосферу.

Сабониса вывели в наручниках из здания. Он приостановился около Михайлова.

— Я чувствовал, что ты не тот, чекистская мразь.

Юргис сплюнул по зэковски. «Вот и посидишь, поплюешься», — подумал Михай-лов, но ничего не ответил.

Машина уже ждала его, а водитель выскочил и доложил:

— Товарищ генерал…

— Здравствуй, Дима, — перебил его Михайлов, — домой поедем, домой.

Жизнь продолжалась и уже два других автомобиля сопровождали его машину, новая охрана, которую он видел впервые.

А за городом чистый белоснежный снег, еще не подвяленный солнцем и все оста-валось по-прежнему — деревья, КПП на дороге, коттедж, где его ждали.

Ирина выскочила на улицу без пальто, прямо в платье и тапочках, кинулась на шею любимому, целовала заросшие щетиной щеки, оставляя на них следы своих радост-ных слез.

— Ну, что ты, Ирочка, я же дома… замерзнешь.

Он взял ее на руки, так и занес, словно пушинку, на второй этаж.

— Какой ты колючий, я тебя таким еще не видела, — она гладила его лицо ладонью и колючая борода казалась родной и близкой. — Но все равно мой и любимый. Ты, навер-ное, хочешь есть, — вдруг встрепенулась Ирина, — а я тут к тебе со своими обнимашками?

— Хочу, но позже. Побудем еще немного вместе.

— А там что, за столом, мы не будем вместе?

— Будем, — улыбнулся Николай, — будем, но не то. Душа теплится, когда ты лежишь рядом, прижимаясь своим прекрасным телом, щебечешь ласково, хочется тебя всю выпить или съесть.

— Съешь меня, Коленька, всю съешь и выпей… мой родной и любимый.

Она прилегла к нему на плечо, ладонью водила по груди, иногда раздвигая и сдвигая свои пальцы, словно расчесывая волосы. Ей нравилась это немного поседевшая грудь, нравилось запускать в нее пальцы и теребить волосы. Ее волосы на его груди.

— Если бы мне сказали немного раньше, что я выйду замуж за мужчину старше на двадцать три года, я бы просто усмехнулась и никогда не поверила в это. А сейчас ты мой самый любимый, дорогой и самый молодой мужчина на всем белом свете. Вот как пово-рачивается жизнь…

Ее глаза стали грустными и повлажнели.

— Что ты, Ирочка? — Не понял сразу Николай.

— Ничего, это я так… А что они хотели от тебя?

Николай вздохнул, гладя любимую по спине.

— Я же работаю на оборонку, Ира, мною создано принципиально новое средство защиты. Такое средство, о котором могут писать лишь фантасты в своих книгах, а оно су-ществует в реале. Их разведке стало известно кое-что, совсем немного — вот они и реши-лись меня выкрасть. Да ничего не получилось — руки оказались коротки. Но ты не пере-живай, ничего подобного более не случится.

— Конечно, не переживай, — Ирина приподнялась на локте, глядя в глаза Михайло-ву, — но ведь как-то они узнали, кто-то сдал информацию и за тобой началась охота. Зна-чит, они не успокоятся, будут продолжать другими методами и средствами. Как же мне не переживать?

Николай прижал Ирину к своей груди, ладонью взъерошил волосы.

— Успокойся, родная, все позади. Никто больше не сможет причинить вреда ни те-бе, ни мне. В Лэнгли уйдет сообщение, что полученная ими информация ошибочна. Все уладится и никто за мной охотиться не станет.

— Лэнгли? Это что — ЦРУ?

— Да, это их разведка. И больше не будем об этом, все закончилось.

ХХI глава

Май в этом году выдался промозглым, холодным и дождливым. Уже конец меся-ца, а летнего тепла так и нет. Правда постояло тепло пару дней всего и вот уже вторые сутки льет дождь. Ладно бы дождь, а то с ветром и снег иногда пробрасывает. Но температура держится плюсовая — до одного градуса. Мерзкая погода, хоть и говорят, что у природы ее плохой не бывает. Может — кому-то и такая нравится. Но, наверняка этих людей немного.

Владимир сидел на табурете, поджав под себя ноги и накинув на плечи куртку. Сидел нахохлившись, словно индюк, и ничего не хотел делать. Надо бы завтрак пригото-вить, печку протопить, чтобы согреться, прийти в себя. Но он сидел, тупо уставившись в одну точку еще с вечера.

Организм брал свое — захотелось в туалет. Владимир с трудом распрямил затек-шие ноги. Пошел вначале, словно на ватных ногах. Вернулся через некоторое время с улицы, закрыл дверь на крючок, выпил сырой водицы и плюхнулся на диван, не раздева-ясь. Уснул сразу же, хоть и было уже раннее утро. Проспал до вечера.

Может быть от голода, холода или от того, что выспался, но не было в глазах ра-нее присутствовавшей тупизны. Взгляд стал осмысленным и колючим, дерзким.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});