Откровенные рассказы странника духовному своему отцу - Автор Неизвестен

16) Некогда, желая испытать его, я несколько дней не подавал ему хлеба поесть. Он же ни хлеба не попросил и ничего на это не сказал. Тогда, сотворив поклон, я спросил его: сотвори любовь, отче, и скажи мне, не оскорбился ли ты, что я не приносил тебе по обычаю поесть. Он сказал: прости брате! Если двадцать дней не дашь ты мне поесть хлеба, я не попрошу его у тебя; ибо доколе терплю душею, терплю также и телом. Так был он занят созерцанием истинного блага.

17) Говорил он: с тех пор как пришел в скит, не попускал я помыслу своему выходить за стены келлии; но и в мысль свою не принимал я никакого другого помысла, кроме страха Божия и судилищ будущего века, держа в памяти угрожающий грешным суд и огнь вечный и кромешную тьму, и то, как живут души грешников и праведников, и какие блага уготованы праведным и как каждый получает свою награду по труду своему: один за труды подвижничества, другой – за милостыню и любовь нелицемерную, иной за нестяжательность и полное безмолвие, тот за крайнее послушание, этот за странничество. Все сие содержа в мысли, не попускаю я иному помыслу действовать во мне и не могу уже быть с людьми или ими занимать ум свой, чтоб не отдалиться от божественных помышлений.

18) К сему присоединил он и сказание о некоем уединеннике, говоря, что он уже и бесстрастия достиг, и от руки ангела принимает хлеб в пищу, но по причине разленения (ослаблении внимания) лишился такой чести. Ибо когда душа ослабит рассмотрительное и напряженное внимание ума, тогда душу ту объемлет ночь. Где не сияет Бог, там все разливается как во мраке; и не может тогда душа воззревать к единому Богу и трепетать словес его. Бог приближаяся Аз есмь, говорит Господь, а не Бог издалеча. Или утаится человек в сокровенных, и Аз не узрю ли его? Еда небо и землю не Аз наполняю?[Иер. 23, 23, 24]. И о многих других, подобное пострадавших, припоминал он. Привел и падение Соломона, который, говорит, такую получил премудрость и так, будучи всеми славим, потому что как денница, утром восходящая, всех осиявал светлостию премудрости, за малую сласть потерял такую славу. Итак страшно поблажать разленению; но надобно непрестанно молиться, чтоб другой какой помысл нашедши не отлучил нас от Бога, и вместо Его не приподставилось уму нашему иное что. Только чистое сердце, став вместилищем Духа Святого, чисто зрит в себе, как в зеркале, самого Бога всего.

19) Слыша сие, говорит живший с Аввою Филимоном браг, и на дела его смотря, я уразумел, что в нем совсем перестали уже действовать телесные страсти, и что он был усердный любитель всякого совершенства, так что всегда виделся преображаемым божественным Духом (от славы в славу) и воздыхающим воздыханиями неизглаголанными, в себе с собою сообращающимся и себя взвешивающим (или себя держащим ровно, как на весах) и всячески подвизающимся, чтоб что-нибудь пришедши не возмутило чистоты ума его и скверна какая-нибудь тайно не приразилась к нему. Видя, говорит, сие и ревностию к подобному образу жизни возбуждаемый, я с усердным обращался к нему прошением, говоря: как я мог бы стяжать чистоту ума подобно тебе? Он же говорил: поди – трудись, ибо для этого труд потребен и болезнование сердца. Блага духовные, достойные усердного искания и труда, не достанутся нам, если будем возлежать на одрах и спать. И земные блага никому не достаются без труда. Тому, кто желает придти в преуспеяние, Надобно прежде всего отрешиться от своих хотений и стяжать непрестанный плач и нестяжательность, не внимай согрешениям других, и своим только, и об них одних плача день и нощь, и не имея суетной дружбы ни с кем из людей: ибо душа, скорбящая о своем бедственном положении и уязвляемая памятию о прежних согрешениях, бывает мертва миру, как и мир умирает для нее, т. е. тогда недейственны бывают плотские страсти и человек (неподдействен) сим страстям. К тому же отрекшийся от мира и со Христом сочетавшийся, и в безмолвии пребывающий любит Бога, хранит образ Его и подобием Ему богатится; ибо свыше приемлет от Него подаяние Духа и бывает домом Бога, а не демонов, и дела праведные представляет Богу, Так душа, став чистою по жизни, свободною от осквернений плоти и не имеющей скверны или порока, облечется, наконец, венцом правды и воссияет красотою добродетелей.

В ком же в начале отречения не поселяется в сердце плач, ни слезы духовные, ни память о неимеющих конца муках, ни безмолвие истинное, ни молитва непрестанная, ни псалмопение и поучение в божественных Писаниях, в ком не обратилось сие в навык, так чтоб, по причине непрерывности приседеняя сему, он понуждаем был и не хотя делать то от ума, и страх Божий не господствует в душе его: тот еще почивает на содружестве с миром и не может иметь ума чистым в молитве; ибо только благочестие и страх Божий очищают душу от страстей и соделывая ум свободным, вводят его в естественное ему созерцание, и дают ему коснуться богословия, которое приемлет он в образе блаженства (блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят), – это для сподобляющихся сего еще отселе служит залогом (будущего), и хранит (духовное устроение) непоколебимым.

Итак всеми силами потщимся о практическом делании (добродетелей и подвигов), которыми возводимся к благочестию, что есть мысленная чистота, плод которой – богословское созерцание, естественное (уму). Ибо деяние есть восхождение к созерцанию, как (говорит) проницательный и богословнейший ум (Григория Богослова). Почему если вознерадим о делании том, то будем чужды всякого любомудрия; ибо хотя бы кто достиг самого верха добродетели, все ему необходимы труд подвижничества, обуздывающего бесчинные стремления тела, и строгое хранение помыслов. И этим способом едва можем мы улучить вселение Христа. Ибо чем больше умножается наша праведность, тем больше возрастает духовное возмужание; и наконец, ум в совершенство пришедши, весь прилепляется к Богу, и осиявается божественным светом, – и ему открываются неизреченности таинств. Тогда истинно познает он, где мудрость, где сила, где разум для познания всего, где долголетие и жизнь, где свет очей и мир. Ибо пока занят он борьбою со страстьми, дотоле не имеет возможности насладиться сим; так и добродетели и пороки слепым делают ум; те, чтобы не видел добродетелей, а эти, чтоб не видел пороков. Но когда восприимет он покой от брани, и сподобится духовных дарований, тогда, непрестанно бывая воздействуем благодатию, весь соделывается световидным, и становится не отклоним от созерцания вещей духовных. Таковый не привязан ни к чему здешнему, но пришел от смерти в живот.

Тому, кто восприемлет достоподражательную жизнь и к Богу приближаться ревнует, надлежит иметь непорочное сердце и уста чистые, чтоб слово, исходя из чистых уст чистым, могло достойно воспевать Бога, так как душа, к Богу прилепившаяся, непрестанно с Ним собеседует. Возжелаем же, братие, достигнуть до такой высоты добродетелей и перестанем пресмыкаться по земле, прилепившись к страстям. Подвизающийся и достигший близости к Богу, причастившийся святого света его и уязвившийся любовию к Нему, наслаждается Господним некиим и непостижимым веселием духовным, как говорит божественный псалом: насладися Господеви, и даст ти прощение сердца твоего: и изведет яко свет правду твою, и судьбу твою яко полудне[Псал. 36, 4, 6]. И какая любовь так сильна и неудержима, как та, которая от Бога вливается в душу, очистившуюся от всякого зла? Такая душа от истинного расположения сердца, говорит: уязвлена есмь любовию аз[Песнь Пес. 2, 5]. Неизреченны и неизъяснимы блистания божественной красоты! Не может изобразить их слово, ни слух вместить! На блистание ли денницы укажешь, на светлость ли луны, на свет ли солнца, – все это неуважительно в сравнении со славою оною, и больше скудно пред лицом истинного света, чем глубочайшая ночь или мрачнейшая мгла пред чистейшим полуднем. Так передал нам и Василий, дивный между учителями, из опыта познав сие и научившись сему.

20) Сие и больше сего рассказывал живший с Аввою брат. Но кто не подивится в нем еще и следующему, как доказательству великого смирения его? Удостоен будучи пресвитерства давно-давно, и так преискренно коснувшись небесного и жизнию и разумом, он всячески избегал божественных священнодействий, как бремени, так что в продолжение многих лет своего подвижничества он очень редко соглашался приступать к святой трапезе (для священнодействия). Но и божественных Таин, причащаться, несмотря на такую постоянно опасливую жизнь, не причащался, когда случалось ему входить в общение и беседовать с людьми, хотя при этом не говорилось им ничего земного, но одно душеполезное для искавших бесед с ним. А когда намеревался причаститься божественных Таин, то пред этим долго докучал Богу, умилостивляя Его молитвами, псалмопениями и исповеданиями. Ужасался он гласа иереева, который возглашает при сем говоря: святая святым. Ибо в это время, говорил он, вся церковь полна бывает святых ангелов, и сам Царь сил таинственно священнодействовав, и хлеб и вино претворив в Свое тело и кровь, чрез св. причащение вселяется в сердца наши. Почему, присовокуплял он, надлежит нам лишь непорочно и чисто, и как бы вне плоти бывая, без всякого сомнения и колебания, дерзать на святое причастие пречистых Христовых Таин, чтоб сделаться причастными бывающего от них просвещения. Многие из св. отцев видели св. ангелов, которые остерегали их (от всего неподобного): – почему и сами они держали себя в глубоком молчании, не говоря ни с кем.