Не-птица (СИ) - Андрей Дёмин

как далеко там продвинулись в изучении синдрома Морфана, а потом вдруг вспоминал, что отец тут останется один, если уехать учиться, что жизнь за границей — это дорого, и что среди немцев будет очень одиноко.

Ива на эти монологи реагировать перестала уже спустя неделю. На меня же нездоровая влюбленность друга давила, особенно если учитывать их конфликты с Милой.

А конфликты продолжались. Милка приходила реже, но зато практически всегда — на весь день, а бывало, что и на ночь. Они с Иволгой обычно просто занимались своими делами: мелкая читала, играла или валялась, а парикмахер сидела в телефоне или же что-нибудь нам готовила. Мне поначалу было неудобно, но Мила сама попросила позволить ей заниматься чем-то полезным. Оставалось только согласиться. Вечером девочки обычно устраивались на кровати — Мила опиралась спиной на стенку, а Ива укладывалась к ней на колени. Ложились спать тоже вдвоём, я же перемещался на кухню, чтобы не смущать Милку.

Если в этот день не приходил Рус — было тихо. Если же приходил… Начиналось. Еда, приготовленная Милой, подвергалась нещадной критике, а разговоры о пользе образования (в пику девушке, учившейся на парикмахера) становились громче и длиннее. Мила не оставалась в долгу, осыпая «подарочки» Руслана едкими насмешками, а на претензии к кулинарным изыскам прямо заявляла, что порцию медика испортила специально. Продолжались взаимные уколы и мелкие стычки до момента, когда Иволга вставала и демонстративно уходила в магазин за сигаретами.

Не помню, чтобы я говорил об этой её привычке раньше. Дело в том, что обычно мелкая курила после сильного стресса, или от усталости — примерно по сигарете в неделю. Теперь же Ива смолила ежедневно раза по три. Отправлять её с этим на улицу было бесполезно — красноволосая выдыхала мне в лицо очередной горький клубок дыма и затягивалась ещё. В общем, жизнь текла своим чередом.

Мы с Иволгой стали откладывать деньги на её отъезд.

— Раз уж сама не можешь устроиться на нормальную работу, то хотя бы не воруй, — сказал я, укладывая на дно копилки первые две тысячи рублей.

Ива благодарно улыбнулась и обняла меня. Больше мы эту тему не поднимали, только регулярно добавляли по несколько сотен в баночку.

Работать на разных халтурках мелкая не прекратила, так что деньги у нас водились. Я вяло искал работу по специальности, ничего не находил и оставался официантом. С Леной мы все так же пересекались, но я держался подчеркнуто холодно. Она же явно мучилась виной, но говорить была не готова. Самостоятельно налаживать отношения мне уже не хотелось.

На улице стало совсем холодно. Прошлись с Ивой по магазинам, купили ей дешёвую, но тёплую куртку и парочку кофт. Мелкая чуть повеселела, но взгляд, этот её надтреснутый взгляд, никуда не делся. Зима приближалась, и сегодня, подойдя к окну, я увидел, что на улице лёг первый снег. Белые хлопья выпали уже три раза, но всё время таяли, оставляя во дворе только холодную грязь. Теперь же, увидев нетающую пелену, я выдохнул: можно было не мучиться ожиданием. Сибирская зима прибыла во всей своей красе.

— Че там? — на животе сомкнулись маленькие ладони, а в спину уперлась уже привычная мягкость.

— Снег.

— Бе! — Ивушка отошла к столу наливать чай. — И именно сегодня!

— А что сегодня?

— Сегодня мы идем в гости! — сообщила подруга.

Я поставил чашку на стол.

— А можно предупреждать заранее?

— Так не интересно!.

— И к кому мы собираемся?

— К самому несвободному человеку в этом городе! — красноволосая долила еще чаю и принялась усердно пить, не обращая внимания на мои вопросы.

— К кому? Ива! Ну сколько можно!

Девушка осушила чашку и вышла из-за стола. Зная, что переспрашивать бесполезно, я посидел ещё минут пять, после чего тоже вернулся в комнату. Иволга уселась в углу, у стола, и, стянув футболку через голову, созерцала пятнышко чая на воротнике.

Этот простой, но ошеломительный образ отпечатался в памяти, выхваченный бледным холодным светом ноябрьского солнца: нежная, гладкая кожа ножек, переходящая в тонкую ткань трусиков, узкая талия, с отпечатавшимся на ней синяком (ударилась вчера вечером об угол дивана), вытянутые вперед тонкие руки с аккуратными, почти детскими, пальчиками. Узкие плечи (шрамик на правом, на самом деле не такой уж большой) и бледно-бежевая ткань лифчика, ямочка между ключицами, шейка и слегка заостренный подбородок. Розовые губы (на вкус, как вишневый «Eclipse» или её сигареты, смотря когда целоваться), маленькая родинка на щеке и аккуратный носик. Огромные глаза цвета черного кофе без молока. Смотрят отрешенно-задумчиво, еще совсем сонно — их хозяйка проснулась не до конца. И, наконец, чуть взлохмаченный багровый пожар, контрастирующий с моими бледно-зелеными обоями, словно это и вправду языки пламени, готовые вот-вот перейти на соседние стены, заполнив собой всю комнату. Поглотив меня и Иволгу, не оставив ничего, кроме себя самих…

— Ты долго будешь пялиться? Я, в принципе, не против, если чё.

Я моргнул.

— Да, извини. Собираемся?

— Не! — отбросив футболку в угол, мелкая потянулась в шкаф за другой. — К обеду пойдем. Сейчас у него служба.

* * *

Выпавший ночью снег, наконец, истощил тучи, висевшие над городом больше недели. Мы вышли из подъезда, подставляя лица лучам висевшего высоко в небе солнца. Они совершенно не согревали, но всё равно было приятно — хорошая погода зимой у нас случается нечасто, да к тому же значит всегда одно: скоро ещё сильнее ударит мороз.

— И всё-таки, — поправив воротник пальто, я догнал Ивушку, успевшую выскочить на дорожку у дома. — Куда мы идем?

Мелкая одарила меня нарочито усталым взглядом.

— В монастырь, Кедр! Тебя туда сдам, надоел со своими вопросами— слов нет!

Я хмыкнул и обиженно замолчал. Кто же знал, что мы действительно идем в монастырь!

Церковь высилась недалеко от дороги — белое, узкое и очень высокое здание. У ограды Иволга бросила несколько монеток нищим. Я прошел мимо — слишком хорошо запомнился сюжет про мафию, которая бедными заведует. Только сейчас стало понятно, почему Ива надела длинную юбку (наверное, единственную в её гардеробе). Порывшись в рюкзаке, девушка извлекла оттуда платок и, хорошенько спрятав под ним