Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Дмитрий Винтер

Между тем политика повязывания Церкви «житейскими выгодами» продолжалась. Подражая Золотой Орде, царь, например, еще в феврале 1564 г. освободил население митрополичьих вотчин от разных повинностей[385]. Курбский в 1564 г. тоже обвинял князей Церкви в том, что они «подкуплены и развращены богатством»[386].

Вскоре Филипп счел для себя невозможным «не вступаться» и просил царя «оставить Опричнину», иначе ему «быть в митрополитах невозможно». «На такое дело нет и не будет тебе моего благословения», – прямо сказал он и далее продолжал действовать в том же духе. Интересно, кстати, что враги хотели обвинить Филиппа в каких-то махинациях с деньгами в бытность его соловецким игуменом. Но это, видно, стандартный прием в отношении «несогласных». А может быть, иосифляне (вернее, те из них, которые и после начала Опричнины оставались верны своим взглядом на царскую власть как на ничем не ограниченное самодержавие – как мы видели, не все они были таковы) просто судили о вчерашнем союзнике по себе?

Лишь после того, как Филипп нарушил клятву «не вступать в Опричнину», начались конфликты. Так, в марте 1568 г. царь принародно просил митрополита благословить его, но Филипп молчал. Наконец царские бояре сказали: «Святый владыка! Царь Иван Васильевич требует благословения от тебя!» Филипп ответил: «Кому ты думаешь угодить, изменив таким образом благолепие лица своего? Побойся Бога, постыдись своей багряницы! С тех пор, как солнце на небесах сияет, не было слышно, чтобы благочестивые цари возмущали так свою державу… Ты проливаешь христианскую кровь своих верных подданных… Опомнись: хотя и возвысил тебя Бог в этом мире, но и ты смертный человек. Взыщется от рук твоих невинная кровь… Не могу повиноваться твоему повелению паче Божьего повеления… Буду стоять за истину, хотя бы пришлось мне принять и лютую смерть»[387].

После этого начались репрессии против митрополитовых бояр, слуг и т. д. Одного из бояр Филиппа опричники забили насмерть железными палками, водя по улицам Москвы[388]. А 28 июля 1568 г. произошел знаменитый инцидент с тафьей: заметив, что один из опричников (или несколько – тут есть разные версии) при входе в церковь во время праздничной службы в Новодевичьем монастыре не снял головной убор, митрополит воскликнул: «Царь, разве прилично благочестивому держать агарянский закон?» «Как? Где? Что?» – закричал в ответ царь. «Один из ополчения твоего, от лика сатанинского», – сказал всенародно Филипп. Опричник поспешно сдернул тафью[389]. По другим сведениям, это была не тафья, а татарская тубетея[390], что опять-таки наводит на некоторые мысли о национальном составе Опричнины. И. де Мадариага прямо предполагает, что опричники, не снявшие тафьи в церкви (она также говорит во множественном числе), были выходцами из Орды. Как бы то ни было, после этого выступления Филиппа опричники забили насмерть четырех московских церковных старост[391]. Между тем еще Стоглавый собор 1551 г. осудил неснятие шапок в церкви специальным постановлением «О тафьях безбожного Махмета»[392].

Наконец митрополита отстранили от должности и самого (ноябрь 1568 г.). Сначала царь собрал по поводу отстранения Филиппа Боярскую думу; лжесвидетели выступили с показаниями против него, тогда-то его и обвинили в соловецких махинациях. В ответ глава Церкви сам сложил свои полномочия, но царь сказал: «Не тебе судить самого себя» и велел продолжать исполнять обязанности. Филиппа официально низложили лишь в Михайлов день, 8 ноября 1568 г.[393] Во время торжественного богослужения в храм вошли опричники во главе с А. Басмановым и объявили о лишении митрополита сана. Затем с него сорвали облачение, одели в разодранную рясу, бросили в простые сани и повезли в Богоявленский монастырь. Характерно, что, как и Адашева восемью годами ранее, Филиппа осудили заочно[394].

После отставки митрополита его слуг, как водится, перебили опричники[395]. Характерно и то, что после пожалований Церкви, аналогичных ордынским (помимо того, о чем говорилось выше, после 1563 г. были восстановлены тарханные привилегии монастырей, отмененные в 1551 г.), Филипп не смог найти убежища в больших и богатых монастырях, а лишь у Николы Старого в Китай-городе. Интересно, что после опалы Филиппа из летописей были исключены почти все относившиеся к нему сведения[396]. А Соловецкому монастырю в 1571 г., после смерти игумена, преемника Филиппа, не дозволено было самому избрать нового – его назначил царь. Право выбирать игумена самому было возвращено монастырю только в 1581 г.[397]; к этому я еще вернусь.

Сведения о массовых протестах московских посадских против отстранения митрополита[398] Р. Г. Скрынников считает недостоверными, хотя известно, что, когда митрополита везли в санях опричники, «народ бежал за ним и плакал». Как бы то ни было, Церковь стала более покорной. При этом участь не только непокорных, но и «недостаточно покорных» церковников (как новгородский архиепископ Пимен) была весьма печальной. Отметим, что Пимен осудил Филиппа в 1568 г., однако тот сказал ему: «Да будет благодать Божия на устах твоих. Что сеет человек, то и пожнет». И точно, два года спустя, при опричном погроме Новгорода, Пимен сам попал в опалу и чудом избег смерти (об этом ниже)[399]. Впрочем, как уже сказано, и сам Филипп, будучи иосифлянином, в свое время осуждал нестяжателей.

Из-под Церкви тоже, как и из-под боярства, выбивалась опора независимости – собственность. Уже 15 января 1562 г. было обнародовано «Уложение о княжеских вотчинах». Помимо того, что решено было лишить «непослушников» богатства, что боярам было запрещено продавать и обменивать родовые земли, что при отсутствии у умершего сыновей братьям и племянникам теперь разрешалось наследовать имения только по особому разрешению царя, а у жен и дочерей в случае наследования отбирали вотчину с компенсацией, теперь и Церкви запрещалось отдавать (завещать) выморочное имущество, оно переходило в казну![400] Правда, за тем последовало, как уже говорилось, освобождение от ряда повинностей (февраль 1564 г.), однако за новгородским разорением и отстранением, а затем убийством Филиппа последовала новая волна покушений на церковную собственность.

Так, антимонастырский закон 1572 г. запрещал любые земельные пожалования монастырям, если боярин завещал свою землю монастырю, ее отдавали помещикам[401]. В 1573 г. собор постановил в пользу богатых монастырей вотчин не завещать, а в 1580 г. последовал запрет Церкви покупать или получать в дар новые земли[402]. По некоторым сведениям, царь «уговорил» церковников согласиться на решения 1580 г. следующим образом: семерых монахов затравили медведями в яме, еще семерых зажарили живьем, и стало понятно: царь не остановится, пока остальные не согласятся[403]. Таким образом, произошло почти по Вашингтону (или по Джефферсону – известное изречение о «свободе и хлебе» приписывают как тому, так и другому «отцу-основателю» США): Церковь, поддержав Ивана Грозного в борьбе с нестяжателями, обменяла свободу на собственность, а теперь лишалась и того и другого.

Как бы то ни было, в итоге с независимой от государства Церковью было покончено. Вот иллюстрация того, как изменилось положение дел. О том, что Ивана III Церковь не рассматривала как самодержца и оспаривала его действия, мы уже писали. Здесь добавим, что и Василий III по требованию церковных иерархов вынужден был (под страхом отлучения от Церкви) отрастить бороду, которую сбрил было в угоду молодой жене, будущей матери Ивана Грозного[404]. Впрочем, судя по «парсунам» того времени, без бород если не всегда, то в течение долгого времени ходили многие, включая самого Ивана Грозного или Бориса Годунова[405]. Но это, с другой стороны – уже после Опричнины.

Сам будущий царь тоже испытал силу Церкви на себе: в 1544 г., четырнадцати лет от роду, он с несколькими ближними боярами приехал на паломничество в Ферапонтов монастырь, а потом в Кирилло-Белозерский. Так случилось, что в последний он прибыл к ночи, когда трапеза уже закончилось и съестные припасы по заведенному в монастыре обычаю отнесли в погреб. Так вот, подкеларник (заместитель завхоза) монастыря отказался кормить великого князя и его свиту до утра, мотивировав это требованиями монастырского устава и заявив в ответ на слова о том, что перед ним сам государь: «Государя боюсь, а Бога надобе больше того бояться»[406].

А вот когда Иван Грозный в нарушение православных канонов вступил в 1573 г. в четвертый брак, то никто не посмел требовать отказа от этого брака. Тогдашний митрополит выпустил специальное постановление, где царю разрешался четвертый брак с тем условием, чтобы никто из подданных не посмел следовать его примеру[407]. На царя, правда, при этом налагалась епитимья: в течение года ему запрещалось входить в церковь иначе, как во время праздника Пасхи, а потом еще в течение года он должен был, как грешник, при посещении церкви стоять на коленях. Но в церковном решении содержалась лазейка: а пойдет царь «против недругов… за святые церкви Божии – епитимью разрешити»; с учетом того, что война шла постоянно, наказание становилось символическим[408].