Улыбка фортуны - С Мюге

Зиму я проболтался по госпиталям — сказались и лагеря, и физические нагрузки, допущенные в «рабочем энтузиазме». Появились новые кровоизлияния в глазах. Здесь мне возобновили прерванную лагерем инвалидность «в связи с ранением, полученным в бою при защите СССР» (как сказано во ВТЭКовской справке). Это мне давало повод уйти с работы «по состоянию здоровья».

И вот, выписавшись из госпиталя, я пришел в отдел аспирантуры при отделении биологических наук АН СССР. За столом сидела моя приятельница по драмкружку Тимирязевки Надя Пастушенко. Она защитила диссертацию и перешла на чиновничью должность — заведывать аспирантурой.

— А ты знаешь, у нашего Парамонова вакантное место в Гельминтологической лаборатории по фитогельминтологии.

— А что такое фитогельминтология?

— Точно не знаю. По-моему, фито — это растение, а гельминт — вроде бы глист.

— Годится!

Парамонова я знал хорошо. Он читал у нас зоологию и дарвинизм и был один из тех профессоров, кого выгнали в 1948 году.

— Только спеши, зачисление у них до 15 мая, а сегодня шестое.

И все-таки аспирантура

А. А. Парамонов встретил меня очень любезно:

— Только, милый друг, Вам придется ориентироваться на осень, в весенний прием Вы не успеете сдать экзамены.

— А если успею?

— Я Вас возьму с удовольствием, но еще нужно, чтобы Ученый Совет провел Вас в качестве кандидата в аспиранты.

— А когда заседание Ученого совета?

— Кажется, десятого.

Десятого мне выдали экзаменационный лист. Три дня я, как проклятый, долбил не знакомую мне гельминтологию и одиннадцатого сдал ее на отлично. На другой день пошел сдавать Основы марксизма. В эти дни в Музее изобразительных искусств экспонировались картины Дрезденской галереи. Я занял очередь и пошел в соседнее здание сдавать экзамен. Основы — наука не точная, и при достаточно хорошо подвешенном языке и минимальной сообразительности не трудно получить пятерку. Времени на это ушло немного, и я еще успел постоять в очереди к кассе в музей.

Разделаться с языком мне помог Алик Вольпин — он был полиглот.

В общем, 16 мая я стал аспирантом Гельминтологической лаборатории АН СССР, а моим руководителем — А. А. Парамонов. Когда он меня поздравлял с зачислением, я спросил:

— Простите, Александр Александрович, хоть я с сегодняшнего дня и считаюсь аспирантом-гельминтологом, но, ей-богу, не представляю, что это такое. Не могли бы Вы просветить меня, так сказать, с азов?

— Конечно, милый друг. Только давайте присядем. И он стал рисовать на листках бумаги, рассказывая при этом:

— То, что нематодами называются круглые черви, Вы знаете. И то, что гельминты — это те черви, которые ведут паразитический образ жизни — тоже. Так вот, часть круглых червей паразитирует на растениях. Именно паразитируют, а не питаются растениями, как большинство насекомых или травоядных животных. А это значит, что они заставляют растение себя кормить, изменяют его физиологию, то есть вызывают специфическое заболевание, которое носит название фитогельминтоз. Ротовая полость фитогельминта напоминает иголку, иглу шприца, так как в середине она полая и называется она стилет. Этим стилетом червь прокалывает растительную клетку, выпускает через него продукты своих слюнных желез и через него же всасывает обработанный слюной сок растительной клетки. Видимо, этими выделениями они и отравляют растение. Недавно американцы подсчитали, что ущерб от этих червей исчисляется стоимости десятой части урожая всех растений, собираемого на нашей планете.

— Но почему же о них так мало известно? Ведь я как-никак окончил сельскохозяйственную академию, а об этих тварях ничего не слышал.

— И не только Вы. Недавно я узнал, что в Министерстве сельского хозяйства о них ничего не знают. Хотя зоологам они известны лет четыреста. Дело в том, что эти черви настолько мелки, что не видны простым глазом, они микронов сорока-пятидесяти в диаметре. И на искусственных средах, как, скажем, бактерии или грибы, не размножаются. Вот у них и не оказалось исследователей. Для энтомологов они слишком мелки, а для фитопатологов, бактериологов, не интересны, так как для их исследования нужны совершенно иные методы.

— И какие же?

— Ну, прежде всего надо знать, с чем мы имеем дело, то есть, описать фауну фитонематод. Для этого достаточно иметь микроскоп и научиться делать нематодные препараты. Хорошо бы выяснить, что они выделяют, как и чем отравляют растение, какие у растения могут быть защитные реакции…

И он мне предложил одно из двух направлений в работе: по фауне нематод или по их физиологии.

— По фауне, — пояснил он, — пути проторены, если Вы будете усердно работать — диссертация обеспечена. А вот физиологией фитогельминтов практически никто не занимался, тут «терра инкогнита». Проблема очень интересная, так как, через нее, возможно, удалось бы подойти и к лечению фитогельминтозов. Честно говоря, я Вам тут подсказать не могу, так как сам не знаю, как к ней подойти. Я ведь не физиолог. Думаю, что интереснее всего было бы заняться вопросами питания.

Надо сказать, что Александр Александрович явно скромничал. Хотя он действительно не был физиологом, но эрудиция его была столь широка, что вряд ли без его советов я бы мог сдвинуться с места. Он много думал о возможности лечения больного гельминтозного растения, был автором экологической классификации фитонематод и работ, освещающих их эволюцию. Будучи человеком увлекающимся и любителем фантазировать, он ценил эти качества и в других. В общем, работать с ним было одно удовольствие.

В главном ботаническом саду АН СССР работал друг Парамонова, специалист по иммунитету растений, профессор К. Т. Сухоруков. К нему-то и направил меня Александр Александрович посоветоваться, с чего начать.

— Хмм… — процедил Кронид Тимофеевич после того, как я изложил ему свои проблемы. — Когда мы изучаем физиологию паразита, мы его выделяем с растения, культивируем на искусственных питательных средах, получаем выделяемые ими токсины, потом обрабатываем этими токсинами растения и смотрим, как оно на них реагирует. Но Ваши-то черви вне растения не размножаются…

— А что, если их токсины вводить вместе с самими червями, другими словами, изучать физиологические процессы отдельно в здоровом и в больном организме растения, сравнить их, и тогда мы в растении, как в зеркале, получим отражение деятельности гельминта?

— Если бы это было так просто, то и мы не возились бы с культивированием паразитирующих грибов и бактерий. Во-первых, Вы не сможете определить, где первичная реакция растения на токсин паразита, а где побочные, или реакция на реакцию. Во-вторых, растение будет реагировать на любое попавшее в него инородное тело, а Вам нужна его специфическая реакция. Да и гельминты подвижны…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});