Новый порядок 2 (СИ) - Dьюк Александр Александрович

— Зачем, если проще обменять их на деньги?

Даниэль подула на челку, еле сдерживаясь, чтобы не припомнить одно или несколько метких выражений Эндерна.

— Пойдем, — настойчиво потянула она сигийца за рукав плаща, — я тебе объясню.

***

Юлиуш Яскер вернулся домой поздно.

Он всегда закрывал свою аптеку чуть ли не последним на Верхней улице, поскольку с детства отличался трудолюбием, да и просто мог себе позволить задерживаться допоздна. Это был тихий риназхаймский райончик, где за порядком следили очень важные и серьезные люди, поэтому грабили здесь редко, еще реже убивали, а жил пан Юлиуш неподалеку, буквально через пару улиц. Ну а кроме того, дома было совершенно нечего делать — свою квартиру Яскер расценивал исключительно как место, где можно выспаться перед долгим рабочим днем.

Юлиушу было сорок три года. Детей не прижил, а жена скончалась от туберкулеза больше десяти лет назад. Жениться второй раз он не стал, поскольку был весьма набожен, верил в загробную жизнь и искренне считал, что покойная супруга не простит такой измены при встрече на том свете. Что, правда, не мешало ему иметь нескольких любовниц, в том числе и замужних, но пан Юлиуш регулярно исповедовался во грехе духовнику.

Свою аптеку Юлиуш любил. Она приносила хороший доход. И не только потому, что торговля лекарствами сама по себе довольно прибыльна. Еще и потому, что у пана Юлиуша были надежные поставщики и постоянные клиенты, которым требовалось много медицинского опиума в разном виде. Ведь Анрия — все же опасный город, где каждый день кому-то делают больно, а опиум прекрасно боль снимает. О чем-то другом пан Юлиуш не думал, дабы не бередить совесть. Он вообще мало думал о лишнем, еще меньше задавал лишних вопросов, поэтому прижился в Анрии и жил прекрасно.

Аптекарь поднялся к себе на третий этаж, отпер ключом свою дверь и вошел в свою квартиру. Двухкомнатную, с отдельной спальней. Похлопав в ладоши, зажег голубоватый свет. Геллер содрал приличный кусок за установку, но оно того стоило: иллюминация производила непередаваемый эффект на каждую новую пассию и позволяла сильно экономить обязательные расходы на прелюдии. Да и в принципе было удобно.

Раздевшись, Юлиуш завернулся в любимый халат на голое тело и разогрел самоварный чайник. Пока чайник закипал, аптекарь вышел на балкон спальни и набил трубку. Курением Яскер не злоупотреблял и расценивал его исключительно как вечерний ритуал, от которого совсем никакого вреда.

Он неторопливо выкурил трубку, глядя на плотно окутываемую темнотой жаркой южной ночи Анрию. Хотелось дождя, настоящего ливня, от которого веет прохладой и свежестью, однако дождей не стоит ждать еще неделю, а то и две. Затем вернулся в квартиру, заварил себе чаю без сахара с сушеной мятой и мелиссой. Пил тоже никуда не спеша за чтением свежей газеты в уютном кресле. Когда часы пробили полночь, Юлиуш Яскер отложил газету, потянулся, зевнул и отошел ко сну.

Кровать у него была широкой, удобной, но жесткой — Яскер не любил мягкие перины, да и полезнее для спины. Юлиуш скинул халат и залез под тонкое одеяло. Дверь на балкон он летом не закрывал, хотя это несильно помогало, и все равно утром просыпаешься как выкупанный. Благо долго спать Яскер не привык, просыпался до рассвета и со всей неспешностью и не торопливостью совершал утреннее омовение, молился, завтракал и отправлялся на работу. Открывал свою аптеку Юлиуш тоже раньше всех.

Меньше через пять минут пан Юлиуш Яскер уснул. И снился ему дивный сон.

Ему снилось, что он занимается любовью. Женщина была одна, но у нее постоянно менялись лица, прически, цвет волос, формы, фигура. Она была то худой блондинкой, то пышнотелой брюнеткой, то маленькой рыжей, то рослой русой, с тугой, толстой косой. Один раз промелькнуло что-то знакомое, как будто на миг вспомнилась покойная супруга. Но та никогда не отличалась изобретательностью в постели и соглашалась только лечь и раздвинуть ноги. А эта была энергичной, охотно ублажала Юлиуша по-всякому — кое в чем даже себе-то стыдно признаться, не то что исповедаться, а потом как-то оказалась рядышком и принялась нежно гладить его по животу. Пальцы были прохладными, а прикосновения до того приятными, что по телу бегали мурашки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вот тут-то Юлиуш и сообразил, что уже не спит, а мурашки бегают совсем по-настоящему.

Он разлепил глаза, проморгался, привыкая к неяркому свету свечи, отражающемуся в зеркале. Сердце екнуло. Пан Яскер глубоко вздохнул, сдерживая ругательство.

На постели сидела женщина. Корсаж был расстегнут на несколько крючков, голубое платье без рукавов приспущено, приобнажая бюст. Юлиуш вылупился на аппетитные белые груди с аккуратными бледно-розовыми сосками и только с огромным трудом нашел в себе силы поднять глаза на лицо женщины.

Она казалась знакомой. Где-то и когда-то он точно видел эту белокурую красавицу, но не мог вспомнить, где и когда. Может, на одной из картин с голозадыми нимфами, ведь в жизни настолько неестественно и пугающе красивых женщин не бывает.

Несколько мгновений Юлиуш и блондинка смотрели друг на друга. Затем Яскер опустил глаза, стараясь не облизнуться на ее соски, увидел, что тонкое одеяло стянуто почти до самого срама, а женская ладонь лежит на животе.

— Эээээ… — протянул Яскер тупо. Женщина послушно убрала ладонь.

— Что? — спросила она, опершись о постель и небрежно навалившись на руку. — Очень жарко. Я задыхаюсь и вся мокрая уже, — пожаловалась женщина и ловко расстегнула пальцами свободной руки корсаж еще на пару крючков, полностью освобождая и обнажая изумительный бюст. Так и захотелось потянуться к грудям, взяться и подержаться за них…

Женщина обмахнула лицо и провела по лоснящейся коже, поигрывая левою грудью, растерла влагу на пальцах. Яскер судорожно сглотнул, запрещая себе думать, где еще незнакомка мокрая и как сильно.

— Вот! — показала она Юлиушу. — Что делать, если девушка так мокнет?

— Разденьтесь… — бездумно брякнул аптекарь первое попавшееся, залюбовавшись влажными прелестями.

— Думаете, это поможет, пан Юлиуш? — наивно похлопала глазами блондинка и встала в полный рост.

Она взялась за платье, растягивая в стороны, и потянула книзу, ритмично виляя бедрами. Обнажился живот, узкая талия и черные лозы татуировки на левом боку. Зачарованный гипнотизирующими движениями блондинки, Юлиуш опомнился лишь тогда, когда платье спустилось значительно ниже пупка и показался мягкий пушок на ухоженном женском лобке.

— Нет! Оденьтесь! — запротестовал Яскер. — Пожалуйста…

Женщина замерла, недовольно сопя, и уперлась в бока. Платье соскользнуло совсем низко и кое-как удержалось на ее упругих ляжках. Яскер вспотел еще больше и крепко зажмурился, но не помогло — маленькая родинка почти на самой складке половой щели отпечаталась в памяти намертво.

— Уже поздно, пан Юлиуш… — развела руками бесстыдница и демонстративно подрыгала ногами. Платье под собственным весом соскользнуло на пол.

Справедливости ради, женщина не стояла перед Яскером совсем уж голой. Туфли она на ней остались. И пара браслетов. И сережки, и золотая цепочка с кулоном.

Наконец-то Яскер сообразил, что они оба разговаривают на поморском. И что блондинка обратилась к нему по имени. Дважды.

— Кто вы? — спросил Юлиуш. — Откуда знаете, как меня зовут?

Женщина сдула упрямую прядь пшеничных волос с влажного лба и посмотрела на аптекаря исподлобья. Он понял, что это не тот вопрос, который следовало задать.

— Как вы… хм, — он кашлянул, ухватившись за эту мысль.

Дверь была надежно защищена, нежеланные гости не могли ее вскрыть ни при каких условиях. Получалось, что… Яскер недоверчиво покосился на открытый балкон.

— Как вы оказались здесь?

Блондинка проследила за его взглядом, безразлично пожала плечами. Груди завораживающе упруго колыхнулись. Яскер не упустил ни мгновения этого дивного движения.

Она переступила через платье, оперлась коленом о кровать и вызывающе склонилась, угрожающе нависла над Юлиушем, плотоядно сверкая бирюзовыми глазами. От нее веяло жаром, пахло по́том, женщиной и приторными духами, от которых перехватывало дыхание. Аптекарь почувствовал, что сейчас с ним сделают то, в чем впервые в жизни будет стыдно исповедаться, но не смог определиться: хочет этого или боится.