Князь сердца моего - Елена Арсеньева

Что же сделалось с нею от страшного потрясения, если, даже не закрыв мертвому сыну глаза, она ринулась на запах дыма – костра, еды?!

Да еще и неизвестно, пустят ли их к огню. Все-таки Фабьен чего-то стоил, если мог сносно устраивать на ночлег обеих своих женщин и раздобывать им какой-никакой кусок у мародеров...

Чем ближе женщины подходили к костру, тем резче становился запах жареной конины. Анжель скрутило приступом голодной тошноты, и она едва не зарыдала, когда здоровенный кавалерист лениво поднялся и шуганул от костра графиню д’Армонти, словно приблудную собачонку. Но маман проглотила обиду молча и побрела к другому костру; Анжель, еле передвигая ноги, побрела за ней, чтобы увидеть, как она снова убралась от второго, третьего, четвертого костра...

Ну что ж. Теперь надо подождать, когда у маман кончится терпение и она решится залезть за пазуху, где пришит был объемистый кошель с золотыми монетами и драгоценностями: этот немалый запас графиня расходовала крайне бережно, ибо не хотела явиться во Францию нищенкой, он и позволил им до сих пор не умереть с голоду.

Вот графиня приблизилась к новому костру. Анжель видела, как один из сидевших у огня взял горящую ветку и близко поднес к лицу графини. Маман замахала руками, а потом повернулась в сторону Анжель, и та даже на расстоянии почувствовала на себе внимательные взгляды сидевших у костра мужчин.

– Иди сюда, Анжель! – крикнула графиня. – Да побыстрее, если хочешь, чтобы нам достался хоть кусочек!

При упоминании о еде ноги Анжель сами собой понесли ее к костру. Стоило ей подойти, как высокий плотный мужчина приблизил к ее лицу факел, но она даже не почувствовала опаляющего дыхания огня, ибо во все глаза смотрела в котелок, где пузырилось густое белое варево. Это была мука, без соли и жира, просто сваренная в воде. Вкус ее не назвал бы приятным даже умирающий с голоду, и все же Анжель сейчас не отказалась бы от нескольких ложек мучной похлебки.

Ее усадили поближе к огню, сунули в руки ложку и дали еще кусочек снаружи обгорелого, а внутри полусырого мяса. Анжель с ожесточением жевала его и в конце концов почувствовала себя почти сытой.

Графиня о чем-то переговаривалась с тем человеком, который освещал их факелом. И Анжель сквозь свое полусонное, полусытое оцепенение улавливала обрывки фраз.

– Это непомерная цена! – горячилась маман. – Ужин-то был не ахти какой!

– То-то вас, сударыня, невозможно было за уши от него оттащить! – усмехнулся мужчина.

От звука его голоса дрожь ужаса пробежала по спине Анжель. Голос был груб, неприятен, но ей не хотелось думать о неприятном, поэтому она уставилась в костер. Вот мелькнули перед нею чьи-то ласковые серые глаза – Анжель улыбнулась, вот проплыло в клубах дыма мертвое, присыпанное снегом лицо Фабьена – Анжель затрепетала, застонала во сне...

– По рукам! – вдруг громко произнес мужчина, и Анжель испуганно вскинулась. – Ты будешь получать еду каждый день, если сумеешь меня найти!

И, гробовым смехом заглушив возражения графини, он вскочил и ринулся в сторону, волоча за собою Анжель.

Ужас от того, что предстояло уйти от этого живого огня, был настолько силен, что Анжель начала упираться – слабо, но достаточно ощутимо, чтобы мужчина повернулся к ней.

Его недобрая улыбка заставила ее затрепетать, черты его чумазого лица показались ей ужасными, а взгляд маленьких темных глаз – злобным, как у зверя.

Анжель решила, что он сейчас ударит ее, но мужчина усмехнулся:

– А ведь ты права, клянусь ключами святого Петра! Почему нам нужно уходить с этого тепленького местечка? В конце концов, это я развел огонь – значит, он мой!

И он с грозным видом повернулся к трем сотоварищам.

– Ну? Чего уставились? Зря смотрите, вам ничего не перепадет.

– Ну вот, я так и знал! Московский купец! – простонал один из них и едва успел отпрянуть, когда огромный кулак придвинулся к его лицу:

– Только посмей еще раз назвать меня так, merde![32]

– Это несправедливо, Лелуп! Все-таки мы все хотим того же! – воскликнул другой солдат, не сводя с Анжель жадного взгляда.

– Что? Ты еще не забыл слов égalité, fraternité, liberté[33], под которые так и летели наземь головы аристократов? – хохотнул Лелуп[34] («Волк! Его имя – Волк!» – содрогнулась Анжель). – Но мы не на баррикадах сейчас. Убирайтесь от костра, живо. Разведите свой. А чтобы высечь искру, возьмите с собою эту старуху. – Он с усмешкой глянул в сторону графини.

Черные глаза свекрови сверкнули так яростно, что Анжель на миг почувствовала себя отомщенной. Обрадованные солдаты схватили графиню за руки и за ноги и утащили куда-то в темноту, откуда вскоре раздались жуткие ухающие звуки, заставившие Анжель похолодеть.

Между тем Лелуп развязал свой тюк и бросил на сосновые ветки два или три плаща, попоны, одеяла, а потом схватил Анжель и швырнул ее на это ложе с такой бесцеремонностью, словно она тоже была подстилкой – всего лишь еще одной подстилкой.

Потом он рухнул на нее, задрал ей юбки. Ощутив его близость, ошеломленная Анжель выкрикнула имя – она не знала, чье это имя, но в нем воплотилось все самое ужасное и постыдное в ее жизни... В той, прошлой, забытой жизни.

– Моршан! – закричала она.

И тотчас поперхнулась, ибо тяжелая рука легла ей на горло.

– Забудь о нем. Скажи: Лелуп... Ну!

Рука надавила сильнее, и Анжель, задыхаясь, прохрипела:

– Ле-лу-уп...

– Вот так, – удовлетворенно выдохнул он, с такой силой вдавливая в нее свое мужское естество, словно сваи забивал.

Анжель захлебнулась криком, слезы лились неостановимо... На ее счастье, изголодавшийся по женщине Лелуп насытился удивительно быстро. Он скатился с Анжель, продолжая, однако, крепко держать ее.

– Только посмей шевельнуться, – услышала она, засыпая. – Твоя мать продала мне тебя за сегодняшний ужин. Ничего, держись за меня – может, жива останешься!

И он захрапел, не ослабляя своей железной хватки.

2

Русские амазонки

Через день Анжель возненавидела Лелупа. Еще через день она продала бы дьяволу душу, лишь бы избавиться от него. На третий день она готова была умереть для этого.

Нрав, поступки, лицо, фигура, голос – все в нем было гнусно и отвратительно.

Более того: его ненавидели даже те, с кем вместе он мародерствовал. Когда Анжель узнала, что Лелуп принадлежал к старой гвардии Наполеона, был с ним еще в Египте, то поразилась, сколь низко ценится во французской армии славное боевое прошлое.

Многие солдаты откровенно высказывались, что если бы в день Бородинского сражения император двинул на смену усталым войскам свою свежую гвардейскую кавалерию, то исход сражения был бы другой и русская армия была бы полностью уничтожена. Но император хотел вступить в Москву со своей гвардией, столь же многочисленной, как и при ее выступлении из Парижа.