Возвращенный рай - Халлдор Лакснесс

Когда Стейнар Стейнссон первый раз услышал о табернакле, он решил, что речь идет о шкатулке для хранения табака. В описываемый нами день он наконец очутился у великого архитектурного чуда западного полушария. Этот дом построен был по расчетам, полученным Брайямом Янгом от бога в то время, когда в божьем граде Сионе не было ни единого гвоздя, ни единого приспособления для строительства. Высота его по отношению к длине значительно меньше, чем у других больших зданий, акустика настолько поразительна, что, если человек шепотом произнесет имя господне у алтаря, оно громким эхом отзовется у самой двери. Исландцы называют этот дом устами господними, поскольку пропорции его сходны с полостью человеческого рта. Верующие, глядя на божий дом, говорят, что таким был рот у господа бога, когда он говорил с пророком. Стейнар и пастор Руноульвур попросили булавку у одной важной дамы, с высокомерием рассматривающей чудо господне. Когда они бросили булавку на пол в самом отдаленном уголке, присутствующим показалось, что по алтарю забарабанили железной кувалдой. Пастор Руноульвур с благодарностью возвратил даме булавку и несколько бесцеремонно спросил, не убедилась ли она, что священная премудрость, или София, как это называется по-гречески, здесь ближе к людям, чем в каком-либо другом царстве.

Стейнару было разрешено забраться на крышу и исследовать ее, постучать по балкам, чтобы точно установить, как строили это здание в свое время, не посылая за гвоздями в семидесятидневную поездку по пустыне. И надо сказать, что на него произвела большое впечатление мудрость ученых мастеров, применивших ремни из бычьей кожи. Здесь был орган с деревянными трубами, древесину для которого доставали в каком-то далеком волшебном лесу. Как раз в это время пришел органист и стал так замечательно играть, что оба исландца, как они позже рассказывали, почувствовали себя словно пригвожденными к полу и не могли шевельнуться. Хоть они раньше никогда и не слыхали музыки, но были поражены тем, как далеко в конце концов удалось богу повести человечество по пути к совершенству; слезы еще долго продолжали течь из их глаз после того, как они покинули дом божий и очутились под открытым небом.

На востоке, на расстоянии брошенного камня, они увидели быков, тянущих повозки, груженные каменными глыбами гигантского размера. Пастор Руноульвур сказал, что здесь, на другой стороне дороги, собираются строить главный храм всего человечества. Уже возведены высокие стены храма, и к нему сейчас везут этот гранит, единственный в своем роде во всем мире, из далекой каменоломни в пустыне. Нужны месяцы, чтобы перевезти каждый блок, и быки годами находятся в движении днем и ночью. Быки стояли усталые, брызгая слюной, с таким же библейски смиренным видом, как в прежние времена. Не впервые этих огромных парнокопытных животных впрягали в повозки, когда требовалось воздать истинную хвалу богу. Пастор Руноульвур назвал египетские пирамиды, Боробудур,[13] Зиккурат,[14] храм святого Петра в Риме и много других грандиозных сооружений.

Двое исландцев еще долго смотрели на быков, жующих с полузакрытыми глазами, в торжественном спокойствии ожидая, пока жвачка не пройдет в желудок. Мастера-строители, вооружившись веревками и блоками, готовились снимать каменные глыбы.

Стейнар Стейнссон не мог удержаться от замечания:

— Не устаешь удивляться, на какие высоты поднял человека разум. Не всякий может следовать за такими избранными пророками, как блаженной памяти Джозеф и его ученик Брайям, проявившие столько прозорливости.

Пастор Руноульвур не отрывал глаз от быков. И в точности как это было в тот же день перед домом с мансардами, когда пастор рассказал об огромном морском чудовище с островов Вестманнаэйяр, он опять сделал неожиданное замечание (возможно, дающее ключ к столь непонятной для всех загадке, почему такой замечательный пастор в этом обществе святых вынужден довольствоваться всего лишь заботой о пятнадцати овцах, ничем не примечательных, кроме своих толстых задов).

— А мне, — сказал пастор, — вовсе не внушает уважения та высота, на которую поднял человека разум. Она не так уж и высока. Наоборот, я восхищаюсь тем, как высоко подняли людей их невежество и глупость, если не сказать их абсолютная слепота. Во всяком случае, я предпочитаю следовать за человеческой глупостью — она привела людей куда дальше, чем их мудрость.

Быки продолжали жевать.

Глава двадцатая. Наука понимать кирпич

В церковных книгах, где регистрируются крещения, его можно найти под именем Стоун П. Стенфорд. Трудно догадаться, откуда взялась эта буква П. Многие думают, что сие не иначе, как выдумка пастора Руноульвура.

На кирпичном дворе глину смешивают с соломой: солома скрепляет глину. Когда кирпичам придана форма, их сушат на солнце, на том горячем солнце, которое ниспослано небесным повелителем людям правильной веры. Мягкие комья под этим солнцем превращаются в кирпич. Камни, падающие с гор на выгон в Лиде, всего-навсего пена по сравнению с этим ютским кирпичом, изготовленным рукой человека и прокаленным солнцем по милости господней.

Эта кирпичная мастерская лежит к востоку и чуточку на юг от того места, где теперь стоит памятник шестнадцати исландцам, бывшим в числе тех, кто первыми отправились через пустыню. С разрешения епископа Тьоудрекура пастор Роунки привел Стейнара в мастерскую, призвал людей, которые могли обучить его кирпичному делу, и снабдил нужным материалом. Стейнар ходил по поселку, рассматривал и ощупывал каменные стены, как слепой.

Ему нравились все сорта глины.

Каменщик должен быть на ногах спозаранку, к рассвету ему надо успеть заготовить добрую порцию кирпичей, чтобы солнцу было над чем потрудиться, когда оно взойдет.

— В псалмах Хадлгримура говорится, что только безбожники встают рано, — замечает прохожий, видно, один из умеренных святых. Сейчас, на рассвете, он возвращается домой и, как он утверждает, собирается завалиться спать. — Только такие, — продолжает прохожий, — кому не спится от совершенных ими злодеяний, как пастору Руноульвуру.

— А мне жаль: взойдет солнце, а работенка ему не приготовлена, — ответил каменщик. — Поэтому я и спешу замесить побольше глины.

— Солнце освещает многое, — сказал прохожий. — И хорошее и дурное.

— В моих глазах прекрасно все, на что солнце проливает свой свет, — ответил Стоун П. Стенфорд. — Не будь всемогущий снисходителен к природе, он создал бы только солнце и ни кусочка глины. Прости, не скажешь ли, откуда ты идешь в такой ранний час?

— Ну что ж, раз ты ко всему относишься с такой снисходительностью, могу сказать: я возвращаюсь от своих любовниц. Я лютеранин.

— Тебе следовало бы стать мормоном, друг мой, — сказал Стоун П. Стенфорд. — Тогда ты мог бы на свободе выспаться у своих жен.

— Такая свобода мне вовсе не нужна, — сказал лютеранин. — И поверь мне: лучше всех это понимал пророк Джозеф. Той зимой, когда бог повелел ему взять в дом седьмую жену, он провожал завистливым взглядом каждый гроб, который несли на кладбище. Могу я просить тебя об одолжении?

— О каком?

— Разреши мне припрятать здесь среди кирпичей бутылку водки, — попросил лютеранин.

Люди, собиравшиеся строить себе дом или подрядившиеся на эту работу, пришли к каменщику на кирпичный двор. Они рассматривали кирпичи, взвешивали их на ладони с видом знатоков и говорили, что кирпич никуда не годный, кроме того, он корявый и неровный. Дом, построенный из таких кирпичей, тотчас развалится. Стенфорд объяснил, что лепил он этот кирпич для своего собственного удовольствия, чтобы научиться мастерству, что он давно мечтает понять природу камня.

— К тому же, — сказал он, — мне плохо спится, когда зима близится к концу, да и жен у меня нет, которые бы удерживали меня в кровати по утрам.

— О какой зиме ты говоришь? Здесь не бывает зимы, — сказал один из собеседников. — Это тебе не Исландия, где всегда с нетерпением ждешь весны. Я бы спал до обеда, делая такой плохой кирпич да вдобавок не имея ни одной жены. Твой кирпич и наполовину не идет в сравнение с тем, что делал епископ Тьоудрекур.

— Я не смел и мечтать, что мой кирпич окажется только вполовину хуже, чем у епископа Тьоудрекура, — сказал Стенфорд. — Для меня это большая похвала. Бери этот кирпич даром, если хочешь, мой друг.

Люди увезли кирпич со двора Стенфорда, не заплатив ничего. Но вскоре приехали другие, они сказали, что прослышали про этот кирпич и хотели бы сами взглянуть, как он выглядит. К этому времени у Стенфорда во дворе появились новые груды кирпича. Приезжие нашли кирпич подходящим, предложили хорошую цену и даже больше того: расплатились на месте. И вот бывший крестьянин из Стейнлида, пожалуй, за всю свою жизнь никогда не видевший чеканных денег, стоит посреди двора в стране обетованной и разглядывает на ладони большие серебряные монеты. Они блестят на солнце.