Ванька-ротный - Александр Шумилин

И что самое главное, с умными и проницательными глазами. Взгляд её был уверенным и даже немного добрым. Мы были удивлены. Похожа она была на властную игуменью, которая в этой тесной обители строго держала своих божьих послушниц.

— Хватит в молчанки играть! — пробасил, не повышая голоса, старшина.

Она окинула его мощную фигуру одним и всепонимающим взглядом. Она на секунду задумалась, смотря на него и повернулась ко мне.

— Куда ведёт эта мощёная дорога? — переспросил я.

— На Старицу и на Торжок! — ответила она достойно ровным голосом, — У деревни Тимофеево будет поворот налево. Если пойдёте прямо — попадете на Старицу. Там немцы уже три дня. Вам нужно повернуть налево, пойдёте на Торжок.

Ржев — Тимофеево

— А далеко до Тимофеево?

— Нет, не далеко! Версты четыре будет.

— Смотри, не соври! — вмешался в разговор тот солдат, стоявший у порога, — А то вернёмся назад, разнесём твой божий теремок. Мокрого места не оставим!

Я не стал одёргивать его и промолчал. Мне было интересно, что старуха ответит.

— Правду говорю! Вот тебе крест! — и старуха повернулась к иконе и старательно перекрестилась.

Богомолки на полу тоже осмелели. Переглянувшись между собой, они стали рассматривать нас с нескрываемым любопытством. Уж очень им понравился наш старшина. Он был действительно представительным мужчиной. Косая сажень в плечах!

— Ну, райские пташки, божие создания! Как вам только не стыдно! Русские люди, а ведете себя как предатели! Ведь вас за эти приготовления перед строем солдат мало расстрелять! — сказал старшина, на которого они все смотрели.

— Вот на прощание мои вам слова! — сказал он.

И мы направились к двери.

— Я, пожалуй, хлеб остальной со стола заберу, товарищ лейтенант, — У нас хлеба на дорогу маловато. А идти завтра наверно придется далеко.

Я обернулся, посмотрел через открытую дверь на освещенный стол и велел забрать хлеб, для солдат на дорогу.

— Остальное не трогай! Пусть сидят и молются! Чёрт с ними с этими убогими старушками!

С этими словами я выпроводил солдат на крыльцо, подождал старшину и велел прикрыть обе входные двери. А выйдя со двора на улицу, я с силой захлопнул калитку, дав им понять, что мы покинули двор. Железный запор глухо звякнул, и калитка сама заперлась изнутри.

Когда я вышел на улицу, заговорили стоявшие на мостовой солдаты.

— Немцев хлебом и солью встречают!

— Поджечь их надо!

— Плеснуть пару кружек спирту и поджечь с двух сторон! — подсказал другой.

— Вдарить из пулемёта по окнам! — добавил третий.

— Жить захочешь, крест на шею повесишь! — заметил голос из темноты.

— Небось, припрятал серебряный или оловянный.

— Тоскаешь покуда в тряпице, чтобы старшина или лейтенант не заметили!

Этот умолк, а другой продолжал:

— Сдуру и в старух можно из пулемёта пальнуть. Храбрости на это не надо. Небось, когда лейтенант из пулемёта по немцам стрелял, ты в канаве на брюхе сзади ползал.

— А то, где же! — подтвердил кто-то.

Я подал команду. Мы тронулись. Разговоры сами собой прекратились.

Только что мы видели людское суеверие и темноту. Не по своей воле собрались они в этой избе. Война загнала их туда, страх в одиночку оказаться перед немцами. Отдельно каждому не под силу одолеть свои сомнения и страх. Сказать всегда просто! Со стороны всегда легко!

Кому и зачем нужны эти немощные и одинокие старухи? Уйди они сейчас из дома, брось свой ветхий скарб, выйди на пустую дорогу! Ясно одно, что многие теперь по дорогам и лесам мечутся, не зная, что делать, куда податься, где приложить свою голову, где опору найти!

Миновав несколько домов и заборов, мы вышли на окраину и остановились около двухэтажного деревянного дома. Осмотрев его кругом, мы пришли к выводу, что дом вполне годиться нам для ночлега. Вход со двора. На второй этаж ведёт прямая скрипучая лестница. В доме мы можем уместиться все, на втором этаже. Весь взвод тут же поднялся наверх, и солдаты с ходу повалились на пол. Теперь никого из них на ноги не поднять.

— Захаркин!

— Слушаю вас товарищ старшина!

— Посмотри там за печкой какую посудину! Нужно за водой на колонку сходить!

Захаркин подал старшине пустое ведро. Тот оглядел его, повертел перед глазами, понюхал, и сказал, — Годиться! — Колонка напротив! Давай за водой, да гляди побыстрей!

Солдат, громыхая тяжелыми сапогами по деревянным ступенькам лестницы, скатился вниз и вскоре вернулся с наполненным ведром.

— Дай попить! — накинулись на него солдаты.

— Я для старшины…

Но ведро уже пошло по рукам. Захаркину ещё раз пришлось бежать на колонку.

Я смотрел на солдат и думал, что будет завтра, когда подниму я их на ноги. Подам команду выходить, а они останутся лежать на полу?

Старшина из ведра черпал кружкой спирт, опускал стакан |её наполненную до половины| в ведро с водой, заполнял кружку водой до краев и наливал теплую смесь в стеклянную стопку. Каждый поднимался с пола, подходил к старшине, получал из его рук установленную норму, опрокидывал, и довольный возвращался на место.

— Подходи следующий! Кто не причащался? — басил он, как дьяк на церковной паперти.

— Ты вроде той игуменьи! — сказал я, — Напутствуешь свою братию в твердости духа на сон грядущий!

— На добавки не рассчитывай! — пропел он басом, — А то я вижу, кой-кто губу оттопырил!

— Правильно, старшина, лучше на завтра оставим, перед дорогой на посошок полагается, — подсказал кто-то.

Оделив всех по одной порции, старшина подошёл к раскрытому окну и одним махом выплеснул из ведра остатки спирта на мостовую. Кто-то из солдат громко ахнул, а другой застонал. Третий сказал, зевая:

— Братцы, чистый спирт течёт по мостовой рекою. Бери котелки, черпай, кто сколько хочет!

На этом со спиртом всё было покончено. Входную дверь внизу заперли на засов. По лестнице спустили кухонный шкаф и приперли им двери. Сверху поставили табуретки. Поверх табуреток положили скамейку и для большего грохота на неё водрузили два больших чугуна.

Я рассчитал так, — Если немцы ночью подойдут и откинут дверную защелку, то всё сооружение с грохотом обрушиться на них и мы, услышав грохот, вовремя сумеем вскочить на ноги. Но я почему-то надеялся, что немцы ночью в город не подойдут и всё обойдётся без грохота. Ведь мы тоже шли по улице и не лезли в каждой запертый дом.

Я махнул рукой и подал команду — "Отбой!". Солдаты были довольны, что никого не поставили в караул.