Убик - Филип Дик

Вместе с тем бальзам для печени и почек УБИК 1939 года регрессировал на лишние восемьдесят лет назад, за какие-то несколько часов превратившись из баллончика с распылителем в отлитую в деревянной форме склянку. Как древний лифт, который видел Эл…

Но здесь есть отличие. Бутылку видел еще и маленький толстый пилот Сэнди Джесперсен. И значит, дело не в частном восприятии, бутыль помогла ему добраться до Де-Мойна.

Кроме того, пилот наблюдал превращение «ласаля». Похоже, что с Элом происходили принципиально иные вещи. Джо на это, во всяком случае, надеялся.

Предположим, размышлял он, нам не удастся обратить вспять регрессию, предположим, что мы останемся здесь до конца своих дней. Так ли это плохо? Мы сможем привыкнуть.

Привыкнем к девятиламповым приемникам с экранирующей сеткой, хотя они уже доживают свой век — уже изобретен супергетеродиновый контур, хотя мне он пока здесь не встретился. Научимся ездить на американских «остинах» по четыреста сорок пять долларов (цена пришла ему в голову совершенно случайно, но Джо интуитивно догадался, что так оно и есть). Начнем работать, зарабатывать современные деньги и больше не будем летать на допотопных бипланах типа «Куртис-Райт». А мой «ласаль» до своего превращения был весьма приличной машиной, мне по-настоящему понравилось на нем ездить.

— А Россия? — Оказывается, мистер Блисс продолжал его расспрашивать. — Я имею в виду войну. Разделались мы с этими красными? Или вы не можете предвидеть так далеко?

— Россия воевала на стороне США, — произнес Джо, погруженный в раздумья. Трудно придется с медициной, лучше здесь не болеть. Визит к зубному тоже не сулит ничего приятного, они еще применяют бормашины и новокаин. Фторосодержащие зубные пасты появятся через двадцать лет.

— На нашей стороне? — От негодования мистер Блисс брызнул слюной. — Коммунисты? Это невозможно, они заключили пакт с наци.

— Германия этот пакт нарушит. Гитлер нападет на Советский Союз в июне 1941.

— И сотрет его с лица земли, надеюсь.

Оторванный от своих мыслей, Джо повернулся к мистеру Блиссу.

— Настоящую угрозу представляют не немцы, а коммунисты, — продолжал тот. — Возьмите отношение к евреям. Хотите знать, кто всем у нас пользуется? Евреи. Причем большинство из них даже не граждане США, а эмигранты, живущие на социальную помощь. Наци, пожалуй, кое в чем перегнули в отношении евреев, но, с другой стороны, еврейский вопрос стоял давно, что-то надо было делать. У нас в Штатах такие же проблемы с евреями и черномазыми. И, конечно, определенные меры мы примем и к тем, и другим.

— Никогда не слышал, чтобы пользовались термином «черномазый», — сказал Джо, сразу почувствовав другое отношение к эпохе. Об этом я забыл, подумал он.

— Вот Линдберг правильно говорит о Германии, — продолжал Блисс. — Я не имею в виду, как его перевирают в газетах, а то, что он говорит на самом деле. Или сенаторы Борах и Най. Если бы не они, Рузвельт начал бы военные поставки в Англию и втянул бы нас в ненужную войну. Рузвельт из кожи лезет, чтобы отменили статью, запрещающую продажу оружия, он хочет, чтобы мы воевали. Но американцы его не поддержат. Американский народ не собирается воевать в английской или чьей-либо еще войне!

— Следующие пять лет вам вряд ли придутся по вкусу, — заметил Джо.

— Почему? Да весь штат Айова думает так же, как я! А знаете, что я думаю о вас, служащих мистера Ранситера? Из того, что вы говорите, да из того, что я слышал от других людей, выходит, что вы — профессиональные агитаторы. — Билл Блисс взглянул на Джо с нескрываемым вызовом.

Джо промолчал; он смотрел на проплывающие за окном старинные дома из кирпича, дерева и бетона, на диковинные машины, в основном черного цвета, и размышлял о том, пришлось ли кому-нибудь из группы столкнуться с подобным аспектом реальности 1939 года. В Нью-Йорке, подумал Джо, все было бы по-другому. А здесь Библейский пояс, изоляционистский Средний Запад. Мы бы здесь не прижились, мы бы двинули на Восточное побережье или на Запад.

Инстинктивно Джо чувствовал, что сейчас они столкнулись с самой главной для них проблемой.

Мы просто слишком много знаем, чтобы комфортабельно жить в этом временном отрезке. Если бы мы регрессировали на двадцать, ну тридцать лет, мы, может быть, и приспособились бы психологически; конечно, не велик интерес пережить заново космическую программу «Джемини» и первые полеты «Аполло», но это по крайней мере в принципе возможно. Однако попав сюда…

Здесь все еще слушают десятидюймовые пластинки на 78 оборотов: «Две черные вороны», Джо Паннер, «Мерт и Мардж»…

В разгаре Великая депрессия. Мы в своем времени строим колонии на Марсе, Луне, совершенствуем межзвездные перелеты, а они не могут справиться с пылевыми бурями в Оклахоме.

Нам никогда не принять их мировоззрение, мораль, политику и общественное устройство. Мы для них — профессиональные агитаторы, более враждебные, чем фашисты, более опасные, чем даже коммунистическая партия. Мы самые страшные возмутители спокойствия, каких только может представить себе это время.

Блисс полностью прав.

— Откуда вы все-таки? — спросил Блисс. — Полагаю, не из Соединенных Штатов, или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — сказал Джо. — Мы из Североамериканской Конфедерации. — Вытащив из кармана монету в двадцать пять центов с профилем Ранситера, он вручил ее Блиссу. — Приглашаю вас в гости.

Блисс задрожал, челюсть у него отвисла.

— Это же усопший, мистер Ранситер! — Взглянув на монету еще раз, он побелел как стена: — А дата… 1990 год!

— Не тратьте ее сразу, — посоветовал Джо. Когда «виллис» подъехал к Кладбищу Невинного Пастыря, служба уже закончилась. На широких белых ступеньках двухэтажного здания стояла группа людей. Джо узнал их всех. Наконец-то они были вместе. Эди Дорн, Типпи Джексон, Джон Илд, Фрэнси Спэниш, Тито Апостос, Дон Денни, Сэмми Мундо, Фред Завски и… Пат. Моя жена, подумал он, в который раз потрясенный ее роковыми черными волосами, выразительными глазами и яркой кожей.

— Нет, — сказал он вслух, выходя из машины, — она не жена мне, она все это стерла. — Хотя кольцо, вспомнил Джо, она сохранила. Редкое кольцо кованого серебра с жадеитом, которое мы выбрали вместе, — вот все, что осталось. Но как странно увидеть ее вновь. Обрести на мгновение утраченные воспоминания о семейной жизни. Фактически жизни и не было, было кольцо. А когда ей захочется, она сотрет и кольцо тоже.

— Привет, Джо Чип, — сказала Пат холодным, почти насмешливым голосом, оценивающе глядя на него яркими глазами.

— Здравствуй, — неуклюже пробормотал Джо. Остальные в свою очередь приветствовали его, но это уже не имело большого значения, внимание Джо захватила Пат.

— Ты без Хаммонда? — спросил Дон Денни.

— Эл мертв, — сказал Джо. — И Венди Райт мертва.

— Про Венди мы знаем, — произнесла Пат очень спокойно.

— Нет, мы не знали, — поправил ее Дон Денни. — Мы так предполагали, но не были уверены. Я во всяком случае. Что с ними случилось? От чего они погибли?

— От старости.

— То есть как? — хрипло спросил Тито Апостос, вклиниваясь в окружившую Джо Чипа толпу людей.

— Последнее, что ты сказал, Джо Чип, — заговорила Пат, — тогда, в Нью-Йорке, прежде чем вы с Хаммондом ушли…

— Я помню, что я сказал, — перебил ее Джо.

— Ты говорил про годы. Мол, прошло много времени. Что ты имел в виду?

— Мистер Чип, — возбужденно вмешалась в разговор Эди Дорн, — этот город основательно переменился с момента нашего сюда приезда. Скажите, вы видите то же, что и мы? — Она указала на здание кладбища, служебные постройки, потом на улицу и прочие дома.

— Я не знаю, что видите вы, — ответил Джо Чип.

— Не ломайся, Джо, — раздраженно повысил голос Тито Апостос. — И не морочь нам голову, просто скажи, ради всего святого, что ты здесь видишь. Вот автомобиль, — он показал на «виллис». — Ты в нем приехал. Скажи, что это? Скажи, на чем ты сюда добрался?

Все замерли, пристально глядя на Джо.

— Это настоящая старая машина, правда, мистер Чип? — брякнул Сэмми Мундо и захихикал. — Сколько же ей лет?

— Шестьдесят два, — ответил Джо Чип после паузы.

— Получается 1930, — сказала Типпи Джексон. — Примерно так мы и прикидывали.

— Мы полагали 1939, — негромко поправил Дон Денни.

Спокойный, отстраненный, зрелый. Без ненужной эмоциональности. Даже при таких обстоятельствах.

— Установить дату очень просто, — сказал Джо. — Я посмотрел число на газете в своей квартире в Нью-Йорке. Вчера было 12, значит, сегодня 13 сентября 1939 года. Французы думают, что они прорвали линию Зигфрида.

— Смех, да и только, — вздохнул Джо Илд.

— Я надеялся, что вы, как группа, переживаете более позднюю реальность. А оно, значит, вот как.

— Тридцать девятый, так тридцать девятый, — скрипучим тонким голосом сказал Фред Завски. — Понятно, что мы все переживаем одно и то же. Как же может быть иначе? — Он энергично взмахнул длинными руками, призывая остальных согласиться.