Черный сорокопут. Дьявольский микроб - Алистер Маклин

— Может, ты свои инструкции изложишь в письменной форме? — предложила она приветливо.

— О'кей, признаю, что ты знакома с этой работой лучше меня. Перестраховываюсь. И буду перестраховываться. Ночью прогуляюсь по окрестностям, попробую подвести кое–какие итоги.

Она не прижала в волнении руку к губам, не подавилась воздухом и не попыталась отговорить меня от задуманного. Не поручусь даже, что ее рука на моей дрогнула. Она просто произнесла, словно нечто, само собой разумеющееся:

— Хочешь, чтоб я пошла с тобой?

— Нет. Ходить я умею, глаза у меня в порядке. Никаких происшествий я не жду, соответственно, не нуждаюсь в твоей помощи. Если же что непредвиденное случится, трудно сказать, как ты меня выручишь. Только не обижайся!

— Что ж, — молвила она с некоторым сомнением в голосе, — Флекк отнял у меня пистолет, сколь я понимаю, звать на помощь бесполезно, и вряд ли я смогу справиться с теми, кто прыгнет на меня, но если прыгнут на тебя, то тогда я…

— Ты заблуждаешься, — терпеливо разъяснил я. Ты не создана для высоких скоростей. В отличие меня. Никто быстрей Бентолла не драпает от любой схватки.

Я прошелся по скрипучей кокосовой циновке и перетащил поближе к ее ложу застланную раскладушку.

— Не возражаешь?

— Действуй по своему усмотрению, — сказала она вполне дружески. Лениво оглядела меня из–под полуопущенных ресниц и весело улыбнулась. Улыбка эта, хотя и веселая, разительно отличалась от улыбки, подаренной мне в конторе полковника Рейна. — Я буду держать тебя за руку. Сильно подозреваю, что ты просто–напросто овечка в волчьей шкуре.

— Ты только дождись, пока меня снимут с боевого дежурства, пригрозил я. — Ты, да я, да огни Лондона. Я тебе тогда покажу.

— Пока я ничего не вижу.

— Что поделаешь. Не тот тебе партнер попался, неправильный. Хорошо хоть не слишком впечатлительный. Теперь по поводу раскладушки. Не поддавайся чувству горького разочарования. И все–таки прими к сведению; когда я нынче ночью отправлюсь на прогулку, хорошо было бы разместить на ней всякое тряпье, вроде бы там человек лежит. Вряд ли они будут изучать подлинность этого чучела бок о бок с твоей кроватью.

Послышались голоса. Я настороженно поднял голову. Из каменоломни в поле моего зрения вплыл Хьюэлл со своими китайцами. Хьюэлл устрашал своим разительным сходством с обезьяной: согбенный корпус, семенящая походка, приторможенный взмах руки, почти задевавшей в движении колено.

— Хочешь вскакивать по ночам с воплями после просмотра кошмарных сновидений? Обернись на минутку. Наш красавец прибыл, — сообщил я.

Ах, если б не рожа этого красавца, если б не бесконечный треп профессора, если б не бутылка вина, откупоренная им, как он выразился, в ознаменование случившегося, ужин вполне удался бы. Парнишка–китаец знал толк в кулинарии, и никакой ахинеи, наподобие птичьих гнезд или акульих плавников, нам не подавали. Но я не мог оторвать глаз от жуткой физиономии, торчавшей напротив меня. Безупречное белое одеяние, коим он, переодевшись, щеголял в данный момент, лишь подчеркивало неандертальскую омерзительность облика Хьюэлла. Мысленно заткнув уши, я заставил себя приналечь на вино. Австралийское бургундское вполне отвечало вкусу гурманов, предпочитающих прочим напиткам подслащенный уксус.

И все–таки, как ни странно, именно Хьюэлл сделал этот прием сносным. Примитивное, грубое лицо скрывало живой ум. Во всяком случае, Хьюэлл проявил трезвую осмотрительность, предпочтя бургундскому гонконгское пиво, а его рассказы о трудовой карьере горного инженера, объездившего полсвета, были по–настоящему занимательны. Одна беда: повествуя, он неотрывно смотрел на меня немигающими глазами, западавшими с каждой минутой все глубже, отчего эта иллюзия — медведь щурится на тебя из пещеры — резко усиливалась. Он вовсю налегал на «Старого матроса», и я, пожалуй, засел бы там на целую ночь, но Визерспун вдруг отодвинул стул и, довольно потирая руки, спросил меня, понравился ли ужин.

— Отличный ужин, — ответствовал я. — Держитесь за этого повара. Большое вам спасибо. А теперь, с вашего позволения, я вернусь к жене.

— Ничего подобного! — Визерспун входил в роль оскорбленного хозяина. — Нас ждут еще кофе и бренди, мой мальчик. Свежий человек нам всегда в радость. Правда, Хьюэлл?

Хьюэлл не спорил с ним, но и согласия не изъявлял. Визерспуну же это было до лампочки. Он выволок на передний план легкое плетеное кресло, пригласил туда меня и суетился, как старая курица, пока не убедился, что я пребываю в полном комфорте. Тогда–то появился Томми с кофе и бренди.

Начиная с этой минуты вечер весело покатил по накатанной колее. После второго появления боя с напитками профессор велел ему принести сюда, к нам, бутылку. Уровень ее содержимого неуклонно снижался, словно в донышке открылась течь. Профессор пребывал в ужасном состоянии. Уровень жидкости все падал. Хьюэлл дважды улыбнулся. Предстояла великая ночь. Теленка готовили к закланию. Не стали бы они тратить такое чудесное бренди впустую. Бутылка опустела, принесли другую. Профессор рассказал пару анекдотов средней фривольности и зашелся в приступе конвульсивного смеха. Хьюэлл улыбнулся вновь. Утирая слезы веселья, я перехватил быстрый, как вспышка, обмен взглядами. Надо мной занесли топор. Заплетающимся языком я похвалил профессорское остроумие. Трезвей, чем в этот момент, я в жизни не был.

Наверняка они рассчитали и отрепетировали весь спектакль до мелочей. Визерспун, как истинный ученый, принялся брать со стеллажей, совать мне под нос всякие экспонаты, а потом через пару минут заявил вдруг:

— Воистину, Хьюэлл, мы наносим оскорбление нашему новому другу. Давай покажем ему наши настоящие сокровища.

Хьюэлл колебался. И Визерспун буквально затопал на него ногами.

— Я просто настаиваю. Черт побери, какой это может причинить вред?!

— Хорошо. — Хьюэлл подошел к большому сейфу по левую руку от меня и минуту спустя, после безрезультатной возни с замком, сообщил: — Заедает, профессор. Комбинация не срабатывает.

— Попробуй набрать цифры в обратном порядке, — раздраженно проговорил Визерспун. Он стоял справа от меня, держа в руках обломок глиняной посуды. — Обратите особое внимание, мистер Бентолл, на такую деталь…

Но я уже не обращал внимания — ни особого, ни любого другого — на его слова. Более того, я не смотрел на черепок, а смотрел на оконное стекло у Визерспуна за спиной. Керосиновая лампа в комнате и абсолютная темень снаружи превратили стекло в превосходное зеркало. Я смотрел таким образом на Хьюэлла и на сейф, который тот оторвал от стены. Если сейф хоть что–нибудь весил, то это «что–нибудь» составляло не меньше трех центнеров. Я расположился в кресле : весьма уютно, перегнувшись вправо, закинув левую ногу на правую, причем правую ногу отставил в сторону, как раз туда, куда упал бы сейф, если б он падал. А он и впрямь вот–вот должен был упасть. От стены он отклонился на добрый фут, и Хьюэлл в полном смысле слова примеривался взглядом к моей ноге, чтоб не промахнуться. Затем последовал толчок.