Объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак - Аркадий Вайнер

— Так в чем же ты виноват? Мне интересно, в чем ты усматриваешь свою вину?

— В глупости собственной, — он достал из пачки сигарету, постукал фильтром по столешнице. — В армии еще, в шоферском классе, инструктор-сержант предупреждал: следите за полотном шоссе, объезжайте на дорогах сбитых кошек и собак…

Мы долго молчали, пока я не спросил его:

— Сбитая собака — это Плахотин?

— Неважно, — махнул он рукой, и мне показалось, что этот сильный парень готов заплакать. Он посидел, отвернувшись от меня к стене, потом глухо попросил: — Отправьте меня, пожалуйста, в камеру…

— Хорошо, — сказал я. — Завтра я разрешаю вам, Степанов, свидание с семьей. Поговорите с родителями, с братом посоветуйтесь, он у вас парень неглупый. Подумайте…

23 глава

Я приехал в ресторан «Центральный» около семи часов. Народу еще было немного. Оркестранты рассаживались на своем музыкальном подиуме, брали аккорды на ревучих электроинструментах, и эти дребезжащие долгие звуки медленно, протяжно замирали в полупустом зале. Было бы совсем тихо, если бы не взрывы веселого разгула сильно подпившей компании в дальнем углу. Оттуда раздавались всплески хмельного хохота и дурашливо-радостные вскрики.

Я постоял минуту в дверях и увидел несущуюся с подносом официантку Марину. Она направлялась к компании в углу, и застолье встретило новую порцию бутылок на подносе счастливым ревом. Я дождался, пока она разгрузилась, и перехватил ее на обратном пути к буфету.

— Здравствуйте, Марина! Я к вам в гости…

Она мгновение присматривалась ко мне, потом, видимо, вспомнила нелепого страхового агента в палате у своего прекрасного Сурика Егиазарова и засмеялась:

— Добро пожаловать! Вот мой стол, садитесь. Что будете пить, кушать?..

— Чашку кофе.

— Одну чашку кофе? — удивилась она.

— Можно две. Если так полагается…

— Да как хотите. Просто я удивилась — из-за чашки кофе идти в ресторан?

— А я не из-за кофе. Я из-за вас. Вы мне понравились… — сказал я совершенно серьезно и удобно уселся в кресле. Она кокетливо погрозила мне пальцем.

— А что скажет ваша жена?

— Ничего не скажет, она не узнает. Она в командировке…

— Ох уж эти мужчины, — покачала головой Марина и отправилась за кофе.

Один из гуляющих в углу, раскрасневшийся пухломордый хомяк, вскочил из-за стола и пронзительным козлетоном запел лирический романс:

— Денежки! Как я люблю вас, мои денежки…

И сразу же, похоронив под звуковым обвалом его искренне взволнованный гимн, грянул оркестр. Джаз. Инструментальный ансамбль или как там они сейчас называются. Пришла Марина с моим сиротским кофе и спросила любезно:

— Больше ничего заказывать не будете?

— Нет, заказывать я не буду. Я буду говорить о своих чувствах к вам…

— Тогда нам надо подыскать другое время и другое место для этого. Завтра я не работаю… — усмехнулась Марина.

— Видите ли, Марина, у нас ограниченный выбор, — перебил я ее. — Мы можем говорить только в двух местах: у вас на работе или у меня на работе. Я решил, что вам будет приятней и спокойней на вашей площадке. Вряд ли разговор в прокуратуре больше способствует искренности…

— А что такое? — испугалась она.

— Вы присядьте, а то мне неудобно говорить, вы же дама…

— Нам не полагается садиться за столики, — подтянула, усушила она губы.

— Вы напрасно беспокоитесь, ваше начальство, увидев вас за моим столиком, будет очень довольно. Садитесь, садитесь…

Она неловко села, в движениях ее не было той грациозной гибкости молодого животного, с которым она две минуты назад бежала через зал.

— Марина, вы не задумывались, почему я вас ни разу не пригласил за это время?

— А зачем вам меня приглашать? Нечего мне у вас делать!

— Может быть, — хмыкнул я. — Но я отношусь к той категории неотразимых мужчин, которым не может отказать в свидании ни одна дама. Наверное, потому, что я приглашаю их повестками. И решаю сам: есть им что делать у меня или нечего. Вот как раз вам есть…

— Чего же тогда не вызвали?

— А то, что я вам уже сказал, вы мне понравились. И, если бы я вас вызвал к себе, у вас сразу же начались бы крупные неприятности…

— Какие еще неприятности? — сердито спросила она.

— Ну, я не знаю, можно считать неприятностью привлечение к уголовной ответственности? Или это пустяки? Мелочи жизни, так сказать?

— Меня? К уголовной ответственности? — от души поразилась она.

— Да, вас. — Я прихлебнул кофе и утвердительно кивнул. — Как это ни смешно, вас одну. Не считая Степанова, который сидит в тюрьме…

— Почему?

— Потому что ваш любимый Сурик, по прозвищу Честность, тот самый, у которого правдивость — ремесло, и остальные его дружки — не только жестокие, но и легкомысленные молодые люди. И они вас поставили в довольно опасное положение.

— Это чем же?

— Они научили вас сказать, будто вы не были на месте происшествия, на автостоянке, где произошла драка…

Она сделала протестующее движение, хотя в глазах ее уже плыла дымка страха. И я не дал ей говорить.

— Подождите, подождите, Марина, не перебивайте меня! Дослушайте, не говорите непоправимого, сохраните себе пути к отступлению.

— Но я ничего не знаю… — вяло проблеяла Марина.

— Вот этого они и добивались, они боялись, что вы, не улавливая некоторых тонкостей, наболтаете мне лишнего. А так — не было вас на месте и говорить не о чем. Но вы там были и вас там видели.

— М-меня видели?..

— Конечно! Поэтому, если я вас завтра вызову в прокуратуру и вы мне хоть полсловом заикнетесь о том, что вас там не было, я сразу же вынесу постановление о привлечении вас к уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Вам понятно? Не Сурика, не Карманова, не Винокурова, а именно вас! Ясно?

— Да что вы все хотите от меня? — взмолилась Марина, которая сейчас уже не была высоко парящей летчицей, а стала родной сестрой всех перепуганных и несчастных девиц на белом свете.

— Мне от вас ничего не надо. Я хочу только, чтобы вы мне ответили на один вопрос, имеющий к этой истории достаточно косвенное отношение. И если вы мне надумаете солгать, то завтра же мы продолжим этот разговор у меня…

— Так я же ничего и не знаю… — беспомощно развела Марина руками. — Я с удовольствием, если могу…

— Можете, можете! Объясните мне, за что ваши дружки били шофера Плахотина? Помните, вы еще сами сказали: накидали ему банок?

— Честное слово, я подробностей не знаю! — она прижала руки к своей обильной груди. — Честное слово! Я краем уха слышала, что он не привез какое-то мясо или не туда привез… А может, долг за мясо не вернул, что ли… И больше я ничего не знаю! Честное слово!.. Чем хотите поклянусь…

— Да не клянитесь вы ничем, я вам верю, — допил остаток кофе, поставил чашку и ушел.

Уколова я встретил у подъезда прокуратуры.

— Я вас с обеда дожидаюсь, — сказал он.

— Значит, ценную информацию принес. Иначе ты, человек занятой, не стал бы на меня, пустохода, дорогое время тратить…

— Это мы еще посмотрим, насколько она ценная, — сделал мне снисхождение, улыбнулся Уколов. — В ОБХСС предлагают завтра провести операцию… У них есть сведения, правда, непроверенные, что мясо воруют с базы…

— Хорошо, что не прямо с пастбища, — заметил я.

— С пастбища не украдешь, там счет по головам, — отмел мой незатейливый юмор Уколов. — Наших клиентов нужно брать только с поличным, потому что они во время кольцевого завоза мясо везут по нормальным, правильным документам. Но всем законным получателям не догружают по сто — двести килограммов и сразу же сбрасывают лишек на точках общепита…

— Понимаю, — кивнул я. — Интересно, к Ахмету тоже повезут? Меня не побоятся?

— А чего им вас бояться? — удивился Уколов. — Они же потерпевшие…

— Ну, все-таки… Должны какую-нибудь опаску иметь?

— Да что вы, Борис Васильевич, они бояться отвыкли, считают, что «все схвачено»! А монета каждый день нужна, так что повезут, не сомневайтесь… Кстати, в ОБХСС почти уверены, что повезет «левое» мясо Плахотин.

— Если повезет, это логично, он ведь с винокуровской компанией не рассчитался, долг за ним. Что нам с тобой делать?

— Ждать до завтра. Как только Плахотин загрузит на продбазе грузовик, ребята нам звонят, и мы выезжаем…

24 глава

— Я разрешил вам вчера свидание с сыном Александром, вы у него были? — спросил я. Отец молча кивнул, а мать торопливо сказала:

— Да, спасибо вам большое, больше часа с Сашенькой видались…

Мы сидели в большой комнате их крепкого просторного дома. Когда я вошел, Степанова пригласила:

— Пройдемте в зало…

«Зало» было обставлено современной полированной мебелью, не имеющей индивидуальных примет, никогда нельзя по ней определить, живет здесь доцент или колхозник. Разговор не клеился — отец каменно молчал, а мать, подвижная моложавая женщина, сетовала, плакала, жаловалась на неукротимые характеры сыновей.