Убийственно прекрасная - Джеки Коллинз

— Процветает. — Бобби кивнул. — В прошлом месяце о нас писали в журнале «Нью-Йорк». Кстати, почему ты ни разу у меня не побывала?

— Я завязала с клубной сценой вскоре после того, как оставила карьеру модели, — объяснила Бриджит. — Это не для меня. Слишком много сексуально озабоченных мужчин бродит вокруг.

— И все равно ты должна хоть разок появиться у меня в клубе, — сказал Бобби, которому очень хотелось похвастаться своей роскошной племянницей. — Я за тобой присмотрю. Обещаю, ты получишь удовольствие.

— Спасибо, дядя Бобби, — с улыбкой отвечала Бриджит. — С удовольствием принимаю твое приглашение.

«Какая она красавица! — подумал Бобби. — И как жаль, что мы с ней родственники. Я мог бы с ходу назвать с десяток парней, которые не колеблясь дали бы отрезать себе левое яйцо за одну только возможность… Э-эх!»

— Самолет готов? — спросила Бриджит.

— Все готово, — ответил он, подхватывая на плечо ее дорожную сумку.

— Тогда идем, — сказала она, вставая.

— Идем, — согласился Бобби и взял ее под руку.

И они вместе направились к самолету.

* * *

Примерно в то же самое время Джино-старший сидел на переднем пассажирском сиденье своего новенького «Кадиллака». Машину вела его жена Пейдж. Ей было на двадцать лет меньше, чем Джино, и она все еще была полна энергии — так по крайней мере казалось ему самому. Джино прекрасно понимал, как ему повезло с женой. Другой такой жены — более деятельной, верной, готовой прийти на помощь — нельзя было и желать. Кроме того, даже сейчас — в семьдесят с лишним — Пейдж оставалась весьма привлекательной женщиной, сохранив густые огненно-рыжие волосы, которые она лишь немного подкрашивала, и стройную, миниатюрную фигуру, достойную если не Афродиты, то Артемиды. Пожалуй, он сделал правильный выбор, когда бросил свою третью жену, Сьюзен Мартино, и женился на ее лучшей подруге. Правда, их брак тоже нельзя было назвать безоблачным — ведь совершенных людей нет. Джино до сих пор помнил, как застал Пейдж в постели с другой женщиной, но это случилось уже очень давно. Да и кто он такой, чтобы судить и тем более осуждать? Ведь его собственное прошлое тоже нельзя было назвать безупречным.

Ах, сколько женщин, сколько сладостных воспоминаний!..

Теперь Джино был стар. По-настоящему стар — все-таки девяносто пять не шутка. Порой это казалось невероятным и самому Джино, который привык считать себя сорокалетним. О, господи! Глядеть на себя в зеркало и видеть там старческое, почти чужое лицо было не слишком приятно, однако не смотреть на себя каждое утро было, пожалуй, еще хуже. В конце концов, он пережил всех — и Энцо Боннатти, и Пинки Банана, и Малыша Джейка — всех стариков, с которыми когда-то начинал. В его жизни были и тюрьма, и сердечный приступ, и смерть сына, и несколько покушений, и смерть первой жены Марии, которую он любил без памяти, и многое, многое другое. Он все перенес и дотянул до девяносто пяти. И не просто дотянул — несмотря на столь солидный возраст, Джино все еще был полон энергии, хотя, по совести сказать, тело все чаще его подводило. Да что там — порой он чувствовал себя так, словно вот-вот начнет разваливаться на куски. Колени едва сгибались, руки были поражены артритом, поясницу по утрам ломило, зрение слабело, а хуже всего было то, что у него пропала эрекция. Впрочем, это была не самая серьезная проблема, поскольку он уже несколько лет не испытывал желания заняться сексом. Куда неприятнее было сознавать, что лихой парень Джино-Таран, гроза и любимец женщин, окончательно сошел со сцены, что его больше нет. С другой стороны, не ему было жаловаться на судьбу, ведь за свою жизнь Джино знал столько женщин, что и не перечесть. Вот только Пейдж он сочувствовал — старушке, должно быть, очень не хватало их совместного ритуала, который за многие проведенные вместе годы должен был войти ей в плоть и кровь. Она, конечно, не жаловалась — не такова была Пейдж, и все же Джино продолжал ее жалеть.

— Скорей бы увидеть детей! — вздохнул он и откинулся на спинку сиденья. — Они там, наверное, совсем с ног сбились — готовят мне праздник.

— Пристегни ремень, — посоветовала Пейдж. — Если мы во что-нибудь врежемся, ты можешь вылететь через лобовое стекло.

— Подумаешь!.. — отозвался Джино и внезапно сильно закашлялся. Отдышавшись и вытерев с глаз выступившие слезы, он добавил: — Через пару дней мне стукнет девяносто пять, черт побери! Думаешь, ремень безопасности меня спасет?

— Джино, пожалуйста, не спорь, — проговорила Пейдж. — Будь благоразумен.

— Это когда я был благоразумен? — ухмыльнулся Джино. — Не дождетесь!

* * *

— Во сколько они приедут, не знаешь? — спросил Ленни, заглядывая в кабинет, где Лаки торопливо делала пометки в ежедневнике, что-то вычеркивая и что-то дописывая.

— Бриджит и Бобби должны быть здесь часа в четыре, — ответила Лаки, откладывая ручку, и с наслаждением потянулась, подняв руки над головой. — А Джино с Пейдж… Думаю, они приедут к пяти или даже немного раньше.

— В эти выходные у нас будет полон дом гостей, — заметил Ленни.

— Джино хотел остановиться в отеле, но я настояла, чтобы он приехал сюда, — сказала Лаки.

— Может быть, ему нравится жить в отелях, — ответил он, подходя к Лаки, чтобы помассировать ей шею.

— Но я хочу, чтобы мой отец был рядом со мной, — возразила она.

— Вот командирша! — шутливо воскликнул Ленни.

— Никакая я не командирша, — заспорила Лаки. — Просто я по нему соскучилась. Все-таки это мой отец.

— Знаешь, — задумчиво произнес Ленни, — если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал мне, что со временем ты превратишься в многодетную мать и хранительницу очага, я бы рассмеялся этому человеку в лицо.

— Вот как? — удивилась Лаки, слегка повернув голову.

— Лаки Сантанджело Голден, бывшая сорвиголова, а ныне — почтенная мать семейства. Кто бы мог подумать?!

— Это какое же семейство ты имеешь в виду?

— Считай сама. Трое детей — раз. Вернее, даже четверо, если принять в расчет Леонардо. Престарелый отец и его жена. Крестница. Муж…

— То есть ты? — уточнила Лаки, лукаво улыбнувшись.

— Да, я. — Ленни улыбнулся в ответ. — Мы все соберемся в эти выходные здесь, чтобы отпраздновать день рождения Джино, и, насколько я тебя знаю, ты будешь следить за тем, чтобы каждому — каждому! — было весело и удобно. Как я сказал — мать семейства и хранительница очага.

— Н-да… — протянула Лаки. — А ведь когда-то я была свободной женщиной. Но знаешь, Ленни, я бы не хотела, чтобы было иначе. А ты?

— Нет, любимая, конечно, нет! Ведь благодаря тебе я могу считать свою жизнь… удачной.