Месть валькирий - Дмитрий Емец

Когда Ирка наконец выпрямилась во весь рост, колени ее дрожали. Она ощущала себя выжатой как лимон. Наверное, энергия у них с волчицей была общей и черпалась из единого источника. Хотелось лечь на холодные плиты и наплевать на все, но Ирка понимала, что это верная гибель. Она заставила себя спуститься на несколько лестничных пролетов, туда, где хотя бы были стены, и затаилась в одной из недостроенных квартир, надеясь восстановить силы. Наивная! Там ее ждали. Делая шаг в пустую квартиру, Ирка даже не вспомнила о дроте, равно как и о том, что недостаточно хорошо экранировала мысли. Ведьму Ирка проглядела. В воздухе вдруг возникла и помчалась ей в грудь красная искра. Не размышляя, ибо искра несла боль и смерть, Ирка бросилась животом на плиты. Куда попала искра, она не увидела – услышала лишь душный запах опаленного камня. Раз! Оттолкнувшись руками – колючие камни врезались ей в ладони, – Ирка вскочила. Между искрами темного мага – если Ирка сразу не была двойной – обычно проходит не менее трех секунд. Именно столько времени нужно перстню, чтобы остыть и выбросить новую искру. Два!.. В руке у валькирии сам собой возник маленький бронзовый щит.

К тому моменту, как с перстня на сухой руке сорвалась вторая красная искра, Ирка уже видела ведьму. Та, вероятно забравшаяся по стене дома, распласталась по полу комнаты, плоская, темная. Ноги ее и половина тела все еще находились снаружи, и она медленно подтягивала их, точно змея хвост. На жидком перстне зрела багровая искра. Отражая ее, Ирка поставила щит прямо – и ошиблась. Лучше было бы принять искру вскользь.

Мир перевернулся. Щит валькирий, который, как уверял Матвей, выдержал бы и не такое, действительно выдержал, но искрой был выбит у нее из руки. Силой удара ее безжалостно отбросило, сшибло с ног, ударило спиной об пол. Ирка лежала и со странным, замерзшим интересом разглядывала ночные облака, плывшие в четырехугольном разрезе окна. Небо квасило дождем. Косые капли, задуваемые ветром, водной пылью моросили лицо. Облака были серые, несвежего оттенка. Хотелось отжать их и высушить. Это похоже на пишущую машинку, это на жирафа с Укороченной шеей, а это... В поле ее зрения вплыло Распухшее лицо ведьмы.

– Глупая молодая валькирия! Разве ты не знала, что первая искра в паре может быть иллюзорной? Фальшивая пускается в щит, отвлекая внимание, а настоящая скользит под щит! Ты не валькирия-одиночка, а валькирия-неудачница! За той, которую ты сменила, я напрасно охотилась сотни лет. Мои силы почти иссякли, – прошамкала она.

Когда ведьма говорила, одна половина ее лица оставалась неподвижной. Другая же, одутловатая вздрагивала, как холодец. Ведьма видела, что валькирия выбилась из сил, и не спешила ставить точку. Когда охотишься так долго, хочется продлить триумф.

– Теперь вас, валькирий, будет двенадцать. Тринадцатая валькирия, валькирия-одиночка, исчезнет. Ты никому не успеешь передать шлем и копье, – сказала она.

У Ирки внутри все переворачивалось от боли. Она едва различала шипение ведьмы. Смерть так смерть – лишь бы скорее. Но как же все-таки досадно, что она проиграла!.. Ведьма направила перстень. За мгновение до того, как новая искра сорвалась с ее пальца, Ирка широко открыла глаза и... пробиваясь сквозь пелену равнодушия и безволия, последним усилием воли призвала дрот. Лежа с открытыми глазами в ожидании смерти, она увидела, как он золотистой молнией рассек вязкость ночи, скользнул в окно и...

В этот миг, что-то ощутив, ведьма резко повернулась. Страшный, ни на что не похожий крик разнесся по пустому зданию. Ирка увидела, что копье пронзило старуху насквозь и наконечник торчит у нее из груди.

– Проклятая звезда не обманула! Я не пережила её! – прохрипела ведьма и растеклась, как оплывая глина. Шаг – и ноги ее подломились. Рука с перстнем, отколовшись, упала на ногу Ирке и превратилась в прах. На россыпи праха серебристой каплей блестел жидкий перстень ведьмы.

Не решаясь надеть его на палец, ибо неизвестно, к чему это могло привести, Ирка коснулась перстня наконечником копья. Копье сверкнуло, и перстень ведьмы перестал существовать. Все, что он успел, это выбросить последнее огненное предупреждение:

аЗ еНяМ мОоТтЯсТ ЯеН дОнА.

«За меня отомстят. Я не одна», – перевела Ирка.

– Возможно. Но вас, полуночных ведьм, теперь двенадцать на веки вечные. Тринадцатой не бывать, – сказала молодая валькирия.

Глава шестая.

ЧЕЛОВЕК-ПИСЬМО

Люби не то, что хочется любить, А то, что можешь, то, чем обладаешь.

Гораций

Арей с чувством высморкался в большой платок с подробной картой Европы. Одна его ноздря выстрелила в Швецию, другая контузила островную Англию.

– России... апч-ч... я считаю, давно нужен гений. Но гений несколько необычного свойства. Обычные гении открывают всякие новые вещи, а этот бы закрывал старые. Атом, например, бактериологическое оружие, Америку. Колумб, скажем, открыл, а Вася Петров закрыл, – сказал он.

Меф попытался представить себе, как выглядел бы такой гений, и у него получился Мошкин, с некоторыми, впрочем, чертами Чимоданова.

– Э? А ты-то как считаешь? Стоит ли все это закрыть? – спросил, внимательно глядя на него, Арей.

– Я считаю, что это провокационная проверка на неосторожные высказывания. Третья распространенная уловка мрака после прямого давления и подкупа. Брякнешь что-нибудь – и раз! – донос на стол Лигулу! – ответил Меф.

Арей кивнул, очень довольный.

– Верно. Проверка. Раньше ловили за руку, а теперь все чаще за язык. А как должен ответить на такую провокацию «вумный мальчик»?

– «Вумный мальчик» должен мило улыбнуться и либо притвориться глухим, либо сузить угол провокационной атаки. Ну, к примеру, сказать, что он совсем не разбирается в глобальных проблемах планетарного масштаба и его лично занимает лишь истребление китов, выпиливание лобзиком или чемпионат мира по футболу, – заметил Меф.

– Примерно, синьор помидор, примерно... В теории ты подкован, однако теория должна подтверждаться практикой. Теория без практики – это рюкзак с учебниками по плаванию за спиной тонущего.

Арей с нежностью посмотрел на платок и осторожно свернул его. Уникальный платок, весьма ценимый им за географическую точность, был подарком некоего Давыда Птюнникова. Жаждая славы, Птюнников продал эйдос за право, чтобы имя его закрепилось за каким-то научным понятием. Условие показалось Арею забавным. Он лично позаботился, чтобы именем Птюнникова назвали сустав Двенадцатой лапы сороконожки, который наглые ученые – те три с половиной человека, которые этим занимались, – все равно упорно продолжали путать с остальными тридцатью девятью суставами упомянутой козявки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});