Если в лесу сидеть тихо-тихо, или Секрет двойного дуба - Олег Верещагин

Именно после этого приятного умозаключения под машину попал гусь.

Олег даже не понял, как это произошло. Просто дядя Федя, выкрикнув неожиданно совершенно без заикания короткое русское слово татарского происхождения, вывернул на обочину, над дорогой с кагаканьем пронёсся серый ураган, хлопающий крыльями, а из него, несмотря на ранний час, возникла хозяйка — бодрая бабуля лет за семьдесят, вооружённая клюкой, каковой она и атаковала «студебеккер» при моральной поддержке невесть откуда высыпавших пяти или шести своих ровесниц.

— Нехри-и-и-исть! Лучшого гусака ыть пе-ре-е-ха-ал, пы-ры-зит!!!

— Проходу от йих не стало вчистую, грохочуть, воняють…

— Заявить на его надыть! Заявить, и никаких…

— Лучшого гусака!… — с интонациями «ой да и на кого ж ты меня покинул, сокол ды ты мой разнешшасный-та!» рыдала пострадавшая.

— А им чо?! Им чо?! Зальют зенки-то с утра свои бесстыжии и гонють, и…

— Фамилию! Фамилию пиши!

— Гусак-то весь такой ладный был!…

Дядя Федя покинул кабину с достоинством христианского миссионера, идущего на проповедь среди туземцев-людоедов. Не обращая внимания на грозно взлетевшую над его кепкой палку, водитель раздвинул бабулек, не решившихся всё-таки оказать ему физическое сопротивление и нырнул под грузовик. Бабки обрадованно и грозно загудели, решив, что погубитель национального пернатого героя — до таких масштабов распахнул в их выкриках крылья гусак — спасается бегством. Но дядя Федя появился почти тут же, держа в правой руке на весу (не без усилия — гусак был здоровенный, что правда, то правда) труп пострадавшего. Обведя суровым взглядом небольшую толпу, он строго спросил:

— Ч-чей г-гусь?

Наступила тишина — словно захлопнули бронированную дверь. Потом одинокий голос робко пискнул:

— А чего й то?

— К-кардан помял, — пояснил дядя Федя, забрасывая гусака в кузов. — В-вещдок… Хозяйка, с-садись, п-поедем разбираться. М-мне з-за ка-ка-рдан платить, что ли?!

Последняя бабка исчезла с дороги примерно через три секунды. Деревушка, через которую проезжал «студебеккер», приобрела вид эвакуированной.

— В-вот т-так, — довольно сообщил дядя Федя, лихо запрыгивая в кабину.

Следующую реплику он произнёс, высаживая Олега у марфинского поворота:

— С-слышь, т-турист. Бу-будешь ещё в на-наших кра-краях — по-по-подсажу. Бы-бывай.

— Спасибо большое! — крикнул Олег ему вслед. Водила молча махнул рукой из окна.

Олег остался стоять на дороге. В его распоряжении было ещё больше трёх часов, чтобы добраться до Марфинки и объясниться с Верой Борисовной. Единственное, что у Олега не складывалось — как же ему отвертеться от дачи показаний? И вообще — как быть, если на суде не на кого будет сослаться, кроме него? Но это он решил оставить на потом. Пока главное — спасти людей. А за три часа семь километров можно проехать несколько раз туда и обратно — как не фик делать!

Нога побаливала. Совершенно ощутимо и очень неприятно, но не настолько, чтобы из-за этого выпадать в осадок. Да, с Князем ещё разговор будет. Ну да там и врать не придётся.

Он успел проехать километра два. Совсем рассвело, вставало солнце — и, обернувшись, чтобы посмотреть на рассвет, Олег увидел догоняющий его грузовик. Тот как раз сворачивал с государственной дороги — его не было слышно, но виднелся он необычайно отчётливо, как очень тщательно выполненная моделька.

«Ещё и подбросят,» — удовлетворённо подумал Олег. А когда вновь повернулся по курсу движения — то потерял равновесие и тяжело встал на больную ногу.

Он остановился на пригорке посреди полей, разделённых заградительными лесополосами, недавно появившимися как раз в этом времени. И вот из-за последней из них, километрах в четырёх отсюда (дальше уже начинались огороды Марфинки) выскользнула какая-то букашка. Он мчалась по просёлку, почти не поднимая прибитую росой пыль.

Мотоцикл. С люлькой на этот раз. Чтобы девчонке не трястись на заднем неудобном сиденье.

Но как же так?! В газете написано!… Не может быть!!!

Холодея, Олег понял — может. Скорее всего, Старик Время (как у Льюиса Кэррола — не пытайся провести время, девочка!!!) не простил даже минимального вмешательства — где-то что-то соскользнуло, провернулось, перелицевалось — Кривощаповы выехали раньше. А Моржик, как-то узнав об этом, поднял несчастную «подставу» — Бурова — и послал своего убийцу.

Полчаса. Родители Ромки украли у него полчаса! Сейчас Олег ненавидел их. Он истошно закричал, хотя его не могли услышать ни враги, ни друзья. И нажал на педали, бросаясь вниз с холма, как бросались его ещё совсем недавние предки в штыковую атаку.

Свистел в ушах ветер. Неслись мимо ещё совсем зелёные поля. Мотоцикл дальше, чем грузовик. Но тётя Вера гоняет быстро. И швейцарский велик не подводит, прёт, как БМП по бездорожью.

Олег оглянулся — не выдержал. Успел заметить, что «студебеккер» влез на холм, с которого смотрел Олег — тут нет откосов, он не будет подстерегать, просто пойдёт на скорости, а тётя Вера, ничего не подозревая, прижмётся к обочине, чтобы пропустить тяжёлую машину, их не сбросит, их ударит по полной! — и…

Олег упал так, что вышибло дыхание. Он и вправду развил слишком большую скорость по раскатанной грунтовке — и она отомстила. Камень — не очень большой — попал под колесо, мальчишка дёрнул рулём и кубарем полетел в рожь.

Из носа хлестала кровь, заливала ковбойку. Глотая эту кровь, Олег выбрался на дорогу. Ногу резало и жгло. Мотоцикл Кривощаповых вылетел из-за поворота, из-за зелёной стены ржи.

— Стой! Стой! — закричал Олег, понимая, что его не слышат. И обернулся снова.

«Студебеккер» надвигался, закрыв собой вставшее солнце. И Олег понял, что,если он сейчас побежит навстречу мотоциклу — а тот не притормаживал, Валентина закрылась от встречного ветра полостью люльки, а Вера Борисовна, наверное, даже не понимала, что там машет руками кто-то — если он побежит, то грузовик просто сомнёт его и раскатает по просёлку. Как лишнего свидетеля, которого потом тоже благополучно спишут на пьяного водилу. А затем «студебеккер» всё равно врежется в «цундап». Раньше, чем тётя Вера сообразит, что к чему.

«Сейчас бы гранату,» — отчётливо подумал Олег. И, сделав шаг, подобрал камень, через который полетел так здорово.

«Студебеккер» был рядом. Солнце светило сзади, и Олег видел откинутую к стеклу голову Бурова с открытым ртом — храпит, наверное — и узкое, загорелое лицо водителя: средних лет, коротко подстриженного… Он вёл тонны ревущего металла прямо на застывшего посреди дороги тринадцатилетнего мальчишку!

— Н-н-на! — выкрикнул Олег и, метнув камень, отчаянно рванулся в сторону.

Он не видел, как искристыми брызгами разлетелось стекло. Узкое лицо пропало, грузовик, вильнув, пронёсся совсем близко и остановился, с другой стороны, подскочив люлькой, развернулся и замер мотоцикл… Олег вдруг ощутил что-то странное — ему показалось, что окружающее то ли раздвоилось, то ли расплылось, как свежие краски на сбрызнутом водой листе… и он сам, Олег Семёнов, как-то ПОТУСКНЕЛ — внутренне; жуткое ощущение. Но дверь грузовика распахнулась, из-за неё поднялось окровавленное лицо — и рука с пистолетом. Непривычным, знакомым только по фильмам — с длинным тонким стволом. Ствол был твёрд и неподвижен, а в лице — ничего, совсем ничего человеческого…

— Тёть Вер!… — сорвавшись на визг, крикнул Олег и, бросившись вперёд мимо кузова грузовика, одновременно ударил узколицее СУЩЕСТВО правой ногой в прыжке по запястью и дверью по голове.

Левая нога подвела. Олег, ослепший от боли, упал на пыльную обочину. Неподалёку шлёпнулся пистолет, но мальчишка его не видел — огромные, гулкие красные волны накатывались на него со всех сторон. Потом из этих волн вынырнул нож — длинный, большой кинжал — и на тусклом лезвии переливалось солнце. Олег хотел закричать, но не смог…

…Второй раз за последние несколько дней Валентина приводила его в себя. Только сейчас она плакала и зачем-то повторяла, чтобы Олег не умирал и открыл глаза. Левая нога не ощущалась вообще, словно её не было по самое бедро, из носа толчками лилась кровь, и с каждым толчком внутри головы вспыхивала новая боль.

— Олежка, не умирай, Олежка, — слезы Валентины капали на лицо, а её руки подпихивали под голову Олегу что-то мягкое. Олег открыл глаза.

Возле переднего колеса «студебеккера» дрых Буров — очевидно, выбрался из кабины и, не вдаваясь в подробности, прилёг отдохнуть. На обочине лежал связанный каким-то невообразимым образом, с продетой под согнутые колени палкой, несостоявшийся убийца. Хотя — почему несостоявшийся? Кто знает, скольких он убил? Но сейчас Олег не ощущал страха — только омерзение. Пистолет и кинжал лежали рядом с Валентиной. Посреди дороги Олег увидел и свой велик — целый. Это радовало.