Богач, бедняк. Нищий, вор. - Ирвин Шоу

Рудольф хотел прямо с ручья вернуться домой. До автобусной остановки было далеко, и нужно было спешить, родители Джули пригласили его на ужин, а потом они с Джули собирались пойти в кино. Но болотные сапоги… Новые они стоят не меньше двадцати долларов.

— Спасибо, сэр, — сказал он.

— Не называй меня «сэр». Я и без того чувствую себя достаточно старым. Давай я понесу корзинку.

— Она не тяжелая.

— Позволь. Может, хоть тогда мне будет казаться, что я сегодня сделал что-то полезное.

А ведь он несчастный, удивленно подумал Рудольф. Такой же несчастный, как моя мать. Он отдал Бойлану корзинку, и тот повесил ее себе на плечо.

Огромный дом на холме весь зарос плющом — бесполезная крепость из нетесаного камня, призванная защищать ее обитателей от рыцарей в доспехах и колебаний на бирже.

— Смехотворно, не правда ли? — пробормотал Бойлан.

— Да.

— А ты словоохотливый собеседник, — рассмеялся Бойлан, открывая массивную дубовую дверь. — Входи.

В эту дверь проходила моя сестра, подумал Рудольф; мне следует повернуться и уйти.

Но он не ушел.

Они оказались в большом темном холле с мраморным полом и широкой винтовой лестницей, ведущей наверх. Тотчас появился пожилой слуга в сером шерстяном пиджаке и галстуке «бабочкой».

— Добрый вечер, Перкинс, — сказал Бойлан. — Это мистер Джордах, наш молодой друг.

Перкинс едва заметно поклонился. Он чем-то походил на англичанина. У него было лицо преданного королю и отчизне вассала. Он взял у Рудольфа его потрепанную фетровую шляпу и возложил ее на длинный стол у стены, как венок на королевскую могилу.

— Перкинс, вы не будете так любезны сходить в оружейную и поискать там мои старые болотные сапоги? Мистер Джордах — рыбак. Вот, полюбуйтесь, — и он открыл корзинку. — Отнесите поварихе. Может, она из них что-нибудь приготовит на ужин. Ты ведь останешься поужинать, Рудольф, не так ли?

Рудольф заколебался. Ему придется пропустить свидание с Джули. Но ведь он ловил рыбу в ручье Бойлана да еще получит сапоги.

— А можно мне от вас позвонить? — спросил он.

— Конечно. — И Бойлан снова повернулся к Перкинсу: — Принесите, пожалуйста, мистеру Джордаху пару приличных теплых носков и полотенце. Он промочил ноги. Сейчас он молод и не обращает на это внимания, но, когда лет через сорок будет, как мы с вами, страдать от ревматизма и с трудом добираться до камина, он еще вспомнит этот день.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Перкинс и вышел. То ли в кухню, то ли в эту таинственную оружейную.

— Тебе, пожалуй, лучше снять сапоги здесь. Ты будешь чувствовать себя удобнее, — заметил Бойлан, вежливо намекая этим, что будет не в восторге, если Рудольф наследит по всему дому. Рудольф стянул сапоги; штопаные носки — немой укор самолюбию.

Из холла они прошли в гостиную. Рудольфу никогда в жизни не приходилось бывать в такой огромной комнате. Высокие окна наглухо закрыты бордовыми бархатными занавесями. На стенах ряды полок с книгами. Много картин: нарумяненные дамы в нарядах девятнадцатого столетия, внушительного вида бородатые пожилые мужчины, большие, писанные маслом пейзажи в паутине трещин. На рояле разбросаны переплетенные в альбомы ноты, у соседней стены — бар. Просторный мягкий диван, несколько кожаных кресел, столик с кипой журналов. Неимоверных размеров светлый персидский ковер, очевидно, сотканный сотни лет назад, неискушенному глазу Рудольфа показался просто выцветшим и потертым. К их приходу Перкинс разжег огонь в большом камине. Поленья на толстой железной решетке уютно потрескивали, лампы — их в гостиной было шесть или семь — струили мягкий вечерний свет. Рудольф немедленно решил, что когда-нибудь и он будет жить в такой вот комнате.

— Замечательная комната, — искренне восхитился он вслух.

— Слишком велика для одного человека, — сказал Бойлан. — Я налью нам обоим виски.

— Спасибо. — Его сестра в баре на вокзале заказывала тоже виски. Сейчас она в Нью-Йорке из-за этого человека. Может, это и к лучшему? Она написала, что наконец-то нашла работу. Играет в театре. Ей платят шестьдесят долларов в неделю.

— Ты хотел позвонить, — напомнил Бойлан, наливая виски. — Телефон на столе у окна.

Рудольф снял трубку.

Он надеялся, что Джули не будет дома, но она сама подошла к телефону.

— Руди! — радостно воскликнула она. Рудольф почувствовал угрызения совести.

— Джули… я насчет сегодняшнего вечера… Кое-что изменилось.

— Что изменилось? — спросила Джули ледяным тоном. Удивительно, как такая симпатичная девушка, умеющая петь, словно жаворонок, в то же время могла говорить таким металлическим, скрипучим голосом.

— Я не могу сейчас тебе объяснить, но…

— Почему же ты не можешь сейчас объяснить?

— Не могу, и все. — Рудольф взглянул на Бойлана, но тот стоял к нему спиной. — В общем, давай отложим на завтра. В кино будет та же картина, и…

— А ну тебя к черту! — И она бросила трубку.

С минуту Рудольф стоял молча, потрясенный. Как девушка могла быть такой… такой решительной?

— Вот и хорошо, Джули, — сказал он в немую трубку, — значит, до завтра. Пока. — Сыграно неплохо. Он повесил трубку.

— Вот твое виски, — подал голос Бойлан с другого конца комнаты, никак не отреагировав на телефонный разгр.

Рудольф подошел к нему и взял стакан.

— Твое здоровье! — сказал Бойлан, поднося виски к губам.

Рудольф не мог заставить себя сказать за ним «ваше здоровье», но от выпитого ему сразу стало тепло, и виски не показалось ему таким уж противным.

— Спасибо, что остался. Не люблю пить один, а сейчас мне было просто необходимо выпить. У меня сегодня был ужасно скучный день. Да ты садись, — он указал на большое кресло возле камина. Рудольф сел, а он встал напротив, облокотившись на каминную доску. — Приходили страховые агенты по поводу этого нелепого пожара в день победы. Ты видел, как горел крест?

— Я слышал об этом.

— Странно, почему выбрали именно мое поместье?. Я не католик, не негр и не еврей. Куклуксклановцев явно ввели в заблуждение. Страховые агенты интересовались, нет ли у меня врагов. Наверняка есть, только они себя не афишируют. Им следовало бы поставить крест ближе к дому, чтобы этот мавзолей тоже сгорел, — я был бы счастлив. Мой дед строил его на века, и я теперь вынужден здесь жить. — Бойлан рассмеялся. — Извини, я слишком разговорчив. Но так редко выпадает возможность поговорить с кем-нибудь, кто бы хоть чуть-чуть понимал, о чем ты говоришь.

— Тогда почему вы здесь живете? — с юношеской логикой спросил Рудольф.

— Я обречен, — ответил Бойлан мелодраматичным тоном. — Я прикован к этой скале, и орел клюет мою печень. Ты знаешь, откуда этот образ?

— Прометей.

— Скажите пожалуйста! Вы что, проходили это в школе?

— Да. — Ему хотелось добавить: «Я еще и не то знаю, мистер».

— Бойтесь семейного могущества! — воскликнул Бойлан. Он уже допил свое виски и подошел к бару налить себе еще. — На тебя давит бремя обязательств перед семьей, Рудольф? У тебя есть предки, чаяния которых ты не смеешь не оправдать?

— У меня нет предков.

— Настоящий американец, — заметил Бойлан. — А вот и сапоги.

В комнату вошел Перкинс, неся высокие болотные сапоги, полотенце и пару светло-голубых шерстяных носков. Он поставил сапоги возле Рудольфа, полотенце повесил на ручку кресла, а носки положил рядом на край стола.

Рудольф снял свои мокрые заштопанные носки и хотел сунуть их в карман, но Перкинс тут же забрал их у него. Вытерев ноги полотенцем, пахнувшим лавандой, Рудольф надел принесенные ему носки. Мягкая шерсть. Он встал и натянул сапоги. На одном колене зияла треугольная дырка.

— Точно по мне. — Пятьдесят долларов, подумал он. Не меньше. В этих сапогах он чувствовал себя почти д'Артаньяном.

— Я купил их, кажется, еще до войны, — сказал Бойлан. — Когда от меня ушла жена. Я думал, что начну рыбачить… Для компании завел собаку, огромного ирландского волкодава. Отличный пес. Он у меня пять лет был. Мы друг к другу необыкновенно привязались. А потом кто-то его отравил. Да, у меня, должно быть, есть враги. А может, он просто гонялся за чьими-нибудь курами.

Рудольф снял сапоги и держал их, словно не зная, что с ними делать.

— Боже, да они, кажется, порваны, — заметил Бойлан.

— Ничего, я отдам их в починку, — поспешно сказал Рудольф.

— Нет, я попрошу Перкинса, и он сам приведет их в порядок. — Бойлан подошел к столу и добавил себе виски. — Хочешь посмотреть дом?

— Да, — ответил Рудольф. Ему было любопытно, что Бойлан называет оружейной.

— Идем. Это поможет тебе, когда ты сам станешь предком. Будешь знать, как досадить своим потомкам.

В холле стояла большая бронзовая скульптура: тигрица, вцепившаяся когтями в спину буйвола.