А дело было так… - Михаил Высоцкий

Час скачем, второй — в степи время незаметно идет, только солнце и плывет по небу. Ни домов, ни дорог — травы да травы, и еще травы, убаюкивают-успокаивают, это получше будет, чем собственный пуп сутками созерцать. Есть такой за морем народ, совсем крыша поехала: утверждают, будто жизнь — это мучение, и если человек хочет правильно жить, то он жить не должен, потому что жизнь — это неправильно. У них главный подвиг — отказаться от собственного «я» и слиться с мировым абсолютом, тратят на него всю жизнь. Погостил я у них, убедился, что для богатыря там ничего не светит, плюнул и в более дикие края укатил. Где слова «золото», «женщина» и «выпивка» еще не потеряли свой первоначальный смысл.

На третий час воронья больше стало, будто со всей степи к нам слетелись, кружат, воронка целая над головой, признак тревожный, да кто, кроме меня, вверх смотрит? Все уже давно головы опустили да дремлют, а Тын, тот и вовсе с закрытыми глазами бежит — редчайшее умение спать на бегу. В людных землях опасно, еще чей-то дом может снести или столб, а тут все равно, кроме трав ничего нет, ноги отдельно бегут, разум отдельно в высших сферах витает. Эх, зря люди в народные приметы не верят — народ мудр, говорит, что вороны кружат — не к добру, значит, не к добру. Народу надо верить. Вот я верил и потому, когда в один прекрасный момент как будто на пустом месте вокруг нас пару тысяч всадников-степняков вынырнуло, ни капельки не удивился. Стоят, кольцом окружили, луки натянуты, сабли в любой момент могут из ножен выскочить, лица замотаны тряпками, — пожалуй, «гостеприимной» такую встречу не назвал бы даже самый заядлый оптимист.

— Это что? — без особых эмоций поинтересовался принц, вторым после меня заметивший неприятность.

— Ловушка, наверно, — пожал плечами я.

— А-а… — вздохнул он, как будто это все объясняло. — Ловушка — это плохо.

Конечно, плохо, а ловушка степняков — это плохо вдвойне. Потому что кто ее поймет, загадочную степную душу, — и зачем мы им понадобились, и как про нас только узнали, неведомо. Боюсь, этой загадке положено будет остаться в истории неразгаданной.

— А это еще кто такие? — опомнился Алендас. — Что они здесь делают?

— Сии враги пришли по наши души, и пробил наш, похоже, смертный час — спасенья не видать нам в этой жизни, удачи светлый лик покинул нас! — признал Тронгвальд очевидную истину.

— Прощайте, милые, прощайте… — лепетал сквозь слезы Лютик.

— Убить? — скорчив самую тупую рожу, спросил Тын, поигрывая своей дубиной.

— Не надо, — отрезал я. — Всем успокоиться. Народы степи никогда не отличались безудержной жестокостью, и если они решили нас окружить, то для этого были веские причины! Надеюсь, мы с ними сможем договориться, но на всякий случай держите ухо востро.

А кольцо все сжималось и сжималось… Степняки медленно, но верно приближались, не опуская обнаженное оружие. Надо сказать, зрелище внушительное. В далеких краях их любят изображать дикарями, которые пьют прокисшее козье молоко и греются у костра из лошадиного навоза. В былинах они славятся своей жестокостью к врагам и излишне гордым нравом. О культуре степи если и говорят, то как о чем-то несуществующем. Мол, письменности не знают. Ну не знают, зато их певцы, владеющие секретными мнемоническими принципами, знают баллад да былин побольше, чем в иной библиотеке наберется. А некоторые степные сказания только и хранят достоверные сведения о былом. Книжку можно переписать, но никто неспособен исказить глас народа! Степняки фантазию пересказчиков не поощряют, они вообще отдают предпочтение традиции, и если поешь былину, как шесть сотен лет назад Алыкхан-воин Птичьего Царя одолел, то изволь слово в слово, как тогда свидетели поведали, рассказать! В одном слове ошибешься — репутация, считай, на всю жизнь испорчена: что за певец такой, что слов песни выучить толком не может.

В одеяниях они тоже верность предкам хранили — никакая мода в степь уже тысячи лет не заглядывала. В священных шкурах из козьей кожи, сандалиях на босу ногу, в скрывающих лица тряпках — они как будто сошли с древних гравюр. Единственное, что поменялось, так это оружие — знаменитый Бардыхан-вождь триста двадцать лет назад поспорил с богами и вышел из этого спора победителем, доказав, что современный многослойный стальной меч намного лучше древней железной реликвии. С тех пор за оружием они следят регулярно, не брезгуют даже такими техническими новинками, как многоствольные арбалеты, разве что корабельные пушки еще не додумались использовать. Да и зачем пушки в степи — стен крепостных тут отродясь не водилось, на дно пускать некого по причине отсутствия такового, а сойдешься с врагами врукопашную — так никакие ядра не помогут! Только стрелы да ятаганы — и по тому, и по другому степняки во всем мире великими мастерами слывут. Причем заслуженно.

Наконец, когда до первых рядов степного войска два десятка саженей осталось, остановились. Так положено, ближе подойти, — значит, бой начать, а на таком расстоянии еще переговоры вести можно. И вперед вышел степной чардыхай — нечто вроде толмача, глашатая, посланца и переговорщика одновременно. В рог козлиный дважды протрубил, — значит, действительно атаковать нас не собираются пока, а переговоры вести будут.

— Волею Бардыхана Девятого те, кто в земли наши без позволения пришел, остановитесь и слово держите: кто такие да за какой надобностью степные обычаи порушили!

Интересно получается. Бардыхан Девятый — это формальный, якобы существующий вождь всех степных племен. Сын Бардыхана Восьмого, внук Бардыхана Седьмого, правнук Бардыхана Шестого. Существует ли такой в природе — неведомо, потому что ни одного из Бардыханов, кроме первого, простому люду видеть не положено. Только «голос» их время от времени раздается — якобы они за порядком следят, в дела племен не вмешиваются, но, когда обычаи нарушаются, приходит чардыхай и карает «волею Бардыхана очередного». Значит, получается, нас обвинили в нарушении обычаев степи. Но чтоб их нарушить, надо быть степняками, а значит, нас автоматически признали таковыми! И мы имеем все права и обязанности степняка, первая и основная из которых — право на Божий Суд. Красиво. Хотя рискованно.

— Уважение Бардыхану Девятому! Мы вольные странники, путь по делам своим держим. Али не дозволено нынче сими землями странствовать? — ответил я, начав с ритуального приветствия и дав адекватный по степным меркам ответ. Тут каждый имеет право ехать куда пожелает, и имя свое никому называть не обязан.

— Вольные странники, которые зверя дикого с собой привели, что троллем зовется? — переспросил чардыхай. — Ведомо ли вам, что волею Бардыхана Седьмого тролли к лютым чудовищам приравнены, а еще волею Бардыхана Третьего лютым чудовищам в наши земли хода нет!

Выходит, тролль виноват? Красиво и, главное, правдоподобно — с волей Бардыхана не поспоришь, а что всегда можно найти иную волю, которая будет этой противоречить, — так в том политика и заключается, чтоб в нужный момент вспомнить правильный закон, а все неудобные временно забыть. А еще удобно — теперь тролль как бы поставлен отдельно от остальных, то есть мы — степняки, с общими правами и обязанностями, а он — чудовище при нас. Но ведь друзей выручать положено. Вот если бы мы захотели его бросить, то нет проблем, нас одних бы дальше спокойно пропустили. Да нельзя так! Все понимают — негеройский это поступок, а значит, действовать надо адекватно!

— Не зверь это, а спутник наш разумный! — заверил я. — Хоть разумом своим от нам подобных и отличается.

И попробуйте меня во лжи обвинить! Действительно — отличается, кто еще сможет выговорить «хроническая дисфункция иммунной системы в стадии ремиссии», а Тын такими фразочками, если без свидетелей, часами ругаться может!

— Али желаете вы с волей Бардыхана поспорить? — изумился чардыхай, вспомнив того самого, первого Бардыхана-вождя, которому даже номера не положено.

— Желаем! — твердо заверил я.

— Так свершится же Божий Суд, воля Бардыхана против слов чужеземца! — громогласно провозгласил чардыхай, трижды подул в козлиный рог и скрылся в толпе.

И тишина. Все стоят, ждут чего-то, степняки — Божьего Суда, мой отряд — пока я им разъясню, что тут к чему. Пришлось рассказывать.

— Божий Суд, — поведал я, — это древний степной обычай. Настолько древний, что вы в принципе могли бы и сами догадаться, что он собой представляет. Как определить правого, когда божьего знамения можно всю жизнь ждать, законов писаных да неписаных еще не существует, а только ты, он да верная дубина в руке. Совершенно верно, Божий Суд — это бой: до смерти, первой крови или очевидного поражения одной из сторон. До того как степи была явлена «воля Бардыхана», все вопросы только таким методом и решались. Да и потом, единственный способ оспорить волю великого вождя — положиться на богов и собственное оружие. Правил особых нет, разве что вершится Божий Суд всегда один на один, оружие разрешено только «честное», без яда и прочих хитростей, а вердикт обжалованию не подлежит. Так что нам сейчас предложили устроить поединок — один боец степи против одного нашего бойца. Если наш победит, то Тын будет признан «разумным троллем» и пропущен, если их — Тын будет признан «лютым чудищем» с соответствующими последствиями. Так что не переживайте, Тиналису-богатырю не впервой такие подвиги совершать, я пошел…