Колыбельная - Владимир Данихнов

Ливан ушел, бубня под нос, что ему, Ливану, нельзя нервничать, потому что тогда у него, Ливана, обостряется гастрит. Меньшов сидел весь красный от гнева. Через несколько минут его гнев улетучился, не оставив после себя ничего, кроме чувства, что душу Меньшова тщательно выскоблили изнутри. Он подошел к окну и прислонился лбом к холодному стеклу. Увидел девушку с локоном, похожим на пружинку. Эта девушка приснилась ему во время запоя: во сне он подошел к ней и заговорил о чем-то важном, а она жалела его и гладила по руке. Сегодня девушка была без книги. Похоже, кого-то ждала. Сильный ветер вырывал из худых рук зонтик, но она упрямо продолжала ждать. Меньшов понял, что не стоит тешить себя пустыми надеждами, и опустил жалюзи. Щелкнул выключателем и погасил монитор. Комнату заполнил полумрак. Меньшов сидел в кресле, пытаясь слиться с темнотой. В дверь постучали. Меньшов не пошевелился. Дверь, скрипнув, приоткрылась. В кабинет просунула голову Людочка; она медленно оглядела темное пространство, потом втянула голову обратно и аккуратно затворила дверь, не проронив ни звука. Меньшов не был уверен, заметила она его или решила, что кабинет пуст. На всякий случай он громко позвал:

— Людочка! — и замолчал.

Дверь приоткрылась. Людочка снова внимательно оглядела кабинет, потом закрыла дверь. Конечно, она прекрасно видела Меньшова. Поведение шефа ее не удивило, потому что она не сомневалась, что Меньшов подсел на запрещенные наркотики. Все люди, получившие власть, рано или поздно спиваются или подсаживаются на героин — так считала Людочка. В любом случае она не собиралась заговаривать с Меньшовым. Меньшову наскучило играть в эту странную игру с Людочкой, и он открыл ящик стола. Под руку попался айфон, обернутый шарфом болельщика, но Меньшов не стал его брать. Он вытащил из ящика пистолет. Пистолет не был заряжен. На самом деле это был даже не пистолет, а зажигалка, изготовленная в виде пистолета. Коллеги подарили Меньшову зажигалку на юбилей два года назад, потому что тогда он много курил. Меньшов спрятал подарок в ящик стола и забыл о нем; а сегодня случайно наткнулся. Он взвесил зажигалку на ладони: ему показалось, что раньше она весила меньше. Он отмахнулся от этой мысли. Совершенно ясно, подумал он, что это не зажигалка потяжелела, а я ослаб после недели беспробудного пьянства. Ради шутки Меньшов вообразил, что у него в руках настоящее огнестрельное оружие, и приставил ствол к виску. Холодный металл уперся в теплую кожу. Меньшов почувствовал бессмысленное дыхание смерти у своей головы; пусть смерть и была поддельной. Он старался понять, о чем надо думать, когда жить осталось минуту или меньше, но ему ни о чем не думалось. Уловить разницу между жизнью и смертью тоже не получалось. «Уловлю ли я эту разницу, если нажму на спуск?» — подумал Меньшов и нажал на спуск. Голова дернулась. Вместе со стулом он полетел на пол. Заезженная пластинка жизни остановилась. Людочка, услышав выстрел в кабинете шефа, инстинктивно побежала в противоположную сторону, но ударилась лбом об угол стены и пришла в себя. Она робко постучала в кабинет, но Меньшов не открыл, потому что был мертв. Людочка приотворила дверь. Меньшов лежал у окна, как мешок с картошкой. Из его головы вытекала темная жидкость. Пришел Ливан и тут же ушел, хватаясь за сердце. Он отправился вызывать полицию. У дверей, не решаясь войти, толпились сотрудники, привлеченные шумом. Вперед протолкался Чуркин. Он немного посмотрел на Меньшова издали, затем подошел и посмотрел вблизи. Меньшов не шевелился. Чуркин наклонился и прислушался: не дышит. Тогда он отошел в дальний угол и там, в спокойной обстановке, заблевал весь пол. Запах был неприятный, но никто не посмел обвинить Чуркина в нарушении дисциплины. Чуркин беззвучно плакал, вытирая рукавом грязный рот. Два дня назад он догадался, что именно Меньшов приходил к нему, когда его не было дома; догадавшись, Чуркин подменил зажигалку в столе Меньшова на пистолет. Он собирался анонимно позвонить в полицию, чтоб заявить: ему известно, что некий Меньшов держит у себя в кабинете незарегистрированное огнестрельное оружие. Таким образом Чуркин надеялся избавиться от возникшей угрозы. Однако Меньшов застрелил себя и теперь можно не звонить в полицию. Чуркин не знал, почему плачет, раз всё так хорошо обернулось.

На похороны Меньшова никто не пришел, кроме его пожилых родителей. Коллеги Меньшова хотели прийти, но перепутали дату. Впрочем, даже если б они не перепутали дату, то всё равно бы не пришли. Родители Меньшова считали, что сын убил себя, не выдержав бездуховности жизни в этой стране. Папа Меньшова любил повторять: в этой стране жизни нет, только существование. Мама Меньшова говорила: эта страна для меня как ад, скорей бы уехать. На самом же деле Меньшов застрелился случайно. Заканчивался ноябрь. Кора на деревьях блестела как мокрые тряпки. Над кладбищем стелился туман. Бродячая собака пристроила костлявое тело возле могилы неизвестного художника. Пахло сырой землей. Родители Меньшова, постояв у могилы сына, по крутой тропинке поднялись к обочине и сели в «копейку». У папы Меньшова дрожали руки; мама Меньшова положила ладонь ему на запястье и прошептала что-то ласковое своим увядающим голосом. Меньшов был их единственный, поздний ребенок.

— Когда земля на могиле осядет, поставим большой гранитный памятник, — сказал папа Меньшова.

— Обязательно поставим, — сказала мама Меньшова.

— Плохо, что он так и не женился.

— Плохо.

— Был бы внучок.

— Да.

— Или внучка.

— Хотя бы так.

Линии дождя перечеркнули небо.

— Природа по нему плачет, — сказал папа Меньшова.

— Завтра обещали дождь со снегом, — вспомнила мама Меньшова. — А тебе в налоговую идти.

— Да уж.

— Наденешь шарф.

— Не надену.

— Обязательно наденешь.

— Не надену. Он колючий. У меня от него шея чешется.

— Наденешь! И знать ничего не хочу.

Они уехали, продолжая спорить. К могиле, в которой лежал Меньшов, подошел Чуркин. Он хотел принести на могилу цветы, но, зайдя в цветочный ларек, увидел, что цветы стоят слишком дорого, и не стал их покупать. Вместо этого он купил сто граммов водки в запечатанном стаканчике, чтоб выпить возле могилы, но не донес, выпил по дороге. Теперь он стоял, опустив руки, и смотрел на портрет Меньшова. Меньшов на портрете улыбался. Чуркин не помнил, чтоб Меньшов улыбался при жизни. Наверно, улыбку ему приделали в фотошопе. К соседней могиле подошел пьяный мужчина по фамилии Горбов. Горбов шатался. Он повернулся к Чуркину и спросил, не знает ли он, где похоронена Вера Щетинина. Чуркин промолчал. Вера Щетинина, повторил Горбов, моя бывшая жена; неделю назад она умерла, а я как раз был в командировке в Будапеште. Чуркин хранил молчание.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});