Граната в ушанке - Марк Ефетов

Майор чуть нагнулся, прищурился и, поймав на прицел одну из чёрных машин со свастикой, выстрелил. Лиловая звёздочка вспыхнула на камуфлированной броне вражеского танка. А вслед за этим пополз густой чёрный дым, мелькнуло яркое-яркое пламя. Так бывает, когда сварщик варит металл.

Прямое попадание. Не промахнулся Елюгин. Фашистский танк судорожно вздрогнул и закрутился волчком.

В эти мгновения решалась участь танкового боя. Танки Елюгина прорвались вперёд, а под их прикрытием наша пехота пошла в наступление на Новгород.

Наши танкисты косили из пулемётов убегающих фашистов. Головной танк шёл на большой скорости, пока в него не попал вражеский снаряд. Теперь танк этот превратился в пылающий факел, но Елюгин продолжал стрельбу наши танкисты не покидали поля боя.

На помощь головному подошли другие танки. Они старались сбить огонь, старались спасти своего командира.

Казалось, запылало всё небо. Воздух наполнился звуками не тягуче воющими, а такими резкими и пронзительными, что нельзя было опомниться, довести до конца мысль, сообразить.

Казалось, что в уши вонзаются сотни свёрл, которые вертятся с неимоверной быстротой...

В это время, поправляя сползшую сумку с красным крестом, Убийволк подполз к тому месту, где он оставил Сергиенко. Здесь, в некотором отдалении от боя, слышен был только сплошной гул. В тёмной ночи, укутанной к тому же тучами дыма, Убийволк не видел своего товарища. Но знал, что ползти осталось совсем немного, что скоро рассвет - вот уже светлая полоска по всему горизонту.

А время бежало - последние минуты жизни Феофана Сергиенко. Он уже слышал впереди и откуда-то сбоку:

- Ого-го! Рус, сдафайся! Сдафайся!

Вот уже лучик света карманного фонаря пошарил перед ним, осветил лужицу, сверкнувшую, как зеркало.

- Сдавайся, рус!

Сергиенко встал на колени, но тут же рывком вскочил во весь рост. Острая боль хлестнула по ноге, но лишь на мгновение. Крепко сжав зубы, Сергиенко пошарил за пазухой, сорвал с головы шапку-ушанку с красной звездой и высоко поднял руки. Можно было подумать, что он не то сдаётся, не то приветствует бегущих к нему фашистов с автоматами у живота.

- Рус, рус!

Они не кричат уже, чтобы солдат сдавался. Он ведь и так стоит с поднятыми руками, с высоко поднятой над головой ушанкой.

Когда же фашисты были в нескольких шагах от него, Сергиенко крикнул:

- Коммунисты в плен не сдаются!

Он швырнул себе под ноги солдатскую ушанку со звездой, в которой была граната...

А фашисты бежали кучно: ведь каждый старался добежать первым и первым схватить русского живьём...

Наша артиллерия била уже по отступающим гитлеровцам. На юге Новгорода, с восточного берега озера Ильмень, где берут своё начало воды Волхова, где два с лишним года было ничейное пространство, сошли на лёд в маскхалатах наши автоматчики. Это под прикрытием танков пошла в атаку наша пехота.

Мокрый снег бил прямо в глаза. Лёд, казалось, уходил из-под сапог: над льдом озера плескалась вода. А наши бойцы всё шли и шли. Они знали: надо спасти Новгород. Надо спасти хоть часть того, чем гордится Россия, надо спасти хоть часть древностей, что столетиями славят нашу страну на весь мир. Тяжёлые были бои под Новгородом. В этих боях погиб смертью храбрых старшина Убийволк и тяжело, очень тяжело был ранен и обгорел майор Елюгин.

С ходу ворвались наши бойцы на берег, который ещё совсем недавно занимал враг. Но гитлеровцев уже не было. И никто не успел сказать нашим, где закопаны боеприпасы, под какой лужей ход в подземный тайник с авиабомбами, снарядами и минами.

ГЕРОИ НЕ УМИРАЮТ

- Вот и всё, что я знаю о Феофане Сергиенко, - закончил свой рассказ профессору Бочину майор Елюгин. - Что сказать вам ещё? Огонь с моего танка сбили. Машину отбуксировали в ремонт. И меня в ремонт же. В капитальный. Укоротили, а жив остался. А Феофан Сергиенко... Я знал, что он погиб, и был уверен, что об этом сообщили его семье... В народе говорят, что герои не умирают. Рано или поздно их подвиг станет известен. Так оно и с Феофаном Сергиенко. Когда наши взяли Новгород, я, можно сказать, четырнадцать месяцев не существовал. Воевал - только теперь уже против костлявой старухи с косой, которая норовила меня утащить совсем. Не дался. А выходит, что в это время Сергиенко сообщили, что батька их пропал без вести. Так оно тогда думалось. Только теперь, если вспомнить, что доносил мне старшина Убийволк, когда пришёл из разведки к танку, и что показали пленные немцы - и много же мы их взяли под Новгородом! - выходит, что героем был сержант Сергиенко и героем погиб. К нам ведь попал в плен фашист, раненный сергиенковской гранатой или минами, что были вокруг. Он видел, как погиб Феофан...

Владимир Петрович возвращался в Новгород в ясный солнечный день, когда природа, будто устав от ненастья, ликуя, праздновала свет и тепло. Зелень хвои казалась ещё ярче на фоне огнистых клёнов. А берёзы, ещё три дня назад зелёные, теперь, когда Бочин подъезжал к Новгороду, были уже лимонно-жёлтые.

Дорогой в Новгород у профессора Бочина было такое ощущение, что в Москве он познакомился с отцом Бориса Сергиенко. Ему казалось, что он узнал этого замечательного человека, что тот как бы присутствовал во время рассказа майора Елюгина. Да, Елюгин своим рассказом нарисовал Феофана Сергиенко чёткими и точными штрихами. И теперь Владимиру Петровичу казалось, что он знал этого сержанта, говорил с ним.

Майора Елюгина неожиданный приход Бочина тоже заставил вернуться к Феофану Сергиенко - так вернуться, будто он свиделся с ним. Когда ушёл Владимир Петрович, Елюгин почувствовал, что Сергиенко и после смерти продолжает для него жить. У майора не проходило ощущение, что вот приходил человек от сержанта Сергиенко и разговор о сержанте с его словечком "добре", с его ласковостью и твёрдостью, верностью долгу и товарищам оставил чувство чего-то тёплого и радостного. И Елюгин отметил про себя, что чувство это было не только внутренним, так сказать душевным, но и чисто физическим. После разговора с Бочиным больной, израненный майор почувствовал как бы прилив новых сил. Так ведь часто бывает при встрече с хорошим человеком.

Владимиру Петровичу не терпелось обрадовать Бориса Сергиенко, который запал ему в душу. Есть же такие люди на свете - ничем не знаменитые, как говорится - рядовые, а тянет же к ним. Чаще всего это добрые люди, доброжелательные. Им часто завидуют: легко живётся - о чём кого ни попросят, всё им сделают. А ведь секрета в этом никакого нет. Любят этих людей за доброту и отзывчивость. По пословице: "Как аукнется, так и откликнется". А завидуют те, у кого этих душевных качеств нет, а с других спрашивают.

Бориса Сергиенко любили и свой брат шофёр, и мальчики, искавшие Перуна, и профессор Бочин. Вот почему, усталый с дороги, он, как только проехал развилку Новгород - Ленинград, сошёл с междугородного автобуса, пересел на местный и поехал в обратную от своего дома сторону - на карьер.

В зеркале озера отражалось золото осеннего леса. Вечерело. Уже, видимо, отзвенел рельс, и на карьере не видно было никакого движения.

"Опоздал! - подумал Бочин, подходя к карьеру. - Хотя, - вспомнил он, - Сергиенко всегда почти уходит с работы последним. Может быть, он ещё здесь".

Девушку-регулировщицу Владимир Петрович встретил у самого въезда в карьер. Она пудрила нос, смотрясь в маленькое зеркальце, морщилась и уголком платка тут же стирала пудру.

- Сергиенко здесь? - спросил Владимир Петрович.

Девушка поспешно спрятала зеркальце и пудреницу в карман и подошла к Бочину:

- Здравствуйте, Владимир Петрович. С приездом вас!

- Здравствуйте! Я спрашиваю: Сергиенко на карьере?

- Нет, Владимир Петрович, его на карьере нет... А вы ничего не знаете? Ничегошеньки?!

- Откуда же мне знать? Я прямо с дороги - и сюда.

- Ой, какие же вы! И как сказать, не знаю. Несчастье, одним словом. Ой, несчастье!

Бочин взял девушку за руку:

- Да не томите вы, скажите, что случилось?

- Несчастье. Машина опрокинулась. Разбилась. И Сергиенко же... ой...

- Что - Сергиенко? Где он?

- В больнице.

- Жив?

- Вчера был ещё живой.

- А сегодня?

- После работы наши поехали. А я не знаю...

"ЗДРАВСТВУЙ, ОТЕЦ!"

В Новгороде я был в день, когда почётный караул молодых солдат застыл у памятника-надгробия.

Эти молодые солдаты приехали из гвардейской части, в которой во время войны служил Феофан Сергиенко. Каждый день - и сегодня, когда я пишу эти строчки, и в тот день, когда вы прочитаете их в книге, - в этой воинской части раздаются слова команды:

- Рота, на вечернюю поверку становись!

Старшина называет первого по списку:

- Гвардии сержант Феофан Сергиенко!

А правофланговый отвечает:

- Гвардии сержант, навечно занесённый в списки нашей части, пал смертью храбрых в боях за свободу и независимость нашей Родины!..

Так бывает за много сотен километров от Новгорода, где служат молодые солдаты, которые и родились-то после того, как отгремел наш салют Победы. Теперь они стояли на новгородской площади, и я видел, как по команде подняли винтовки, и выстрелы слились в один пророкотавший залп.