Тиран - Валерио Манфреди

Музыка зазвучала громче, пение стало пронзительней и выше по тону. И тогда внезапно долину огласил одинокий и могучий звук рога, и, словно по волшебству, появились юноши, до той поры не выдававшие своего присутствия. Каждый из них взял одну из девушек за руку и повел ее в заросли олеандров, мирта и дрока. Бубны, флейты и кимвалы взыграли еще громче, сливаясь в ужасную какофонию, усиливаемую и безмерно преумножаемую скалами, окружавшими долину.

Дионисий решил, что этот дикий шум, вероятно, служит аккомпанементом для ритуального соития молодых людей, уединившихся в благоуханных кущах с избранными ими девственницами, и, конечно же, был не далек от истины. Это первобытное племя, кормившееся скудными дарами гор, таким образом праздновало то, что все народы мира празднуют каждый по-своему — и тем не менее во многом одинаково, — самое неистовое, волнующее и таинственное явление в человеческой жизни — любовь, соединяющую мужчину и женщину и рождающую новую жизнь.

Когда с наступлением ночи долина озарилась кострами и огласилась монотонным пением одиноких пастухов, Дионисий вспомнил об огнях Акраганта и о незримом певце, исполнявшем свадебный гимн среди колонн сверкающих храмов на холме. И еще острее он ощутил тоску по своей поруганной, оскверненной и убитой жене, еще горше — тоску по своей загубленной любви.

10

Вскоре Филист приехал за ним и тайно переправил в Акрагант, перепоручив Теллию еще на пару недель. Прежде чем проститься, он протянул другу какую-то дощечку и произнес:

— Принимай подарок.

— Что это? — спросил Дионисий.

— Список, — пояснил Филист. — Полный. Здесь все. Составить его было непросто, но в него внесены все, в том числе заказчики.

С этими словами он попрощался и ушел. Теллий подошел к Дионисию и положил ему руку на плечо.

— Это список живых или мертвых? — поинтересовался он.

— Мертвых, — ответил Дионисий, пробегая текст глазами. — Мертвых, все еще бродящих по земле. Но им недолго осталось это делать.

— Будь осторожен, — предостерег Теллий. — Утоление жажды мести — это бальзам на раны измученной души, но оно также может породить бесконечное кровопролитие.

— Я так не думаю, — возразил Дионисий. — Я могу убить многих. А они могут убить только меня. В любом случае у меня более сильная позиция.

Он вернулся на родину ночью, на исходе следующего месяца. Филист назначил ему встречу в доме Битона. Дионисий крепко обнял обоих, одного за другим, не проронив ни слова. Так он всегда выражал избыток эмоций.

— Наконец-то! — воскликнул Битон. — Я уж думал, что ты никогда не появишься. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — ответил Дионисий, — ведь я дома.

— Кое-кому тут не терпится обнять тебя, — проговорил Филист. Он открыл дверь в комнату, выходившую в атриум, и на пороге показался Лептин. Братья на какое-то время застыли в молчании, потом бросились друг другу в объятия.

— Вы столько всего пережили, — заметил Филист, — а такое впечатление, будто вам нечего друг другу сказать.

Лептин первым высвободился, после чего окинул брата взглядом с ног до головы.

— О боги, — промолвил он, — я ожидал худшего. Ты отлично выглядишь.

— Ты тоже, — ответил Дионисий.

— Знаю, дела у тебя неважные, — продолжал Лептин. — Сожалею. Я бы мог…

— Увы, твое присутствие мало что изменило бы… Я рад тебя видеть.

— Я тоже, клянусь Гераклом! Мы снова вместе, как в детстве. Помнишь наши перестрелки камнями с парнями из Ортигии?

— Еще бы! — проговорил Дионисий с улыбкой.

— Ну ладно, теперь, когда я вернулся, все пойдет по-другому… и как! Мне не терпится размяться. С кого начнем?

Дионисий отвел его в сторону и что-то прошептал на ухо.

— Понял — произнес Лептин. — Я подожду.

Дионисий простился с друзьями и еще какое-то время продолжал скрываться — поочередно в домах Иолая, Дориска и Битона, чтобы не подвергать риску Лептина и Филиста. Он не сбрил бороды и не остриг волос, а на улицу выходил только ночью, закутавшись в плащ, скрывая под ним меч и кинжал, и следил за передвижением своих врагов, изучал их маршруты и привычки. Поняв, что уже может действовать наверняка, он предупредил Лептина:

— Я готов, но мне нужна помощь. Ты как?

— Шутишь? Да я жду не дождусь, говорю же тебе.

— Отлично, значит, ты поможешь мне поймать их — но вот остальное должен сделать я сам… понимаешь?

— Конечно, понимаю. Так давай, пошли.

Они взялись за дело в ту же ночь и несколько дней, действуя потихоньку, врасплох, словно невидимки, переловили всех, одного за другим. Это оказалось не так уж и трудно: ведь никто не ожидал ничего подобного и не принял мер предосторожности.

Одного звали Гиппарх.

Другого Евдокс.

Третьего Авгий.

Их удалось взять живыми. Дионисий, в соответствии со своим планом, оттащил их в подвал дома с навесом. Связав своих врагов по рукам и ногам, он положил их туда, где похоронили Арету, после чего отрезал им гениталии и дал медленно истечь кровью. Их крики, приглушенные и искаженные, похожие на мычание каких-то животных или стоны ночных призраков, были слышны во дворе и на улице, но прохожие, вместо того чтобы броситься им на помощь, шарахались в сторону, испугавшись до смерти. По городу же поползли жуткие слухи. Они вскоре нашли свое подтверждение, когда еще двоих смерть настигла на улице. Они так и не вернулись домой с празднества. Их звали Клит и Протоген. Примечательно, что у разбухших, изъеденных рыбами трупов, обнаруженных в одной из бухточек Большого порта, тоже не оказалось гениталий, но было очевидно, что это не рыбы постарались — слишком уж ровными были линии отреза.

После этого многие, кого это могло коснуться, поняли: кто-то методически вычеркивает при помощи меча состоящих в некоем черном списке; тогда они собрались все вместе, чтобы выработать план защиты.

Их было шестеро: Филипп, Анакторий, Схедий, Калисфем, Горгий и Калликрат. Они быстро оценили ситуацию и решили какое-то время пожить лагерем, в некоторой изоляции от внешнего мира. В избытке заготовив оружие и провизию, они постановили, что будут по очереди нести дозор, чтобы предотвратить внезапное нападение.

Все бодрствовали столько, сколько могли — до поздней ночи, — поскольку боялись быть застигнутыми врасплох во сне, слишком уж похожем на смерть: ведь в обоих случаях сознание угасает предательски незаметно. Они пытались подбодрить друг друга, ели и пили; иногда к ним приходили девушки, развлекали их. Эти затворники напивались и предавались плотским утехам до изнеможения — так, чтобы забыть о смертельной опасности, нависшей над их головами. Но рано или поздно разговор возвращался к главной теме — иногда они обсуждали ее иронично и дерзко, иногда вполголоса, попутно умоляя богов защитить их.

— Мы не дадим перерезать нас, как овец! — говорил Анакторий. — Нас шестеро, а этот мерзавец действует в одиночку, — так чего же вы боитесь?

— В одиночку? — усомнился Схедий. — Кто тебе сказал, что он один? Как ему удалось убить пятерых из нас, хотя все были начеку и вооружены мечами и ножами, причем речь идет о людях, привыкших сражаться в первых рядах и часами не выпускать щит из рук?

— Все эти дискуссии бесполезны, — заметил Горгий. — Нам лишь нужно быть готовыми дать отпор и прикрывать друг другу спину. В один прекрасный момент ему придется выйти из укрытия — и вот тогда мы его поймаем и посчитаемся с ним; или же он поймет, что бессилен что-либо предпринять, и успокоится. Ему ведь нельзя действовать слишком открыто. Для него этот город опаснее, чем для нас. Мне думается, что, если нам удастся продержаться против него месяц, он сдастся. Поверьте, для него все это слишком опасно, слишком.

— Кроме того, — добавил Калликрат, — может статься, что наши опасения напрасны. Возможно, он не знает, что мы тоже поучаствовали в этом дельце, и думает, что уже свел счеты со всеми своими обидчиками.

Они быстро уставали от этих разговоров, и один за другим умолкали, желая лишь тишины; воспоминания об изнасиловании перемешивались с другими образами — раздутых, словно жабы, зеленых, полуразложившихся тел их друзей в неподвижной воде Большой гавани.

Один раз кто-то даже высказал идею откупиться от Дионисия, но она не завоевала своих сторонников.

— Не думаю, что в городе найдется достаточно денег, чтобы этот безумец успокоился, — резко заметил Схедий, лучше других знавший Дионисия. — Он примет лишь одну монету: наши яйца, быть может, поданные на красивом блюде подобно сваренным вкрутую куриным. Кто-нибудь согласен на такую жертву?

Все рассмеялись натужно и мрачно, и обсуждение возможности коммерческого решения проблемы на том и завершилось.

Они продолжали действовать, как условились: каждую ночь по очереди один из них взбирался на крышу и нес там дозор, притаившись в темноте, в то время как остальные спали; затем его сменял следующий. Долгое время ничего не происходило, и они уже начинали думать, будто этот кошмар действительно закончился и опасность осталась позади.