Фаворитка Наполеона - Эдмон Лепеллетье

Мальчик продолжал, гордый от возможности выказать свои познания:

– В гостинице «Королевский орел» не было орлов, но там было очень хорошо, гораздо лучше, чем здесь.

– Этот человечек разговаривает довольно-таки откровенно! – заметил Наполеон.

– Он всегда говорит правду, ваше величество! – поспешила заметить графиня. – Слушай-ка, Александр, скажи нам, что ты видел в этой гостинице, в Тироле… в гостинице, где не было орлов? Ты помнишь господина?

– Того господина, который явился вместе с нами? У него большая борода и толстая палка?

– Да нет, Александр, ты описываешь нашего доброго друга ла Виолетта. Вот преданный и верный защитник, ваше величество! – сказала графиня, как бы поясняя присутствие ла Виолетта императору.

– Я знаю ла Виолетта, это надежный человек! Но какого черта ему понадобилось в Тироле? – воскликнул удивленный император.

– Он сопровождал меня, ваше величество, и был моей защитой и охраной. Только благодаря ему я и могла вновь найти ребенка.

– У вас украли его, что ли?

– Да, ваше величество, некий негодяй, маркиз де Мобрейль, украл моего сына и увез его в горы Тироля.

– Господи, целый роман! Ну, а с какой целью было предпринято это похищение ребенка?

– Не знаю. Но я хотела бы, чтобы вы от ребенка услыхали имя или по крайней мере хоть описание того, по наущению которого было совершено это похищение.

– А какой в этом толк? Я не располагаю правом судить и карать в Тироле и не могу наказать преступника.

– Самое главное – это чтобы вы узнали, кто это такой. Да, ну же, сынок, – настаивала графиня Валевская, наклоняясь к ребенку, – постарайся вспомнить. Каков же был собой тот мужчина, который проводил тебя в комнату, где передал охране двух слуг, страшно пугавших тебя… ну, знаешь – тот мужчина, который был с дамой.

– Ах, да, да! Это мужчина с повязкой на глазу.

Наполеона передернуло от бешенства.

– Нейпперг! – пробормотал он. – Нейпперг был там. И дама с ним… Ну, а та дама, какова она была собою? Говори, мальчик, поскорее говори! – прибавил он полузадушенным голосом, наклоняясь к ребенку.

Мальчик испугался и не захотел отвечать. Тогда мать поцеловала его и сказала:

– Ну, а как говорил ла Виолетт с этой дамой, когда мы уезжали из гостиницы? Ты помнишь, эта дама стояла в подъезде, а ла Виолетт снял шляпу и сказал.

– Да, да, он сказал: «Ваше величество».

Наполеон глухо, страдальчески крикнул и судорожно запустил руку за жилет, словно желая вырвать сердце.

Ребенок, восхищенный своим успехом, так как мать казалась довольной его ответами, продолжал лепетать:

– Да, ла Виолетт два раза повторил: «Ваше величество», потом повертел тростью в воздухе. А! Он и еще кое-что сказал, когда мы уже были в карете. Он посмотрел на господина с черной повязкой и сказал…

– Что он сказал? – спросил Наполеон совершенно машинально, словно пробуждаясь от глубокого сна.

– Он сказал: «Да здравствует император!» – ответил ребенок.

Он ждал, что его расцелуют и приласкают за то, что он так хорошо отвечал. Но Наполеон сказал резким тоном:

– Прикажите, чтобы ребенка увели прочь отсюда!

Графиня взяла сына за руку и увела на улицу.

Когда она вернулась, Наполеон уже овладел собой и лицо его приняло обычное выражение. В те несколько минут, которые прошли во время отсутствия графини, он подумал и сориентировался.

Итак, значит, это было вполне очевидно, более невозможно сомневаться: Нейпперг и Мария Луиза живут как муж с женой, почти официально. Он, Наполеон, был достаточно легковерен, достаточно наивен, чтобы предполагать, будто жена не является к нему разделить его одиночество, только уступая давлению родственников, подчиняясь желаниям государей. Каким болваном был он, когда думал, что политика мешала этой женщине разделить его участь! Единственное, что она хотела разделить, – это ложе с Нейппергом. О, подлое создание! Он проклинал, он мысленно осыпал ее ругательствами. Если бы она была так близко от него, что он мог бы дотянуться до нее, он задушил бы ее.

Но нет! Если бы каким-нибудь чудом она очутилась возле него, то он раскрыл бы навстречу ей свои объятия, он с радостью прижал бы к своей груди ее очаровательную головку кающейся грешницы. Он все еще любил ее, все еще жаждал ее, более, чем когда-либо прежде!

Он сознавал, какое громадное оскорбление нанесла ему жена, жестоко терзался от этого оскорбления, но в то же время чувствовал, что способен забыть его. Простить он не будет в силах, нет, но станет поступать так, как будто ее вины вообще не существовало. Он любил Марию Луизу, и этого было достаточно, чтобы смыть всякую грязь, какой бы она ни забрызгала его. Он все еще хотел близости своей дорогой Луизы и, несмотря на ее измену, несмотря на все то, что сообщила ему графиня, несмотря на обнаружение интимных подробностей ее жизни в Тироле, несмотря на Нейпперга, все-таки не мог примириться с мыслью об окончательной разлуке с нею, не мог признать возможность, чтобы та, которая еще недавно принадлежала ему. отдалась окончательно и бесповоротно другому. Нет, Мария Луиза не могла умереть для него! Она жила, она дышала иным воздухом, но это было только временным отсутствием. Она разобьет оковы насильственной разлуки, которой связали его враждебные государи. От него зависело теперь изменить все, вновь вернуть себе любимую женщину вместе со всем прочим, утерянным им.

Затем, следуя логике своего острого мышления, он перешел от любимой женщины на трон, от любви – к славе.

Бедный великий человек чувствовал себя очень униженным, очень исстрадавшимся, очень маленьким, когда мысленно представлял себе любимую жену в объятиях другого; но утешался тем, что он еще воспрянет и будет сильным, гордым, более великим, чем когда-либо прежде; он снова смелым натиском овладеет утраченным могуществом, и еще ярче разгорится померкшая звезда его славы.

Мария Луиза ускользала от него. Ну что же – он попытается найти утешение и смысл жизни во власти. Он постарается снова сесть на тот самый трон, в узурпации которого его обвинили тогда, когда он был побежден, разбит. Он внезапно предстанет перед своими старыми солдатами, сказав им: «А вот и я!» – и они последуют за ним.

Теперь ему уже не приходилось считаться ни со своим зятем, австрийским императором, ни со всей Европой вообще. До тех пор он еще мог надеяться на возвращение Марии Луизы, пока еще он мог ждать от нее такого же сюрприза, который сделала ему графиня Валевская, он был готов примириться со своей участью. Он наивно верил, что, оставаясь безобидным повелителем острова Эльба, отказавшись от честолюбивых замыслов и желаний, не выказывая ни малейших поползновений на восстановление былой славы, он обезоружит ненависть государей и добьется от австрийского императора разрешения Марии Луизе прибыть в Портоферайо.

Теперь приходилось отказываться от этих ожидаемых минут величайшего счастья, от этих восторгов чистейшей радости. Легкомысленное сердце Луизы, все более и более возраставшее влияние на нее этого негодяя Нейпперга заставляли его сказать последнее «прости навсегда!» тихим радостям мирной супружеской жизни в одиночестве острова. Ну что же! Вместо такого мирного существования, в котором ему отказывали, он снова сядет на лошадь, снова зальет, если понадобится, кровью и дымом пожарищ пораженную Европу, которой придется снова смириться пред ним.

В то же время в тайниках души Наполеона теплилась мысль, что вернуть себе обратно Францию и скипетр значит, быть может, вернуть в то же время и расположение жены. Быть может, в случае если придется выбирать между Нейппергом и законным супругом, вновь ставшим вождем грандиозной армии, приветствуемый великой нацией, Мария Луиза, не задумываясь, вернется к нему.

В то же время все эти соображения поддерживались весьма важной причиной, о которой мы уже упоминали ранее, и эта причина придавала планам Наполеона характер необходимости.

Пенсия в пять миллионов франков, назначенная ему согласно договору в Фонтенбло, до сих пор не выплачивалась.

Его личные средства таяли с каждым днем, и уже недалек тот день, когда он вынужден будет распустить свою гвардию. А тогда он будет обречен жить в зависимости от великодушия врагов, которые будут в состоянии в любой момент атаковать его в его резиденции, или задушить, как советовал Брюлар, старинный вождь шуанов, или перевезти на острова Мадеру или Святи Елены.

Хотя Наполеон и решил действовать в величайшем секрете, но в этот npoeкт следовало посвятить по крайней мере двух человек.

Когда графиня Валевская, удивленная переменой, происшедшей в душе Наполеона, спросила у него после сцены с удалением ребенка, не может ли она быть полезной ему во Франции, куда она собиралась возвратиться, лицо императора выразило удовольствие. Не открывая полностью своих планов графине, он дал ей понять, что в случае если народ призовет его снова во Францию, а армия выразит желание снова встать под его начало, он найдет возможность, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, тайно сесть на корабль и добраться до берегов Франции. Для того чтобы этот смелый план удался, достаточно было усыпить бдительность английского комиссара, сэра Нейла Кэмпбела, и избежать встречи с королевскими судами, крейсировавшими в Средиземном море. Ведь счастье, которое так помогало ему в этих самых водах при возвращении из Египта, могло помочь ему и в этот раз.