Купавна - Николай Алексеевич Городиский

И, бывало, веселья ради на досуге примирял их балагур Андрей Плацындар.

— У нас на Украине, — говорил он, — есть еще такие бабы, которые в подобной ситуации фиги друг дружке под нос суют, а то и юбки одна перед другой заголяют. И вы того… А ну-ка!

Но Хрунов и Клубничный упрямо не допускали постороннего вмешательства в свои дела.

— Там, где двумя ложками едят кашу, третью и поломать можно, — предупреждал Хрунов.

Он хмурился, потирая в душевной сумятице крутой лоб, а Клубничный добавлял:

— Можем произвести третьего в общипанного петуха! — И вынимал из карманов свои огромные кулаки.

Плацындар изображал струсившего перед ними человечка, семенил в сторонку, хлопал себя по бедрам и кричал: «Ку-ка-ре-ку!»

Подобные шутейные перепалки почти всегда завершались частушками, которые исполняли Иван да Вася «про свои зазнобы». Случалось, у кого-то из разведчиков на сердце становилось неспокойно: быть может, грызла тоска по дому или была другая причина. И тогда обращались бойцы к Ивану с Васей:

— Какая же, соловьи, девка лучше — Граня или Стеша?

И «курские соловьи» исполняли частушки собственного сочинения. Пели «во всю курскую» так, что никому не давали грустить. Видно, весело было с ними и тем девчатам, за которыми они, выпадал случай, ухаживали, увольняясь из части. Эти ухаживания бойцы объясняли по-своему: всякая красотка достойна подать бравому красноармейцу кухоль свежей водицы… Так что Степан привел пословицу о коне и воде к месту.

— Спору нет, хороши ваши девушки Граня и Стеша, — сказал Степа. — Но есть и другое, не менее полезное для души дело…

— Так и я понимаю. Кончайте балагурить! — предупредил на полном серьезе Клубничного и Хрунова Андрей Плацындар.

Андрей Плацындар — без роду без племени, не помнил родителей, воспитывался в детдоме. До армии слесарем трудился на заводе, гордился, как сам говорил, своим пролетарским соцположением. Небольшого росточка, широкоплечий и коротконогий, как бы квадратный, сильный и крепкий от природы, этот боец с первого дня нашей совместной службы льнул к Степану. Поначалу я думал, что Андрей трусоват и в богатырской силе Бездольного хотел найти себе защиту, точно так, как бывало со мной в детские мои годы. Но скоро эта версия рассеялась: Андрей ничего и никого не боялся, умел постоять за себя в любой словесной перебранке, а в борьбе прижать всякого спиной к ковру. Даже Степан пасовал перед его цепкими, будто клещи, руками.

После предупреждения Андрея куряне притихли. И во мне как бы прибавилось решимости.

— Послушаем, товарищи, Бездольного, — обратился я к бойцам и подумал: «Возьми шаг, Степа, не дай в обиду наших!»

И Степан «взял шаг», да еще как твердо и широко.

— Так вот… Относительно желания Ивана да Васи повидаться с местными девчатами возражений не имею. Но лично мое предложение: поедем, хлопцы, в Суздаль, в гости к поэту.

Возражений не было. Так все мое отделение побывало в гостях у поэта.

Несмотря на нездоровье, Иван Абрамович Назаров встретил вас приветливо. Увидя нашу бравую ораву, он будто хватил глоток живой воды.

— Варюшка! — позвал он свою жену. — Подавай-ка моим юношам разносольчику — моих огурчиков да помидорчиков. Чай, соскучились по домашнему!

Мы со Степой бывали не раз в его доме о трех окнах по фасаду. Дом небольшой, но нам не было в нем тесно, потому что каждый сразу чувствовал свободное обращение с ним его удивительно общительного хозяина. И с не менее подкупающей общительностью принялась угощать моих бойцов хозяйка — пожилая, но еще довольно крепкая и подвижная женщина. Накрывая стол, она приговаривала:

— Кушайте, милые. Это не просто суздальские помидорчики да огурчики, а и собственно руками Иванушки взращенные.

В передней, где нас принимали хозяева дома, одна стена была заставлена стеллажом с книгами.

— «Кобзарь»! — вдруг вскрикнул Плацындар. — Глядите, хлопцы, наш «Кобзарь»!

Андрей показывал на стеллаж, и все увидели выставленный на самом видном месте томик «Кобзаря».

Иван Абрамович ухмыльнулся, покрутил усы. Пригласил всех поочередно заглянуть в небольшую комнатку — его рабочий кабинет, где на стенах были портреты Пушкина, Кольцова, Толстого и Горького, написанные рукой самого хозяина дома. И тут же — портрет Шевченко.

— И «Кобзарь», и этот портрет Тараса Григорьевича бесценны для меня, — говорил Иван Абрамович. — Дарены мне замечательным поэтом Иваном Алексеевичем Белоусовым в августе тысяча девятьсот первого года. Вас-то и на свете тогда не было… И этот томик «Кобзаря» — перевод Ивана Алексеевича. Был он в полном смысле образованнейший и смелый человек. Квартира его в Москве представляла редкий уголок уюта, теплоты и радушия. Бывали в нем частенько писатели Антон Павлович Чехов, Николай Дмитриевич Телешов и Николай Николаевич Златовратский, Максим Леонович Леонов и Спиридон Дмитриевич Дрожжин. Белоусов имел близкое знакомство с Толстым, Горьким и Короленко.

Иван Абрамович увлек нас своим рассказом об этих людях. Говорил и о своих творческих планах. Красноармейцы, затаив дыхание, слушали рассказ о его творческом подвижничестве: много лет он собирает малоизвестный материал о писателях из народа, составляет литературно-библиографический словарь, куда вошло уже за тысячу имен простых, но талантливых людей, писавших в неимоверно трудных условиях и сумевших создать богатейшие духовные ценности. Он прочитал нам отзывы о своем труде Алексея Максимовича Горького и Демьяна Бедного. Горячо говорил о поэтах-самородках, стихи которых напечатал еще в дореволюционное время в издаваемом на свои деньги альманахе «Пробуждение», в частности назвал Василия Андреевича Монина, проживавшего в Сибири.

— Вся жизнь этого человека протекала на разных маслодельных заводах Петропавловска, Ишима, Омска, Барнаула… — сказал Иван Абрамович и вдруг прижмурился, помял свое разрумянившееся лицо и встряхнул головой. — Надо же, а! — Он кинул взгляд на меня: — Таким образом, мой юноша, мои стихи могли оказаться в руках твоей любимой. Может, на крыльях того же Василия Андреевича… — Он помедлил, оценивающе переводя глаза на каждого из нас, точно хотел убедиться, способны ли мы правильно понять то, о чем он давно собирался сказать, постепенно подводя к тому беседу с нами, и наконец решился. — Так что ж, придется поговорить с вами о беде вашего командира, — повел он рукой в мою сторону. — С ним вместе,