Утро новой эры - Алексей Доронин

Он был совершенно один. На километры вокруг — мертвая снежная пустыня, занесенные снегом вымерзшие поселки, где, как ему казалось, не осталось ни души. И здесь, после конца света он обрел то, чего не имел никогда — покой. Вместе с опустошением пришло что-то еще, в чем ему сначала стыдно было себе признаваться. Чувство освобождения. Противоестественная легкость: когда знаешь, что некому о тебе плакать, сам перестаешь себя жалеть. Строки сами всплыли в голове, как отголосок былого.

Для сердец, чья боль безмерна,Этот край-целитель верный.Здесь, в пустыне тьмы и хладаЗдесь, о, здесь их Эльдорадо…

Раньше мысль, что после всего он сможет жить, казалась ему кощунственной. Но… «все проходит, и это пройдет». Такого равновесия в душе, как сейчас, он не чувствовал никогда. Всегда из-за чего-то беспокоился, обвинял себя. Какими же нелепыми казались ему его прежние годы…. Зачем нужна «погоня за счастьем»? Он понимал это и раньше, но принял только теперь, когда, потеряв все, обрел свободу.

«Долгие страдания не бывают сильными, а сильные — долгими» — говорил какой-то мудрец. Только теперь Саша понял, насколько верны эти слова. У любой бездны есть дно, ниже которого падать некуда. Можно лежать, а можно попытаться выкарабкаться.

Иногда ему снились сны, нечеткие, как театр теней. В основном перед ним проносились последние пять лет — годы учебы, работы, серые будни, не вызывавшие приятных воспоминаний. Те моменты жизни и лица, которые были ему дороги, никогда не снились. Правда, и кошмары обходили стороной. Он достиг равновесия — ни счастья, ни горя. Если верить буддистам, это и была свобода.

Он не просто надел на свои чувства броню, как тот Химейер на тот бульдозер. Это было глубже. Прежний хлюпик с его меланхолией и стишками уходил навсегда. Тот, кто приходил ему на смену, разговаривал и думал прозой.

Глава 3. ДОМ

Два человека бежали на лыжах через лесной массив. Сосны и лиственницы стояли стеной по обе стороны широкой тропинки. Только по равным промежуткам между деревьями можно было догадаться, что это не тайга, а лесопосадки, хоть и запущенные и заросшие за тридцать лет. Где-то позади остался замерзший пруд, а еще дальше — вырезанный неделю назад поселок.

— Может, еще догоним? — перекрикивая свист ветра в ушах, прокричал один другому. Он был ниже своего спутника почти на голову. Вертлявый и шустрый, с глазами и лицом хорька. Другой, длиннорукий и коротконогий, с мощной челюстью и сросшимися бровями, больше походил на гориллу. Оба были в лыжных куртках с капюшонами — у большого на рукаве бурело пятно чужой крови — в валенках и ушанках, лица закрывали шарфы.

У обоих за спиной были ружья, но это не прибавляло им уверенности. Как они не бодрились, подкалывая друг друга и травя анекдоты, а весело не было. За каждым деревом мерещилось то, чего лучше никогда не видеть. Поэтому они так долго и промотались с бандой. Даже сто сорок голодных головорезов пугали их меньше, чем это черное безмолвие.

— Вернемся? А чего скажем?

— Ну, типа — заблудились.

— «Заблудились» — передразнил второй. — Баран ты. Нас тогда первыми в списке поставят. Пусть себе идут. Ну его на х.. этого Бурого. Козлина, сам же мне сказал: «делайте с ней, что хотите».

— Ну, ты и сделал, — в голосе маленького мелькнула издевка.

— А что мне, цветы ей дарить? — фыркнул здоровяк, — Два месяца без женского тепла…. Ну не рассчитал силы. Сама виновата, дергаться не надо было. А этот мне говорит: «будешь вместо нее». Не Ваня, а Маня. Сучий потрох…. Нельзя возвращаться, бля. Пропажу-то заметили.

— Ну, мы-то самое лучшее утащили, — осклабился невысокий, но его улыбка быстро скисла.

Ветер налетал порывами. Просто Антарктида какая-то… Дорога пошла в гору, и оба уже порядком запыхались. Внезапно деревья расступились — они прошли посадки насквозь. Теперь от деревни, куда ушла банда, вырезавшая Рассвет, их отделяло почти десять километров. Достаточно, чтобы можно было перевести дух. Но они не останавливались, хоть и знали, что вряд ли их будут преследовать.

Они продолжали движение в том же темпе пока не почувствовали, что валятся с ног. И очень вовремя из темноты выступил силуэт дома.

— Ты гляди…. Это еще что?

— Изба лесника какого-нибудь, — пожал плечами большой. — Или лесоруба. Хрен его знает, я в городе вырос.

— «В лесу раздавался топор дровосека…» — хихикнул маленький.

— Точно, мля.

Они остановились у калитки, но продолжали то и дело оглядываться, хоть и понимали, что при всем желании никто не нашел бы их в ночи. Они слушали, но единственными звуками, которые они слышали, были завывания ветра.

Дом выглядел нежилым. Во дворе громоздились сугробы. Видно было, как крыши избы и дворовых построек просели под тяжестью снега.

Несмотря на это, оба, не сговариваясь, взяли ружья наизготовку.

Дверь была заперта на навесной замок, но бык достал из рюкзака фомку и играючи, одним движением, вырвал его с мясом.

— Тебе бы медвежатником быть, — похвалил маленький.

— Не, я больше по лохматым сейфам спец, — пробубнил здоровый, и потряс пятерней. Там под рукавицей были татуировки, которые могли сказать знающему человеку много. На левой: «ГУСИ» — «Где увижу сразу изнасилую», на правой: «ЗОЛОТО» — «Запомни, однажды люди оставят тебя одну». К насильникам на зоне отношение двоякое. С одной стороны их вроде как не любят, а с другой по-человечески все понимают.

В самом доме все было так же запущено, как и во дворе. Луч фонаря очертил контуры единственной комнаты, осветив старомодный стол, два стула, деревянную хлебницу, холодильник «Бирюса», пустую кровать со старым пружинным матрасом.

— Как жить будем? — спросил большой, когда они закончили осмотр. — Того, что мы у товарищей скрысили, на неделю хватит.

— В чем проблема? Давай вернемся.

— Да иди ты на хутор. Заладил. Давай лучше в город.

— Ты как хотишь, а я в Кузню не пойду. Ты видал этих, у них кожа как кожура с луковицы сходила. Мы им еще услугу оказали, что вальнули. Они без нас через месяц от лучевой бы загнулись.

— Или через полгода от рака.

Оба глумливо загоготали, смакуя игру слов.

— Нет, а если на полном серьезе, — отсмеявшись и посмурнев, произнес невысокий. — Вдруг поймаем че-нибудь? Ну не хочу я опять…

Его голос звучал почти умоляюще.

— Да что ты поймаешь, блин? — его товарищ сплюнул. — Как хочешь, а я подыхать не собираюсь. Кончится же это. Может, маму свою найду. В Барнауле она у меня.

— Ага, сынуля. Да расслабься, маманю твою давно… — коротышка провел рукой по горлу, — такие же ханурики как мы. А даже если жива… не обрадуется, встретив тебя, зуб даю.

Здоровяк ничего не сказал, окинув спутника злым взглядом.

— Вот доберемся до Алтая, найдем баб и нормальной жратвы, — мечтательно пробормотал он через пару минут.

— Хавчик важнее. Хотя тебе-то зачем? — поморщился маленький. — Ты уже подножный корм распробовал.

— Ага и ты разок кушал. Чисто на пробу. Че, «один раз — не водолаз»?

— Да пошел ты. У меня, между прочим, почти высшее образование, а я… Э-эх.

— Человечинку жрешь, — продолжил за него здоровый. — Да хоть два, Кирюха. А у меня ПТУ, я быдло, выходит. И чо? Ты дурью по клубам банчил, молодежь на иглу подсаживал, а я, простой рабочий парень, случайно загремел.

— Ну, подумаешь, другана на мессер поставил.

— Да не хотел я…. Сам напоролся.

— Ага, пять раз подряд…. А до этого девчонок возил на пустырь пачками, — коротыш сложил указательный и средний пальцы в кольцо и просунул туда указательный другой руки. — Да так зашугал, что ни одна не стуканула.

— Да че, им просто понравилось. Телки сами… это… провоцируют. Одеваться не надо, чтоб сиськи видно было и копчик. Как вижу такую, сразу думаю, как бы она мне на коленки присела. Или наклонилась. Юбка коротенькая — это еще так. Вот джинсы или брючки… когда они обтягивают, да короткие, а там стринги. Или вообще, мля, ничего… — в уголке рта уголовника появилась слюна.

— Етить твою мать, ты о другом можешь? — сплюнул второй. — Сам тебя, мля, боюсь. Я вот когда не жрамши, о бабах даже думать не могу.

— Ладно, харэ базарить, давай печку расшевелим.

Минуту назад болтовня помешала им услышать шаги. Кто-то приближался к дому. Хотя, они могли бы и так их не уловить за воем ветра. Не было у них шансов услышать и звук взводимых курков, донесшийся с крыльца. Но если бы они прекратили разговор чуть раньше, то уловили бы другой, который нельзя перепутать ни с чем. Скрип петель. Но они почувствовали только дуновение холодного воздуха из внезапно открывшейся двери.

Большой среагировал первым, даже успел поднять карабин и повернуться в нужную сторону, но ничего больше. Тот, кто пришел из темноты, нажал на курок первым. Людоеда отбросило как тряпичную куклу.