Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин

К счастью, второй брак Лии оказался удачным. Луций Пинарий мог быть и красивым, и блестящим, и молодым, но в качестве мужа — разочаровывал. Теперь Лия обнаружила немало преимуществ в том, чтобы быть любимой мужчиной вдвое старше себя. Со временем ей очень понравился ее скучный второй муж. Она родила ему сына и была так довольна жизнью в роскоши поместий неподалеку от Теана в Северной Кампании, что, когда Сципион Азиаген, а затем Сулла устроили по соседству лагеря, наотрез отказалась ехать в дом матери. Лия знала, что мать примется решать, чем ей заниматься и что есть; что Аврелия начнет управлять ее сыновьями и ее жизнью, устраивая все согласно своим жестким представлениям о «правильном». Конечно, Аврелия объявилась сама (кажется, после неожиданной встречи с Суллой — встречи, о которой она лишь упомянула), и Лия вынуждена была быстро собраться и уехать в Рим. Увы, без сыновей. Квинт Педий предпочел остаться с ними в Теане.

Юлия-младшая, которую все звали Ю-ю, только что вышла замуж, едва ей исполнилось восемнадцать лет. У нее не было ни единого шанса выбрать для себя кого-то неподходящего! Этот выбор осуществил Цезарь, хотя Ю-ю и восставала против его своевольства. Она чувствовала в себе силы выдержать все. Но, конечно, брат победил. Домой молодой Цезарь привел еще одного колоссально богатого претендента на руку сестры, на сей раз из старинного сенаторского рода — заднескамеечник, смирившийся с тем, что в Сенате застрял в задних рядах. Он был родом из Ариции, что по Аппиевой дороге, из земель Цезарей в Бовиллах, и это обстоятельство делало его латинянином — немного лучше, чем просто быть родом из Кампании. Посмотрев на Марка Атия Бальба, Ю-ю вышла за него без возражений. По сравнению с Квинтом Педием он был вполне сносен, ему было только тридцать семь, и он еще не утратил привлекательности.

Итак, Марк Атий Бальб был сенатором. У него имелся дом в Риме и огромные поместья в Ариции, так что Ю-ю могла поздравить себя еще с одним преимуществом над старшей сестрой. Она, по крайней мере, жила в Риме более-менее постоянно! В тот поздний вечер, когда вся семья собралась в дом Гая Мария, Ю-ю была беременна, и ей тяжело было ходить. Но беременность дочери не остановила Аврелию, которая велела ей явиться.

— Беременные женщины не должны себя баловать, — сказала Аврелия. — Поэтому многие и умирают при родах.

— А я думала, ты говорила, что они умирают, потому что ничего не ели, кроме бобов, — возразила Ю-ю, с тоской глядя на носилки, в которых она проделала путь от дома ее мужа в Каринах до дома матери в Субуре.

— И это тоже. Пифагорейские врачи — опасные люди.

Присутствовала еще одна женщина, хотя она не приходилась никому кровной родней. Это была Муция Терция, жена Мария-младшего. Единственная дочь Сцеволы, великого понтифика. Ее именовали Муцией Терцией, чтобы отличать от ее знаменитых кузин, дочерей Сцеволы Авгура.

Не будучи красавицей в классическом понимании этого слова, Муция Терция многих мужчин лишала сна. Ее серо-зеленые глаза были расставлены необычно широко, густые черные ресницы были длиннее у внешних уголков глаз и подчеркивали это расстояние. Муция Терция никому не рассказывала, что намеренно подрезала ресницы во внутренних уголках миниатюрными ножницами из слоновой кости, привезенными из Старого Египта. Эта женщина хорошо знала природу своей необычной привлекательности. Даже длинный прямой нос каким-то образом не стал ее недостатком. Пусть борцы за чистоту римской породы и считают, что нос должен слегка утолщаться книзу либо обладать горбинкой. Форма ее большого рта тоже далека от римского идеала. Когда Муция Терция улыбалась, казалось, у нее во рту не меньше сотни зубов. Но губы были полными и чувственными, а бархатистая кремовая кожа хорошо сочеталась с темно-рыжими волосами.

Цезарь нашел ее соблазнительной. В семнадцать с половиной лет у него уже был очень богатый опыт. Каждая женщина в Субуре была не прочь помочь такому милому юноше развить свои эротические способности. И мало кого отпугивало то обстоятельство, что Цезарь требовал от своих партнерш прежде всего тщательно искупаться. Очень быстро разнесся слух о том, что молодой Цезарь наделен могучим орудием и знает, как им пользоваться.

Муция Терция заинтересовала Цезаря прежде всего своей загадочностью. Как он ни пытался, он не мог ее понять. Она легко улыбалась, демонстрируя сотню идеальных зубов, но необычные глаза ее оставались при этом серьезными. И никогда ни жестом, ни выражением лица она не выдавала своих мыслей.

Брак ее с молодым Марием длился уже четыре года, явно безразличный как для нее, так и для Мария-младшего. Они вежливо разговаривали друг с другом, но — формально. Они никогда не обменивались теми взглядами тайного понимания, которыми глядят любящие супруги. Им не хотелось протянуть руку, чтобы дотронуться до любимого человека, даже если рядом нет никого из посторонних. У них не рождалось детей. Если их союз действительно лишен всякого чувства, то уж Марий-младший от этого не страдал. Его похождения были общеизвестны. Но что же Муция Терция? Ни слова не слышно было о ее нескромности, не говоря уж о неверности! Была ли счастлива Муция Терция? Любила ли она Мария-младшего? Или ненавидела его? Невозможно сказать. И все же… и все же инстинкт Цезаря подсказывал ему, что она крайне несчастна.

Родственники наконец расселись, и все взоры устремились к Марию-младшему, который предпочел, из духа противоречия, занять стул. Не желая уступать, Цезарь тоже уселся на стул, но подальше от того места, где устроился Марий-младший в углублении, образованном тремя обеденными ложами в форме буквы U. Он примостился за плечом своей матери, с внешней стороны буквы U, откуда не мог видеть лиц своих самых любимых женщин. Для него было значительно важнее смотреть на Мария-младшего, Муцию Терцию и управляющего Строфанта, которого пригласили присутствовать при совете и который замер у порога, отказавшись от приглашения Мария-младшего сесть.

Облизав губы (необычный признак нервозности!), Марий-младший заговорил:

— Сегодня днем меня посетили Гней Папирий Карбон и Марк Юний Брут.

— Странный союз, — заметил Цезарь.

Он не хотел, чтобы его двоюродный брат получил возможность говорить свободно, никем не прерываемый. Он желал заставить Мария-младшего немного понервничать.

Марий-младший сердито взглянул на него. Но недостаточно сердито, чтобы сбиться с мысли, ведь он только начал. Цезарь понял, что уловка не удалась. Марий-младший продолжил:

— Они пришли просить меня выдвинуть свою кандидатуру на должность консула в паре с Гнеем Карбоном. И я согласился.

Все задвигались. Цезарь увидел удивление на лицах своих сестер, спина его тети внезапно выпрямилась, странное, необъяснимое выражение мелькнуло в удивительных глазах Муции Терции.

— Сын мой, ведь ты даже не член Сената, — сказала Юлия.

— Завтра я буду сенатором, Перперна внесет меня в списки.

— Ты не был квестором, не говоря уже о преторской должности.

— Сенат откажется от обычных требований.

— У тебя нет ни опыта, ни знаний, — настаивала Юлия с отчаянием в голосе.

— Мой отец был консулом семь раз. Я вырос в окружении консулов. Кроме того, Карбона нельзя назвать неопытным.

— Но зачем здесь мы? — спросила Аврелия.

Марий-младший серьезно и умоляюще посмотрел сначала на мать, потом на тетку.

— Конечно, для того, чтобы обсудить этот вопрос между нами, — сказал он немного беспомощно.

— Ерунда! — резко возразила Аврелия. — Ты не только сам принял решение, но уже сообщил Карбону, что будешь избираться вторым консулом. Мне кажется, ты вытащил нас из теплого дома только для того, чтобы сообщить новость, которую городские слухи донесут до нас уже завтра утром.

— Это не так, тетя Аврелия!

— Конечно, так! — отрезала Аврелия.

Залившись краской, Марий-младший повернулся к матери и протянул к ней руку, как бы прося поддержать его.

— Мама, это не так! Да, я сказал Карбону, что выдвину свою кандидатуру. Но все равно я хотел выслушать, что скажет моя семья, правда! Я могу передумать!