Умышленное обаяние - Ирина Кисельгоф

– Как делишки?

– Ничего. – Я разочарована.

– Как тебе его девушка?

– Ничего, – отчего-то колет живот.

– Довыбираешься. – Голос Риты звучит скрытым злорадством.

– Да.

– Мне она не понравилась. – Рита получила свое, теперь можно быть и любезной.

– Мне понравилась, – холодно отвечаю я.

Рита смеется, мне хочется плакать. Глупая, глупая, глупая я…

У меня в руках кофе, он ничем не пахнет, османский лучник остыл. Я подношу чашку к лицу, коричневое кольцо у края, от него вниз потеки до темной, кофейной воды. В них не прочитать ничего. Остывший кофе темнеет смолой Мертвого моря, отсвечивая голубым… Как и его глаза. Падает тень – они серые, на солнце – голубые. Изменчивые, как вода.

Прямо перед собой я вижу лицо матери. Когда это было? Я и Стас? Не помню. Давно…

– Судьба повторяется, хочешь этого или нет. Бабка безмужняя, я одна. И тебе суждено.

– Замуж? Зачем? Сойдет и так, – смеюсь я.

– Дурочка! Безмужняя – не печать. Безмужняя – без твоего мужчины. Вот что такое безмужняя.

– Будет другой, все начнется сначала.

– Глупая, глупая, глупая ты! – кричит мать, в ее глазах слезы. – Душа прикипит – с мясом отрывать!

– Да хватит, мама! Я не умею любить.

– Ты себя знаешь? Затянет – не выплывешь!

– Я плавать умею. – Мне смешно, а мать не жаль.

– О себе думай! Слышишь? О себе!

Сумасшедшие глаза матери с тревогой вглядываются в мое лицо, я улыбаюсь. Я не умею любить. Глупая, глупая, глупая я!

Миндальные волны Мертвого моря качают сердце, прилив – надежда, отлив – тревога. В моей руке телефонная трубка, я снова жду. Брожу по комнатам, нет мне покоя. Глаза ищут того, кого нет.

Мой взгляд останавливается на восточной картинке – стрекоза и цветущий клевер.

– Не люблю насекомых, – сказал тогда он.

– Почему?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Хотя все равно. Они долго не живут.

Долго не живут – так сказал он. Он, не другой! Зачем вспомнила? Только хуже…

Мой взгляд снова кружит по комнате и падает за окно. За ним солнце и горная синь. Они зовут, но мне не к кому идти. Кожа светится янтарем, но мне некому показать. Я люблю, но мне некому сказать. В моих руках телефон, я должна сама…

Я провожу пальцем по подоконнику, на нем рисунок. Смотрю и смеюсь. Я, бабочки, сачок и он – руки в наручниках за спиной. Он терпит, я на охоте. Он ждет, мне наплевать. Он ждет – не я!

За окном свечи каштана, на мне платье из их цветов. Скорей, скорей, скорей! Лифт к черту! Пролеты, площадки, двери. Мелькают, рябят полосы света и тени. Ступеньки, ступеньки, ступеньки! Дробный стук каблуков бьется в самое сердце. Третий, второй, первый, все!

Меня выносит из тьмы подъезда прямо на шлагбаум миндальных глаз. Черный шлем – черный лоб мотоцикла, хищный профиль – резкий наклон колонки, излом ноги – жесткая рама. «Kawasaki» дыбится и храпит, он – в седле, руки точно приварены к рулю. Смуглая кожа, взгляд сквозь прищур, крутой поворот головы. Его глаза смотрят в мои, мои – в его. Жарко, жарко, как жарко – от синего ветра миндальных глаз. В рваном ритме безумного сердца нечем, нечем, нечем дышать. Солнце до самого горизонта, все белым-бело. Свет несется к земле, обрушиваясь светом и тенью – асфальт морщит. Синий ветер кружит и кружит голову, листья, деревья, меня. Я вижу его глаза, он – мои.

– Ты?!

Он в седле, за его спиной – я. Небо рушится лавиной, за ним оползнем облака. На дорогах вповалку осколки вчерашней весенней грозы. В зеркальных лужах синий ветер, сбиваясь, считает дома, солнце, нас, облака. Так красиво! Я раскрываю руки, город садится в ладони. Улицы пальцами, площади кольцами, парки амвонами, окна лицами, лица иконами. Город за нами бежит по крышам – выше, выше, выше! Я разбросала руки, небо упало в ладони. Город за нами, мир под ногами. Солнце, мы, облака…

* * *

За окном снова зашумел весенний дождь. Он остро пахнет свежестью и почему-то липой, а она еще не распустилась. Дождь пройдет, и ее сладковатый запах с горчинкой исчезнет, как наваждение. Раз – и ничего нет. Я вдруг поняла, что последний раз вижу его таким. Почему так щемит сердце? Оттого, что это не повторится? Волосы упали ему на глаза, я медленно раздвинула их руками. Лицо надо мной, в глазах нетерпение и что-то еще. Почему мне так важно узнать? Он поцеловал мне ладонь, и я почувствовала, что он улыбается.

– Подожди, – попросила я. – Моим ладоням нужно запомнить твою улыбку.

Он целует, теперь его волосы падают мне на лицо. Я невольно прячу улыбку; теперь их странный, сладкий и горький запах станет моей памятью весны. Его пальцы так осторожны, я их почти не ощущаю, и мне хочется, чтобы он стал смелее. Тогда я сама целую его ладонь, на ней запах моей кожи. Зачем мне помнить себя? Жаль… Как жаль! Так никогда не бывало, я не умею справляться. Повернула голову к окну, словно чтобы запомнить и этот кусок времени, вложенный в мою жизнь. За оконным переплетом тучи, дождь, клочок синего неба, в нем жаркое солнце. Наверное, таким бывает настоящее счастье. И я попросила его – подожди.

Дождь за окном спешит, мое лицо расчерчено его глазами, на скулах жар, а на губах давно ожог. Голубая миндальная волна тянет меня к своим вискам, я закрываю веки, чтобы не потонуть. Теперь мои глаза зачеркнуты его губами. Он медлит, но я уже не жду. Меня разбросало в жаркой, весенней воде. Не знала, что весна бывает такой. Может, поэтому я никогда не ждала ее?

– Подожди, – шепчу я. Он ждет, я не жду.

Меня затянуло волной, и я забыла, что мне нужна память. Вода обтекает, закручивая мертвой петлей. Я открываю глаза – куда ни кинь взгляд, прозрачная синь. Ледяная вода колет кожу, та горит облаком крошечных пузырьков, те блестят чешуей. В бесконечном пути потеряно тело. Я несусь к самому дну, оно отлетает прочь. На нем камни, на них солнце, его кружит лазурной водой. Я гляжу на синее небо сквозь лупу прозрачной воды. Гляжу, не могу наглядеться. Так красиво, что хочется жить!

* * *

Я закрыла глаза, он сложил наши пальцы замком.

– Что тебе снится?

– Рыба, – смеюсь я. – Вместо рук плавники, вместо ног хвост русалочий.

– Горная река, льдистая чешуя?

– Почти, – удивляюсь я.

– Чешуя ускользает в прозрачной воде, – не улыбается он.

– Значит, не я…

Мне отчего-то грустно. У меня щемит сердце. Нельзя повторить то, что случилось. Никогда нельзя. Я снова тоскую по тому, что уже было, и жду то, что будет. Такая грусть! Такая грусть, что хочется плакать.

Я закрываю глаза, мне снится льдистая рыба в платье из перьев птицы. Куда ни кинь взгляд – прозрачная синь, и небо, и море. У летающей рыбы мое лицо, она тихо шепчет чужие слова:

– Мир – только сон, а я думала, что явь. Я думала – живу, а мне всего лишь снилось…