Привычка жить - Вера Колочкова

Передернувшись от досады и беспокойства, она подошла к окну, начала вглядываться пристально в зимнюю темень двора, скупо разбавленную одиноко горящими лампочками над дверями подъездов. Никого. Встречать, что ль, пойти? И откуда вдруг такая досада внутри выросла, господи? Ну да, это понятно, Катьки дома нету… Но это же беспокойство просто такое материнское, а откуда досада злобная вдруг в ней взялась?

Резко развернувшись и отойдя от окна, Женя встала посреди комнаты, решительно уперев руки в бока. Аукуба качнула веточками, принимая на себя тревожно идущие от нее колебания воздуха, и снова замерла, будто испугавшись хозяйского гнева. Кинув мельком взгляд на родительский портрет, Женя тут же опустила глаза в пол. Показалось ей вдруг, что мать усмехается, на нее с высоты глядя. Понимающе так усмехается, по-доброму. Снова подняв глаза, Женя взглянула на нее по-детски обиженно – чему, мол, тут усмехаться-то? И без того до смерти обидно, что все так совершенно по-дурацки вышло… Ну да, привела себя в порядок перед приходом этого милиционера, можно сказать, шею помыла, как та дура из анекдота, а он – кто у вас тут враги… Тоже мне, нашел в ее лице мафиози-крестную мамашу! Идиот… Еще и квартиру зачем-то прибрала…

Когда осторожно зашуршал Катькин ключ в замке, она разъяренной тигрицей подскочила к двери, распахнула ее быстро, заставив дочь отпрянуть испуганно:

– Мам, ты чего…

– Это я – чего? Это у тебя спросить надо – чего! Ты знаешь, который сейчас час?

– Да десять всего, мам!

– Всего? Ты говоришь, всего?

– Ой, да можно подумать! Я и раньше в это же время домой возвращалась, а ты и не замечала даже!

– Где ты была, Катя? Ты у Алины этой была?

– Почему у Алины? Нет… Мы в кино с Ленкой Ларионовой ходили… А что, нельзя? Хороший фильм, кстати, смотрели. Ну, тот, про который мы с тобой недавно говорили… Помнишь? Как двенадцать присяжных заседателей чеченского мальчика судили…

– А что, мне позвонить нельзя было, предупредить хотя бы? Чтобы я не волновалась, не бегала тут от окна к окну?

– Так у меня деньги на мобильнике кончились, я же вчера еще тебе сказала! А утром ты убежала на работу и забыла их мне оставить…

Ну чего ты, мам? Ничего ж не случилось, вот она я, дома…

– А зачем ты губы накрасила так вульгарно?

– Ой, да почему вульгарно? Чего ты ко мне придираешься, мам? Я же не на уроках была, а в кино…

– Но это же ужас, Катя! Ты с этой помадой выглядишь как шалава малолетняя! Просто смотреть стыдно, как ты выглядишь!

– Мам, ну перестань, чего ты… – снова хлопнула обиженно ресницами Катька. – Ты почему меня так обижаешь, мам?

– Да не обижаю я тебя!

– Нет, обижаешь! Обижаешь! У тебя глаза злые! Я же вижу! И не надо на мне свое настроение срывать! Я ничего плохого не сделала, абсолютно ничего…

Катька всхлипнула страдальчески, красиво выгнулась в спине и рванула со всех ног в свою комнату, хлопнув дверью так сильно, что Женя вздрогнула и застыла, забыв выдохнуть воздух из легких. И враз протрезвела будто. Господи, чего это она на девчонку накинулась, в самом деле? Никогда она ее приходы-уходы так уж особо не отслеживала, и повода для этого Катька ей не давала… Вот же мамашка какая противная! Уж и рада быстрей выплеснуть на ребенка свое раздражение. Так оно именно так всегда и происходит… Мы думаем, что воспитанием детей рьяно занимаемся, а на самом деле просто зло свое на них, бедных, срываем…

Уже лежа в постели, она расплакалась от души, зарывшись лицом в подушку. Да, горько. Да, обидно. Не отчего-то конкретного горько и обидно, а просто так. Все вместе разом накопилось. Обыкновенные слезы обыкновенной досады. Кто ж виноват, что ты дурой с чистой шеей оказалась? И вообще чего ты ждала-то, эту шею весь вечер намывая? Ну пришел человек, ну задал свои вопросы дурацкие… Это его работа, между прочим, и шея твоя чистая его вообще не интересует. Так что хватит плакать, надо дальше жить. Плачь не плачь, а завтрашний день все равно наступит. С теми же заботами и мелкими делами. И с прежним ощущением одиночества. Ничего не поделаешь теперь, надо покориться судьбе. Не так уж и плохо она с ней обошлась, если в глобальном смысле рассматривать. Ничего страшного же не произошло? Все живы, все здоровы. Да и вообще все у нее хорошо… А завтра вообще суббота… Так что можно и еще поплакать, кстати никаких приказов себе не давая. Потому что можно опухшего от слез утреннего лица не бояться – идти-то никуда не надо. Никто ее нигде не ждет. Хоть в этом повезло. В том смысле, что опухшего лица никто не разглядит…

После слез всегда хорошо спится. То есть долго. Будто душа освобождается от дурного в ней накопившегося и отдыхает с чистой совестью. А вот пробуждение после ночных слез вовсе не радует. Будто затаились они, за ночь выплаканные, в углах спальни и взирают оттуда с укоризной – ну-ну, посмотрим, с каким таким настроением ты теперь проснешься…

С трудом разлепив веки, Женя уперлась взглядом в кусок бледно-зеленой голой стены, затосковала и снова опустила ресницы. Как это Игорю во время ремонта в голову могло прийти такое – сделать стены спальни бледно-зелеными? Прям бездна вкуса, что и говорить… Такая бездна, что глазу тошно. Совершенно искренне глаз возмущается, по утру открывшись. А что делать? Ничего теперь и не сделаешь. Надо было сразу тогда мужу возражать, а не помалкивать малодушно, вроде как стерпится-слюбится со временем… А теперь что – теперь вот и просыпайся в эту тоскливую зелень, пока новый ремонт не сделаешь. А не сделаешь ты его еще долго-долго, по всей видимости. Может вполне статься, что уже и никогда не сделаешь…

Вставать Жене не хотелось – сил не было. Ни физических, ни душевных. Но и лежать тоже не хотелось. Непонятное было какое-то состояние, как ранние декабрьские сумерки. Вроде и день еще в разгаре, а на улице уже стемнеет вот-вот… Судя по тишине в доме, утро было уже достаточно поздним. Часов десять уже. Или даже одиннадцать. Нет, надо вставать все-таки, надо заниматься тысячей больших и маленьких дел и делишек, которые откладываются, как правило, на выходные. Да еще и по магазинам надо пройтись, подарки новогодние ребятам купить… О! Точно! Начнет-ка она, пожалуй, день с этого. По магазинам пойдет. Может, и состояние свое, похожее на леность тоскливую, там оставит… Ничего, надо пройтись. По морозцу, по морозцу…

Откинув одеяло, она села на постели, свесив ноги вниз, убито потрясла головой. Потом заставила себя потянуться, раскрыть глаза пошире да повернуть голову к окну. И в окне все то же – серый, нависший над городом низким облаком-прессом декабрь. Хоть бы снег пошел, что ли… Или бы солнце выглянуло. Да пусть даже бы оттепель противная гипертоническая грянула – все бы хоть разнообразие какое-то. А так – ничего. Пустота серая и холодная. Классическая суицидная погодка. Но все равно из дому надо выйти и такой погодки глотнуть… И побыстрее, пожалуйста…